Захар Прилепин: «Я пишу тексты — вот моя политика»

«Меня интересует политика как средство
приложения человеческой энергии, а не как средство реализации собственных
амбиций»

Начну с вопроса традиционного и вполне стандартного.
Завершился год — что, на твой взгляд, было в минувшем году главным, наиболее
интересным и важным? Может быть, что-то случилось такого, что послужит некоей
точкой роста на будущее — и из вчерашних событий появятся всходы событий и
процессов завтрашних?

Самые главные события для меня происходят, безусловно, не в
сфере так называемой политики, и даже не в сфере так называемого социума, а в
сфере культуры. Поэтому главным для меня в минувшем году было следующее.

Выход книги Евгения Водолазкина «Лавр», выход книги
Александра Терехова «День, когда я стал настоящим мужчиной», выход книги
Михаила Елизарова «Мы вышли покурить на 17 лет» — все это для меня события,
безусловно, куда более значимые, чем те события, которые касались нашего… как
его… парламента — Государственной Думы то есть, а также Андрея Малахова,
Владимира Жириновского и всех прочих этих вещей.

В той среде, которой я интересуюсь, мне очень понравилось,
что, допустим, группа «Ундервуд» выпустила совершенно замечательный альбом. Мне
очень понравилось, что Борис Борисович Гребенщиков в день своего 60-летия
обнародовал песню «Губернатор», песню совершенно злую. Это, кстати, похоже на
его же поступок, когда он впервые попал на советское телевидение в 1984 году и
в числе шести песен, которые он тогда исполнял, была песня «Игра наверняка» со
словами «В игре наверняка что-то не так».

Борис Борисович, каким бы благостным он кому-либо ни казался
и какой бы благостный вид у него в тот или иной момент ни был, все время
совершает какие-то поступки совершенно неожиданные, в том числе и в тот момент,
когда взгляды всей страны и всего мира к нему обращены.

Что же касается до, собственно, большой политики, то я,
безусловно, с интересом смотрю на события, которые начались на Украине, на
события, которые, безусловно, не закончатся в ближайшее время. И я, конечно,
предпочел бы, чтобы эта страна разделилась, наконец, на части. В силу того, что
Восточная Украина имеет все возможности для того, чтобы быть территорией,
родственной России. А Западная Украина таких шансов не имеет, и в ближайшие
десятилетия, а может быть — и столетия она иметь таких шансов не будет. Поэтому
пусть они и живут отдельно.

Что же касается нижегородской политики, то состояние
затаенного конфликта, которое сегодня имеет место быть в нашем региональном
политическом пространстве, меня вполне устраивает. В России множество регионов,
в которых никаких конфликтов нет и вообще быть не может. Ни конфликтов внешних,
ни внутренних, ни даже потенциальных — там все давно заасфальтировано. Здесь
же, у нас, есть точки будущего проникновения, они, безусловно, так или иначе,
проявятся — и хотелось бы, чтобы их было больше, чтобы было какое-то их
накопление. Чтобы их проявление было еще более взрывным. Но и то, что уже есть,
дает надежды на то, что какое-то столкновение вероятно — а следовательно,
вероятны и изменения.

Мы тут не очень давно беседовали с Юрой Староверовым о
жизни вообще, об оппозиции и об участии оппозиции в грядущих губернаторских
выборах в частности. И он сказал: «Если выдвигать на этих выборах единого
оппонента кандидату от действующей власти, который был бы действительно
оппозиционным и который устроил бы всех, то это мог бы быть, например, Захар
Прилепин». Как ты, готов стать кандидатом от оппозиции на губернаторских
выборах? Есть ли какие-то условия, которые бы заставили тебя принять такое
решение?

Ну, во-первых, я, конечно, не буду ничем таким заниматься.
Легальная политика меня вообще не интересует как средство приложения сил.

Во-вторых, выиграть в подобных играх заведомо совершенно
невозможно. А если и есть шансы на победу, то для этого нужно принять какую-то
одну из политических сторон, заручиться поддержкой какой-нибудь одной, пусть и
небольшой, башни Кремля и оттуда уже двинуть вперед, к победе.

