Русская интеллигенция о русском народе

К XIX веку
образованные сословия России, воспитанные на иллюзии
«русского Запада», были отчуждены от остальных
сословий системой экзистенциальных преград, представляли
собой своего рода народ в народе. Поэтому суждения образованного
общества о русском национальном характере преломлялись через
призму неорганичного, экзистенциального статуса, отражали
отношение интеллигенции к народу, а также её рефлексию по поводу
собственной исторической роли.

Всякая культура
произрастает из национальных корней – эта тривиальная истина к
XIX веку была забыта русским образованным обществом. Великая культура
не может существовать без открытости другим культурам,
общечеловеческому. Но жизненные соки и материю воплощения, язык
выражения, актуальные темы и задачи культура получает из национальной
почвы. Абсурдно было бы представить немецкую культуру, созданную на
английских и французских заимствованиях. Но русское образованное
общество именно так и видело русскую культуру. Более того,
отечественной культуре рекомендовано было всеми силами уподобляться
европейским образцам.

Светская культура в
России со времён Петра I созидалась вне национальной почвы.
Мировоззрение образованных сословий в России покоилось на двух мифах.
Миф лжеевропеизма (выражение Ф.М.
Достоевского), или иллюзия «русского Запада»,
утверждал, что западноевропейская культура является единственно
возможным вариантом человеческой культуры. Поэтому остальные народы в
той степени перестают быть варварами, в какой заимствуют европейские
культурные образцы. При этом европеизированное русское образованное
общество имело о европейской культуре поверхностное мнение,
заимствовало в первую очередь модные европейские предрассудки и
заблуждения. Второй миф – об отсталостиазиатской
России, которая никогда не имела культурной самобытности, поэтому
должна выравниваться по западноевропейским стандартам. Как во всех
мифах, есть в них доля правды, но сильно преувеличенная и искаженная.
Поэтому для русской интеллигенции и «народа-то нет, а
есть и пребывает по-прежнему всё та же косная масса, немая и глухая,
устроенная к платежу податей и к содержанию интеллигенции; масса,
которая если и даёт по церквам гроши, то потому лишь, что священник и
начальство велят» (Ф.М. Достоевский).

Культурная
отсталость молодого русского народа объясняется трагической русской
историей. Но основным виновником отсталости народных масс в России
были образованные сословия, с петровских времён закрепостившие
крестьянство и разорившие органичный уклад остальных сословий:
купечества, посада, священства. Вместе с тем культурная отсталость
России преувеличивалась образованным обществом. Самобытная русская
православная культура была неуловима для тех, кто принципиально
отрицал её наличие. Русская культура вбирала влияния Запада и
Востока, в частности Византии, христианского мировосприятия и
верований, быта славянского язычества. Она отражала географическое и
климатическое разнообразие огромных евразийских пространств,
созидательное общежитие множества народов, дисциплину и напряженный
труд мощного государства. Но основным созидательным началом русской
культуры являлись самобытный национальный характер, творческая воля и
одарённость русского народа.

Начиная с петровских
времён, культура образованных слоёв была отчуждена от органичной
русской православной культуры, которая осталась запечатлённой в
творческих достижениях прошлого, дух которой сохранялся в церковной
жизни, в народных массах. Поэтому образованному обществу в России
фактически были недоступны и неизвестны самобытность низших сословий
и их характер. Попытки понимания национального характера оказывались
бесплодными из-за пропасти, разделявшей народ и образованные слои, в
результате простонародью приписывались собственные болезни и пороки.

Так, например,
Николай Бердяев писал: «Основные особенности русской
духовной, преимущественно умственной культуры XIX века могут быть
сведены к четырем чертам: беспочвенность, свободолюбие, радикализм и
эсхатологизм». Высказывание Бердяева является характерным
примером иллюзии «русского Запада». Это
самохарактеристикапреимущественно умственной культуры,
отчуждённой от культуры общенациональной и потому беспочвенной.
Интеллигентское сословие со времени зарождения в конце XVIII века
ощущало собственную беспочвенность, но не вполне
сознавало её. Беспочвенностью образованные люди могли
гордиться. Свободолюбие беспочвенной культуры
характеризовалось отсутствиемнациональных обязанностей.
Дворянское сословие со времён Екатерины I не чувствовало долга перед
народом, но имело все возможные привилегии и права, поэтому не знало
подлинной свободы. Это свободолюбие было абстрактным
и приземлённым одновременно. Представление о свободе было
внерелигиозным, ограничивалось социальными и политическими
формами.Радикализм умственной культуры коренится
в неорганичности происхождения, в
отсутствии исторического назначения, в инстинктивных
попытках вырваться из ложного экзистенциального
положения. Эсхатологизм этой культуры
противоположен христианскому, так как являл собой безблагодатное
апокалиптическое отчаяние и безысходность. Выход из экзистенциальной
беспочвенности виделся в апокалиптической
катастрофе, ибо умственная культура лишена
эсхатологического завершения и воскресения.

