Дом с привидениями
Превращение Владислава Суркова из зазубцового демиурга в публичного политика проходило в несколько этапов. Самым ярким, пожалуй, стало его знаменитое интервью «Комсомольской правде» — то самое, где про растущие на одной ветке яблоки и лимоны. Тогда это был прецедент — надо же, как высунулся; а такой был закрытый. Сейчас же что ни неделя — замглавы АП держит информационную повестку: то выступлением у каких-нибудь «наших», то очередным программным интервью, то сливом транскрипта с закрытого заседания. Даже газета «Жизнь» — на что уж далекая от «реалполитик» — и та превратила его в своего персонажа: а это признак того, что человек уже точно становится звездой самого массового калибра.
Дмитрий Ольшанский, как к нему ни относись — обладатель прибора повышенной чувствительности; и этот его прибор уже зашкалило от уровня шума в данной точке местности. Что и проявилось в его собственном оригинальном сценарии «проекта «преемник»», где решение проблемы-2008 происходит через выдвижение не одного, а сразу двух прокремлевских кандидатов. Грубо говоря, один от партии чекистов, а другой — от партии прогрессивных сил. В терминологии Ольшанского — партия Гондураса и партия Сингапура. Соответственно, ресурсы у обеих групп примерно равны, хотя и номинированы в типологически разных единицах. Так вот: перебрав все лежащие на поверхности варианты «преемников», он заключает, что единственный кандидат, при котором сингапурская партия может рассчитывать на победу — это сам Владислав Сурков.
Анекдот? Скорее, симптом. Понятно, о чем идет речь: если на экране куклы, то зритель с какого-то момента начинает понимать, что реальный интерес представляют не они, а их кукловоды. В этом смысле такая постановка вопроса уже содержит в себе вызов кремлевскому фетишу «тайной власти»: никто не хочет сохранения этой тайны, никто более не заинтересован в сохранении камуфляжа и средств камуфляжа. Иначе говоря, такое опубличивание тайного есть на самом деле непрямое признание поражение идеи «управляемости» демократии, отказ от нее в пользу обнажения реальных конфликтов и противостояний, вокруг которых формируется силовое поле власти. Но как далеко можно зайти в этой «политике гласности»?
В выступлении на Европейском форуме Сурков, в частности, сказал: «Если провалится попытка построить в России демократическое общество — значит, останется воссоздавать полицейское государство». Любой пикейный жилет со стажем легко переведет эту фразу с лозунгового на кабинетный: «не хотите иметь дело со мной — тогда вам к Игорю Ивановичу». В такой постановке вся эта идущая из Кремля демократическая «оттепель» последних месяцев — мобилизация ресурсов, производимая в логике тендера проектов будущего для режима Путина. Но проблема в том, что мы на самом деле не знаем, кто такой Игорь Иванович; нам он дан в ощущениях только в качестве расхожей демшизовой страшилки. А потому чуткое раздраженное ухо и здесь тоже может уловить манипуляцию. Понятно же, что даже в «ольшанском» сценарии никакого Игоря Ивановича с «гондурасской» стороны никто в открытую не выставит. А значит — хлопок одной ладонью.
Но настоящая драма здесь не в том, что Сурков стал политиком. В конце концов, если актеры устраивают забастовку (или, к примеру, уходят в запой), главрежу ничего не остается, кроме как самому второпях класть грим и идти на сцену, чтобы публика не потребовала вернуть деньги за билеты. Это нормально. Настоящая драма совершенно в другом — в растущем дефиците энергетики власти. Той энергетики, которая востребует «священного безумия» — а по жизни нередко черпается в настоящем, медицинском сумасшествии.
Главная и, наверное, неразрешимая проблема президента Путина состоит в том, что он — нормальный. Им движут обычные страсти, сколь позитивные, столь и приземленные: рост экономики он понимает как рост массового благосостояния, укрепление вертикали — как повышение управляемости, а публичные кампании вокруг себя — как брех, сколь безответственный, столь и безобидный, и т.п.; все это видно практически из каждого его выступления, начиная от казенных Посланий и заканчивая казарменными шуточками под камеру. Воля сохранить эту норму любой ценой тоже читается в них; но именно она и не дает ему стать в полном смысле царем: он даже на седьмой год службы выглядит как исполняющий обязанности. И в этом качестве очень многих устраивает — но именно как местоблюститель, то есть предводитель всех тех, кто находится в долгом ожидании пришествия Вождя. Однако даже ожидание требует фанатизма; а фанатиков в нашей политической системе нынче днем с огнем не сыщешь.
Фанатиком, в той или иной степени, был Александр Волошин — «безумный шляпник», ученый специалист по конъюнктуре и великий византиец. Будучи последним оставшимся в верховной власти экзистенциальным носителем революционного импульса Августа-91, Волошин, собственно, один и мог восполнять вызывающую нормальность президента своей мессианской искоркой. Но его крах был предопределен логикой их отношений с Путиным: воля первого лица ни в каком случае не может быть объектом внешнего управления; и это то, что понятно без слов.
Сурков же, сколь ни экстравагантный образ ему создали — не фанатик. Он рационалист настолько, насколько вообще эффективны рациональные схемы; гедонист настолько, насколько положено людям его круга; идеологичен настолько, насколько требует время, и т.п.. Он трудится сегодня в поте лица, возгоняя волну и запитывая энергией подшефную себе политическую систему; но даже невооруженным глазом видно, что эта энергетика — внешняя и заемная, как путинизм «Наших». Циник, мучительно пытающийся переделать себя в фанатика из сугубо рациональных соображений — это собирательный портрет всей российской политики текущего момента.
А потому на экране все время мигает индикатор «battery low», и очередная замена батареек не делает музыку вечной. Образ коллективного будущего рассыпается на части, любые реальные проекты тонут в бесконечных и бессмысленных разговорах о проекте «преемник», а событием месяца становится сусловская дача Касьянова. Дефицит энергетики система восполняет за счет резервной станции, стоящей в подвалах Лубянки, из выхлопной трубы которой то и дело вылетают клубы дыма, обретающие форму зловещих теней большевистского прошлого. И в этом смысле слова Суркова про демократию и полицейщину являются абсолютной правдой: до тех пор, пока в нашу политическую систему не придет живая энергия земли, пока ее не наполнят своим драйвом «настоящие буйные», там будет пусто и зловеще. Закон жизни: в домах, где долго не живут люди, поселяются призраки.
Оригинал этого материала опубликован в «Русском журнале».