Но это — тоже не мой вариант развития событий. Я,
собственно, никакие контракты кровью не подписывал ни с одним из представителей
властных механизмов — и я не испытываю никакого любопытства по этому поводу.

Меня интересует политика как средство приложения
человеческой энергии. Но как средство реализации каких-то собственных амбиций
политика меня не интересует. Я не собираюсь быть ни губернатором, ни мэром, ни
депутатом, — никем. Мне это просто совершенно не интересно.

Кроме всего прочего, попытка стать главой региона или
крупного города в нынешних условиях, которые сформировались в стране, — это
вещь, заранее обреченная на неудачу. У нас уже были прецеденты, когда жесткие
оппозиционеры, в том числе — из числа членов Национал-большевистской партии
становились мэрами различных городов. После чего их ставили в такие условия,
что они фактически направляли свой город в мрачное небытие. Прекращались
транши, отсасывались все деньги, перекрывался кислород — что лишний раз
доказывало, что невозможно построить свою собственную систему на отдельно взятой
территории, нельзя построить отдельно взятый честный город в стране, в которой
все базируется на совершенно других основаниях.

Если бы я решил заявить о себе в качестве политика — если бы
я решил стать политиком, — то этим можно было бы заняться. Но я занимаюсь
политикой по-другому: я пишу тексты — вот моя политика. Я пишу тексты, делаю
газету, делаю средства массовой информации. Я и так влияю на общественный
климат — для этого мне не обязательно быть мэром, или губернатором, или
депутатом Государственной Думы.

«Ни о какой башне из слоновой кости речи быть не может»

Не кажется ли тебе, что в определенной степени ты сидишь
в башне из слоновой кости? Конечно, в башне с дырками, чтобы видеть, что
происходит вокруг, и чтобы тебе снаружи ветерком дуло. Когда ты сидишь в такой
башне — то тебе хорошо и удобно. Но есть вызовы времени — надо на них отвечать.
И, по большому счету, существовать приходится все-таки в реальности. Так вот
нужно ли в нашей нынешней реальности что-то менять —  или пусть все идет своим
чередом, пусть все будет как  будет?

Ну, я не знаю, о чем ты: не понимаю, чем моя «башня»
отличается от твоей «башни». Ни в какой башне я не сижу. Просто я не собираюсь
становиться кандидатом в губернаторы Нижегородской области, потому что мне это
не интересно.

Я руковожу одним из самых оппозиционных сайтов в России
«Свободная Пресса», который вступает, в том числе, в конфронтацию и с властью,
и с властными структурами. Те же самые процессы имеют место быть и в «Новой
газете», у этих процессов есть свои пики, есть свои спады. Газета выражает
какое-то собственное отношение к схемам власти в Нижегородской области — и оно,
по большому счету, всегда было оппозиционным.

И сам я при любых обстоятельствах принимаю участие в тех или
иных действиях и действах, направленных на поддержание левой оппозиции в
России. Так что ни о какой башне из слоновой кости речи не идет.

Другой вопрос, что сегодня в стране оппозиция левого толка
переживает сложные, трудные времена. И, собственно, мои тексты, которые я писал
на протяжении прошлого года, тексты, направленные против либерального движения,
были нацелены на то, чтобы скоординировать левую оппозицию в России, а прежде
всего — осознать наличие левой оппозиции в нашей стране. У нас сейчас есть
правые, которые концентрируются вокруг некоторого количества интернет-сайтов.
Есть либеральные силы, которые представлены на политическом поле достаточно
широко. А левой оппозиции у нас как таковой нет.

Собственно, любая оппозиция, как и любая позиция, начинается
с какого-то количества текстов. Нужно акцентировать какие-то самые главные
моменты, главную позицию — и вокруг этого начинают происходить некие знаковые
события. Это характерно и было характерно для всех — и для большевиков, и для
анархистов, и для тех же самых либералов, и для тех же самых националистов —
все они концентрируются вокруг какого-то количества людей, которые способны
формулировать какие-то идеи.