Русская
интеллигенция несла в себе родовую болезнь послепетровских
образованных сословий. Судорожные поиски национальной органики и
отрыв от неё порождали мучительные народнические комплексы,
которые не вполне сознавались, но вплетались в самовыражение
интеллигенции:

1. Острое ощущение
ложности своего экзистенциального положения, исторической
безродности, оторванности и никчемности. В типе лишних
людей эта болезнь принимает форму социальной и духовной
депрессии, настроения безысходного пессимизма.

2.
Чувство исторической вины культурных слоёв перед
народом, но без осознания этой вины. Поэтому тип кающегося
дворянина – это болезненно истерическая фигура,
реально не приблизившаяся к народу.

3. Ощущение того,
что существует некая неведомая и недоступная культурным людям
народная истина, поиски которой заканчивались тем, что в народе
видели отражение собственных болей и проблем. В комплексе
псевдонародности коренится мощная народническая традиция,
принимающая различные формы.

4. Порыв искупить
свою историческую вину служением народу тоже
проистекал из экзистенциального эгоизма интеллигенции.
Славянофилы требовали освободить народ от крепостничества, западники
– от общины, радикалы – от самодержавия. Консервативные
же слои предлагали рецепты защиты народа от всего
остального, от пагубных идей Запада, от социализма, от растления
культурой и образованностью. Формой защиты консерваторы считали то,
что другие предлагали уничтожить в первую очередь: крепостничество,
общину, самодержавие. В переплетении прозрений и заблуждений ближе к
истине были славянофилы, но и они не свободны вполне от грёз
и иллюзий больного сознания русского образованного общества.

5. Непреодолимое
стремление интеллигенции войти в народ, соединиться
с народом, чтобы либо научиться у него натуральной и органичной
жизни и разделить её, либо образовать, окультурить народ,
обучить его новым освободительным и прогрессивным идеям. Эти
комплексы были движителями хождения в народ,
героического, но слепого, которое было обречено на неудачу и на
уроках которого учились уже последующие «ходоки» –
революционеры, поработившие народ.

6. Наряду с этим
образованным слоям присуще агрессивное или презрительное отчуждение
от народа, нежелание не только понять народ или служить
народу, но и думать об этой проблеме. Эта болезненная защита
от экзистенциальной боли, попытки отвернуться от
кровоточащей раны выразились и в снобизме аристократии, дворянства, и
в снобизме иного рода у нигилистов.

7.
Комплекс национального самоуничижения интеллигенции
подменял социальное покаяние. В обществе было хорошим тоном
заискивать перед всем западным и стыдиться всего отечественного.
Интеллигенции явно недоставало чувства национального достоинства, что
неизбежно при отсутствии бытийной укоренённости. Сословия, потерявшие
родину в России и не приобретшие родину на Западе, оказались на
задворках культуры, десятилетиями вынуждены были жить
заимствованиями. Причину собственного уничижённого положения они
видели в рабьем русском характере и отсталой
азиатской России. В этой подмене и проекции на народ собственного
больного состояния тоже выражалась попытка избавиться
от экзистенциальной боли.

Все комплексы
образованных слоёв являют собой болезненную реакцию на ложное
экзистенциальное положение. Они могли соединяться, могли
проявляться раздельно и выглядеть антагонистическими. Из-за родовой
болезни и ложного статусапопытки обращения к
народу были обречены на неудачу. Но эта непреодолимая, хотя
искажённая тяга к народу свидетельствовала о стремлении культурных
слоёв к оздоровлению. Весь XIX век общество так или иначе волнует
этот вопрос, эта боль. И в болезненном состоянии душа русского
культурного человека оставалась русской. В аналогичных
обстоятельствах европейские культурные слои не были склонны к
народническим комплексам.

Оригинал
этого материала опубликован на ленте АПН.