Новый герой в русской литературе

В
сумраках поздней советской литературы замаячил было новый герой.  Это
русский патриот в последних романах советского периода Бондарева и Белова.
Патриот, который знал о масонском заговоре против России, для которого 
советские ценности уже  были и не совсем ценности, но и других не 
было. Герой этот не врал, как герой Гельмана насчет того, что не заработанную
премию не возьмет,  и не врал как герой  Шатрова-Маршака, что любит
Ленина. Но и бороться этому герою было не с кем. Были какие-то тени в виде фантастических
подозреваемых жидомасонов, и были реальные враги по Союзу писателей. И все это
не совпадало. Ну не тянул пародист Иванов на страшного жидомасона, который
поработит Россию во второй раз после 1917 года.

У того
положительного русского героя было многое – кроме реального образа новой
России, которую он хотел бы видеть. «Только бы не было  этих». Но «эти»
были не главные, как выяснилось.

Другой
русский герой появился в США, в романе Лимонова «Это я, Эдичка». Этот герой —
советский человек, который понял, что его обманули. Он попал на Запад, но попал
не в рай, а в ад. И в СССР плохо, и в США плохо. И опять провисал главный
вопрос – а что и где хорошо? Герой Лимонова как бы опередил всю страну, она
попадет ровно в ту же ситуацию в 90-е годы.  И СССР – говно, а капитализм
вообще ужас.

И никому
не приходило в голову, что дело, может быть, не в СССР и капитализме, а в том,
что в голове у самого русско-советского человека. Да, внешними обстоятельствами
он был доведен до тяжелой депрессии, да, его обманули с коммунизмом и вообще
постоянно  врали, но врали как-то очень мило, сразу было видно, что врут.
И было видно, что не сильно стараются.

Тогда
герой Лимонова почему-то решил, что его счастье – это сталинские бараки, это
фантасмагорическая сталинская эпоха. «У нас была великая эпоха» — сказал герой.
Эпоха была великая, но вернуться в нее было нельзя, никакой национал-большевизм
не возможен по определению,  либо большевизм, либо национализм. А вместе
было только при Сталине и то не долго.

И тут
замаячил новый герой – герой Пелевина.

Мрак и
ужас наполнял российские города начала 90-х годов.

— 
Но это же игра, — говорил Пелевин.

Мир – это
игра, нельзя же, в самом деле, ко всему этому относиться серьезно. А Чапаев и
СССР – это пустота. Говорят, что  Пелевин переводил Кастанеду и первый
заглянул за «железный занавес» за которым было…сокровище. Ответ на вопрос – где
главное снаружи или внутри?  Снаружи производительные силы и
производственные отношения,  снаружи партия и борьба за кусок хлеба.
Внутри – душа. И для этой души возможен путь воина.

Т.е.
настоящие воины – это не те героические психопаты, которые совершают подвиги на
поле боя. Настоящий воин ведет борьбу с самим с собой, он старается сделать
себя неуязвимым для внешнего мира. Какие бы там ни и были производительные силы
и производственные отношения  на дворе, герой выстроит так свой внутренний
мир, что будет не подвластен  внешнему.

Как 5
тысяч лет назад тогдашний  интеллигент, которого все достало, взял и встал
на голову. И сказал, что он йог, что он есть весь мир, что он Бог.

Но герои
Пелевина не были воинами, они знали про путь воина, но были они 
участниками страшного карнавала. Где все носят личины, и не понятно зачем. Это
не средневековый смеховой карнавал Бахтина, где карнавал – это свобода, а
 наоборот, здесь личина —  не свобода.

Были
русские писатели в 90-е, например, некий тоскливый добровольный отшельник в
Швейцарии, который писал «под Набокова», рисовал узоры. Было множество
«открытий» в либеральной тусовке. Но эти открытия были такие унылые и только
для своих, что за дело взялся великий Сурков, он как бы сказал:  «Я вам
лучше слеплю!

И слепил
Минаева, точнее сделал ему рекламу. Герои Минаева были теми же героями Пелевина
в своей фантасмогоричности, но при этом были они  противненькие, и не было
в них пелевенскогого трагизма, смеха сквозь слезы.

И где-то
параллельно с этим «актуальным» миром прозы существовал другой мир прозы, где
пытались разные люди понять – что с  нами происходит. И если
проанализировать эту прозу, которой полно в Интернете, то главным героем ее был
русский мужик, который не сдается. Он сцепил зубы и терпит. Терпит то, что ни в
классической литературе, ни в советской, ни в официальной послесоветской герой
терпеть не должен. Он должен  плакать, он должен апеллировать к каким-то
авторитетам, должен врать и издеваться над окружающим миром и т.д.

Но ничего
этого нет у героя этого «молчаливого»  большинства русской литературы.
Слез нет, нет просьб о пощаде, нет проклятий миру.