Вот и я сегодня — один из немногих, наряду, скажем, с
публицистом Германом Садулаевым, кто отвечает за этот, что называется, дискурс,
за размышления о левой теме. Нас таких два-три-четыре человека. Нас не так уж
много.

Так что я держу целый фланг. Какая уж тут башня?! Я держу
целый фланг, ежедневно слышу в свой адрес массу каких-то хамских выкриков,
обещаний уничтожить меня…

Знакомая ситуация…

Люди заходят ко мне во все социальный сети, заходят ко мне
на сайт — и только для того, чтобы пожелать мне смерти, пожелать мне погибели.
Они желают, чтобы я исчез как человеческая единица. Я непрестанно поливаем из
всяких брандспойтов — но ничего, я в этом состоянии как-то привык находиться.

Если бы я жил в какой-то башне — я бы, конечно, всего этого
не слышал. И чувствовал бы я себя не в пример как удобнее, чем сегодня. И я бы
нравился всем, как это было четыре-пять лет назад, когда моя позиция была не
столь агрессивно явлена в средствах массовой информации.

Вот еще по поводу влияния и формах этого влияния. Одной
из таких форм являются художественные тексты. Сейчас ты написал исторический
роман. Насколько я могу судить, в нем речь идет кроме прочего о противостоянии
тоталитаризма/нетоталитаризма, о влиянии тоталитарного на человеческое. Этот
твой новый роман — это какое-то высказывание на актуальную тему? Или же этот
текст, как и надлежит историческому тексту, — просто погружение в историю для
того, чтобы разобраться в ней, расставить все точки над i?

Знаешь, как часто бывает: люди погружаются в историю, а
через это начинают говорить на актуальные темы. И, что я особенно не люблю, —
это когда люди погружаются в историю, а оттуда пытаются наделить исторических
персонажей своим современным знанием о том, что будет через 30, 40, 50 лет
после событий, которые описаны в данном тексте.

Это как если бы Лев Толстой во время написания романа «Война
и мир» наделил бы Пьера Безухова или Анатоля Курагина знанием о декабристском
восстании, знанием всего того, что случилось после 1812 года и до того момента,
когда роман писался. И оказалось бы, что Пьер Безухов или Андрей Болконский
знают и про 1861 год, и про русско-турецкие войны, и так далее и тому подобное.
И это было бы нелепо.

Если бы я писал роман на материале истории страны и при этом
высказывался бы на актуальные темы — с моей стороны это было бы тоже крайне
нелепо. Поэтому я старался максимально этого избежать. И уж конечно я стремился
не наделять своих персонажей своим собственным авторским знанием. Напротив: я
старался забыть, насколько это возможно, о том, что я из настоящего времени, и
погрузиться в ту эпоху, о которой писал. Что я с удовольствием и сделал.

Роман свой я закончил через неделю после Нового года, и
теперь он с пылу с жару готов к публикации. Это самая моя большая книга, книга,
которая не имеет никакого отношения к актуальности и к современности. И именно
этим и интересна. Это исход «серебряного века», 1920-е годы, начало работы тоталитарной
машины, начало этого «рабовладельческого строя», все идеи и реалии того
времени, все иллюзии, которые тогда питали люди, — все это мне дико интересно,
и я думаю, что в итоге результат получился любопытным.

«Хочешь получить конкретный результат — сделай что-то
конкретное»

Возвращаясь к теме «сетевой полемики». Наверняка 95
процентов оскорблений в твой адрес — анонимные. И я сейчас хочу говорить не о
личных обидах, а о принципе. На твой взгляд, что-то изменилось в последнее
время в «сетевой» среде? Изменилось ли что-то, когда стало возможным из-за угла
кидать виртуальными какашками, поливать друг друга грязью? Изменилось ли что-то
в медиа-пространстве, когда стало возможным оставаться анонимным?

Я не помню, когда все начало меняться. Наверное, уже лет десять
существует блогосфера. И чем больше она расширяется, тем больше образуется
пространства для того, чтобы совершить какую-то мерзость и остаться при этом
неузнанным.

