Потолок логики

«Патологии». Захар Прилепин. «Андреевский флаг», 2005.

Роман «Патологии» засветился в шорт-листе «Нацбеста» на позиции одного из фаворитов – незадолго перед голосованием писатель Быков ставил на «Патологии» против «Эвакуатора». По иронии, оба неистовых – и тяжеловес Быков, и дебютант Прилепин – остались вовсе без гусей, а премию получил цюрихский затворник Шишкин, флегматичный переводчик с родного языка.

Пари Быков – Прилепин выглядит сюжетным ходом, вставной новеллой, где Прилепин – этакий автор-персонаж. Если бы тот же Быков, в «Орфографии» выводивший на сцену литераторов начала века, решил сочинить какую-нибудь «Фразеологию» по следам последних событий, то лучшего кандидата на роль запрещенной идиомы было бы не найти. Дело не только в том, что Прилепин – идейный попутчик только что «ликвидированной» по бумажке НБП. И даже не в том, что в литературу он ворвался с почти автобиографической книгой о Чеченской войне, которая заставляет читателя почувствовать что-то, о чем он уже стал забывать. Прилепин – это даже не новая искренность, но последний гвоздь в гроб любой отстраненности, игры и позы.

В «Патологиях» интеллигентный и влюбленный мальчик идет работать в ОМОН. Часть отправляется в чеченскую командировку, где разнообразные молодые люди – злобный карлсон Плохиш, бывший семинарист Монах, простой парень из Грозного Хасан (чеченец, воюющий в русском спецназе) – проходят бессмысленный и беспощадный курс военной практики. Выполнив полторы боевые задачи, они оказываются в окружении прямо на собственной «квартире», и в оставшееся время гибнут один за другим, с оружием в руках. Рассказаны эти вещи с нетривиальной точки зрения – при отсутствии державного пафоса и политкорректного гуманизма поражает какая-то имморальная, языческая доброта. Разумеется, распространяется она в основном на своих, но и к чужим – «чичам», «чехам», в общем-то, ненависти нет. Есть жестокость. Как правило, оправданная. Мотив оправдания вообще не существенен на территории, где действует закон искупления, причем работающий по принципу случайных чисел; так, шестерых с патронами в сапогах кончают молодые лоси, а руки отрубают сорокалетнему доктору.

На вопрос о том, что он собирается делать дальше, Прилепин говорит, что его по-прежнему интересует «человек на пограничных территориях». Вторая пограничная территория после войны – это любовь, и это же – вторая линия романа. Лирический герой «Патологий» – позитивный романтик, благословляющий зверей, детей и женщин, носитель судорожно-нежной, праздничной витальности. И если на войне с ним происходит безумие ультрарациональной звериной логики, то с женщиной он вязнет в витальности противоположной, полярно заряженной – темной, лукавой, изменчивой. Здесь вспоминается уже не Бабель или Пильняк, но соратник по революционно-романтическому проекту Э. Лимонов. При этом Лимонов – романтик явно демонического толка, с решительным взором бултыхающийся в крови и сперме, а пулям кажущий хорошо если язык. Прилепин же со своим прозрачным, цепким, каким-то провинциально-космополитичным выговором, гуттаперчевый, как дворняга, восприимчивый и бесстрашный в сентиментальности, обещает совершенно иную линию. Никакой богемной дури и мальчиков кровавых, но абсолютно гармоничная и страшная естественность насквозь патологичного бытия.

Оригинал этого материала опубликован в журнале «Time Out. Петербург».