Это
хорошо  видно в прозе Алексея Иванова. Который был, все-таки, замечен и
обласкан, но когда он писал своего «Географ глобус пропил» и даже  «Блуда и
МУДО» он был один из многих неизвестных бойцов русской литературы.

Его герой
«Географ глобус пропил», как выразились бы раньше – типичный представитель
русского большинства после 1991 года. Карьера ученого у него разрушена, работы
постоянной  у него нет, жена, которая выходила замуж за «перспективного»
оказалось замужем за безработным алкоголиком.

Кажется
нельзя и ниже, но можно.  Любопытно, что и фамилию своему герою Алексей
Иванов дал говорящую «Служкин». Но  дело в том, что этот 
Служкин  самая независимая личность, какую можно только себе представить.

Служкин
настолько низко пал, что «пошел в учителя». Автор, кстати, очень неплохо
описывает школу, сам работал учителем,  он отлично понимает психологию
современных детей. У Иванова и  образы учеников удачные, и ученическую
«массу» с ее психологией толпы он прекрасно понимает.

Так вот
Служкин пал настолько низко, что собственная жена отказала ему в интимной
близости. И это не сексуальный момент жизни двоих, а момент социальный.

У автора,
к сожалению, не всегда прописаны психологические мотивации героев, герои у него
порой действуют весьма хаотично. Но со Служкиным получилось просто идеально в
том плане, что  у него нет ничего и никого, кроме  дочери, что
существенно, но об это ниже.

Он
отринут обществом, ибо никак не востребован, он не имеет покровителя-феодала
без которого в РФ никуда, в силу того, что он пьет, то и у учеников отношение к
нему презрительное.

Один мой
знакомый сказал, что  не могут так вести себя ученики по отношению к
учителю, как они ведут себя по отношению к Служкину, даже в тряпку, которой
вытирают с доски они ему нассали.

Вот это
как раз очень может быть. Если бы я не работал в школе учителем сам, то
возможно не поверил бы в стиль отношений Служкина с учениками, но поскольку я
работал в школе учителем, то это мне вполне понятно. В моей школе был 
учитель математики, который приходил на уроки выпивши, и вот когда он
поворачивался спиной к «детям» старшеклассники громко выговаривали одно бранное
слово за другим. Он поворачивался, а все сидят с каменными лицами.

И нерв
повести – любовь к Служкину со стороны ученицы – это тоже психологически верно.
Ученица его еще маленькая, она не стала бабой со всеми комплексами и запросами.
Дети ведь  чувствуют человека интуитивно и никогда не ошибаются, и эта
ученица прекрасно чувствует, что Служкина есть за что любить. Он добрый и
хороший мужик.

Так
вот  у Служкина есть любовь его  маленькой дочери, для которой он
живет, любовь девочки-ученицы и …. и любовь Родины.  Алексей Иванов так
чувственно описывает природу родного ему города, что это и есть признание в
любви к Родине со стороны Служкина. Тот так Родину воспринимает.

В повести
есть некая живая субстанция в неживом: в домах, в полях, в реке —  есть
нечто, что говорит Служкину – «мы с тобой, мужик», терпи».

И Служкин
терпит, и еще будет на его улице праздник. Несмотря на свою фамилию, он никому
не служит, и в этом его главные проблемы, он свободный человек, он живет
так,  как может жить в  ЭТОЙ стране  свободный человек.

Жена его
хочет богатого любовника, но не осмеливается. «Да иди ты к нему» — поощряет
Служкин робкую даму.

И вот
интересно. Казалось бы беспросветность в жизни Служкина полная, а он сильный
человек. Я не знаю, какое тут еще прилагательное возможно. Да, сильный.

И в
романе «Блуда и МУДО» мы встречается с тем же Служкиным, только теперь у него
фамилия Моржов.  Этот Служкин-Моржов бросил пить, закодировался, несколько
даже разбогател, реализовал себя в творчестве. Это как бы в динамике развития
вся наша страна.

И даже
проблемы с женщинами  герой решил с помощью Виагры.

Вообще-то
женщины и есть главные героини повести и романа. Автор любит их, выписывает
милыми кисками, но с другой стороны, но вот здесь уже нужен детальный анализ, а
на него в этой заметке времени нет, женщины разрушают семью, разрушают обычный
уклад, когда «да убоится жена мужа своего». И у них проблема – они никого не
любят.

Моржов
анализирует трех дам, которых он взялся обольщать, и в его анализе на первом
месте напротив каждой фамилии женщины  что-то типа резолюции – «никого не
любит».

У женщин
этих есть мужья, или любовники, или они хотят замуж, но при этом – «никого не
любят».

Вот это и
есть современное общество в котором мы живем. Русские мужчины, которые никому
кроме родины не хотят служить и  женщины, которые никого не любят.

И как
сделать так, чтобы мужчины мог служить Родине, не унижаясь перед начальниками,
а женщины могли любить мужчин не за «блага», а просто их самих? Вот  это и
есть наша национальная идея.

Оригинал материала опубликован на ленте АПН.