Возможно, это появилось еще и раньше — лет 15 назад, когда в
России стал развиваться интернет. Когда еще не было социальных сетей, но
высказывания в сети уже были. И уже тогда стал образовываться целый вал
хамства. Я сам еще не был тогда достаточно известен, но помню, что, скажем, в
отношении Эдуарда Лимонова появлялись сотни, тысячи каких-то скотоподобных
реплик и были один-два-три человека, которые пытались как-то этому
противостоять.

Все было уже тогда понятно. И тот же Дмитрий Быков заметил
еще году, наверное, в 2001-м, что интернет дает возможность высказаться любому
ничтожеству. Это чистая правда. И в этом смысле троллинг имеет необыкновенно
мощные возможности, потому что любые фигуры можно просто размывать.

У нас сейчас постоянно возникает тема необходимости
появления людей, которые могли бы аккумулировать в себе какие-то духовные чаяния
народа. Но если представить себе в сети Федора Михайловича Достоевского или
Льва Николаевича Толстого, то и в их адрес люди разражались бы нецензурной
бранью, плодя по несколько сотен постов в день.

В конечном итоге, так или иначе, «брань к вороту липнет»
вопреки известной пословице. Потому что если тысячу раз прочитал про человека,
человека уважаемого, что он — презерватив, то волей-неволей начинаешь думать о
том, что он действительно презерватив. Как это ни грустно.

Все очень сложно. Но уж если назвался груздем, то приходится
лезть в кузов. Приходится жить в этих метастазах, в этой атмосфере хаотичного
или целенаправленного хамства. Ну — ничего страшного. Это — вызовы нового
времени. Деваться от них некуда.

Пока мы с тобой говорили в основном о дне сегодняшнем — и
о прошлом. А есть у тебя какие-то надежды на завтра? Можно ли ожидать каких-то
изменений к лучшему — и в чем?

Можно. Я думаю, что Россия сегодня, безусловно, стоит на
пороге очень серьезных изменений — политических, социальных, культурных. Совершенно
очевидно, что наша страна находится сейчас в состоянии отложенных проблем,
отложенных задач и отложенных революций в самом широком смысле этого слова. И
они неизбежно случатся. В течение года, трех, пяти, десяти — но обязательно
случатся.

Для меня это непреложный, абсолютный факт. Я искренне
убежден, что это так. Я не убежден, что это будет происходить настолько быстро,
радостно и красиво, как хотелось бы мне, как это говорится у Льва Николаевича
Толстого — «чтобы все хорошие люди объединились бы и прогнали бы самых плохих»,
— к сожалению, это, скорее всего, будет не так.

Но в целом изменения будут происходить. И я думаю, что они
будут иметь для страны благие последствия — со временем. Сразу они благими не
будут. Потому что сознание граждан сегодня слишком распылено, слишком хаотично.
Люди хотят, чтобы все было по-маниловски, чтобы все было в целом хорошо, «и
давайте все больше не будем ссориться»…  Но, как правило, так не бывает.

Хочется получить что-то конкретное — значит, нужно делать
что-то конкретное. Нужно делать какие-то конкретные шаги и при этом иметь
совершенно конкретные представления о том, чем же ты хочешь, собственно,
заниматься. Или ты конкретно — левый, или ты конкретно — правый, или ты
конкретно — националистический, или же ты конкретно — либеральный.

Если ты такое представление для себя и о себе имеешь — то у
тебя есть шанс чего-то достичь. А у нас люди не представляют ничего
конкретного, они просто хотят, чтобы все хорошие люди со всех стороны
объединились. Но ведь этого так просто не произойдет. И иллюзий по этому поводу
все меньше и меньше.

Но в целом, в силу того, что народ в России скопом не сошел
с ума, позитивных изменений ждать стоит. В моем понимании, Россия сегодня
такова: если под мышку русскому человеку, русскому духу нынешнему запустить
некий градусник, то обнаружишь, что температура в целом нормальная. Люди
понимают, что с нами происходит что-то неправильное и что нужно из этого
состояния выползать. Вот и будем выползать.

Беседовал Сергей Пудов