Бэтмен: конец легенды
История выродилась в приватную мелодраму
Брюс Уэйн: Вы мстители.
Дюкард: Нет, нет, нет. Мститель вступает в бой для того, чтобы удовлетворить
своё самолюбие… Но если вы решите измениться, выберите
иной путь, посвятите жизнь борьбе за идеалы, то станете неуловимы, и вас
по-другому будут называть.
Брюс Уэйн: И как же?
Дюкард: Легендой, мистер Уэйн.
Не стану скрывать: на мой взгляд, в последнем фильме
трилогии Кристоферу Нолану не удалось оправдать
ожиданий, сложившихся после предыдущей серии о «Темном рыцаре». «Возрождение
легенды» получилось чрезмерно пафосным, переполненным явными и скрытыми
цитатами и реминисценциями из мирового кинематографа (включая незабвенный кинообраз «Ленин на броневике»). Повторяются не только
визуальные эффекты из предыдущих серий о Бэтмене, но
даже сюжетные ходы. Вообще, от натяжек сюжет временами трещит по всем швам.
И, тем не менее – а точнее, именно поэтому, – последняя
серия органично входит в трилогию о Бэтмене, а сама
трилогия предстает законченным повествованием о цивилизованном обществе эпохи контрдифферентности, обществе, в котором уже не осталось
места для каких-либо легенд. То есть, вообще говоря, о нашем времени и нашем
обществе.
Давайте вспомним, как «рождалась легенда». В Готэм-сити царит, выражаясь языком классической социологии,
аномия. Хотя законы и социальные нормы никто не отменял, но они скорее
имитируются, чем исполняются. Эта ситуация показана главным образом
применительно к полиции и суду, то есть на примере тех институтов, который
должны стоять на страже закона и порядка. Следует отметить, что во всей
трилогии простой народ Готэма представлен
преимущественно полицейскими, судейскими и преступниками, да еще редкими
эпизодическими фигурами («мальчиками», например); остальные, как правило,
просто невыразительная массовка.
На первый взгляд, Брюс Уэйн, вернувшийся в Готэм и вступивший в права наследования богатейшей фамилии
города, намерен бороться против мафии. Однако в действительности он ставит
перед собой гораздо более грандиозную задачу: спасти город. Спасти его от аномии,
«вылечить»; а позже, когда объявляется Р’ас аль Гул, – защитить от зловещей Лиги Теней, в чьем
послужном списке разрушение Вавилона, Рима и Лондона. Лига намерена в очередной
раз сыграть роль десницы Божьей и покарать погрязший в грехе мировой мегаполис
– очередную «Вавилонскую блудницу».
Ключевое значение для всей истории Уэйна-Бэтмена
имеет, конечно, маска и костюм летучей мыши. Сам герой объясняет это, с одной
стороны, желанием защитить немногих близких ему людей, а с другой – навести
страх на преступников. Простим ему умолчание о том, что таким образом он
защищает, прежде всего, самого себя – если не от мафии, так от полиции.
Нетрудно было бы заметить в этом маскараде, в стремлении Брюса к подвигам и в
увлечении всякими «машинками» и техническими гаджетами
проявление некоего инфантилизма и попытку компенсации детской психологической
травмы (гибель родителей). Кроме того, с помощью маски Бэтмена Уэйн
скрывает и как бы выносит за скобки личные мотивы своих действий. Бэтмен – словно сбежавший с карнавала жуткий персонаж;
нарядившись им, Брюс Уэйн выбрал позицию, ортогональную к различениям
воображаемого/реального, закона/справедливости, высшего/низшего,
подлинного/поддельного и т.д. Он стал контрдифферентным
к жизненному миру Готэма.
Мы никогда не поймем, почему люди Готэма
с такой легкостью поверили в то, что Бэтмен, до того
не проливший ни капли крови, вдруг убил несколько человек, включая прокурора Харви Дента, если не учтем этого
обстоятельства контрдифферентности. Бэтмен взялся ниоткуда, у него нет биографии и нет понятных
для обывателей мотивов действий. Джокер абсолютно прав, когда говорит Бэтмену: «Для них ты просто псих,
как я. Сейчас ты им нужен, а надоешь – они тебя выкинут, как прокажённого». На
самом деле Джокер в этом утверждении всего лишь слегка переиначивает слова Тима
Бёртона,
режиссера первого «возрожденного» Бэтмена,
который заявил о своем имевшем шумный успех фильме: «Весь фильм — это поединок
двух уродов. Двух нарушителей спокойствия».
Вообще, контрдифферентность,
способность занять такую ортогональную по отношению к закону, нормам, правилам
и обычаям нормальной жизни позицию, присуща многим, если не подавляющему
большинству супергероев наиболее популярных
американских комиксов и снятых по ним фильмов. Они игнорируют различение закона
(права) и справедливости, они могут позволить себе роскошь не становиться ни на
одну из сторон – добра или зла – окончательно и бесповоротно, оставаясь при
всем том самими собой.
Брюс Уэйн, «сирота-миллиардер», одновременно и
принадлежит высшему обществу, элите Готэма, и
является в ней и некоторой степени изгоем. Днем, на публике, он – богач, красавчик и денди, а ночью – воплощение отвратительной
летучей мыши, выслеживающее преступления. Можно было бы назвать его «Вторым Зорро»; вот только Зорро защищал обездоленную
бедноту от притеснения богатеев, а Уэйн действует скорее в интересах власти и
правосудия. То есть, если различать между светским львом и ночным благородным
разбойником, Уэйн-Бэтмен – и тот, и другой, и при
этом не тот, ни другой полностью. Он как бы циркулирует между этими двумя
крайними позициями, не в силах остановиться на одной из них. В этом – отличие контрдифферентности от амбивалентности, пример которой дает
прокурор Харви Дент,
превратившийся в «Двуликого». В нем две стороны – условно говоря, темная и светлая – являются постоянными и
нераздельными, как две стороны монеты; ему даже приходится бросать жребий,
чтобы совершить какое-то определенное действие.
Согласно законам контрдифферентности,
появление Бэтмена вызывает, с одной стороны, генерацию
новых симулякров – подражателей Бэтмена,
с другой стороны – реверсию, стремление вернуть ситуацию назад, «как было», а с
третьей – пробуждение к активной жизни, выход на авансцену других контрдифферентных фигур. В первую очередь, конечно, Джокера.
Формально, Джокер – всего лишь сумасшедший, случайно
оказавшийся на воле из-за беспорядков в городе. Но по
сути он единственный во всей трилогии чудовищный двойник Уэйна, его тень, его
абсолютное отрицание (а значит, и
дополнение). Если Уэйн – это, прежде всего, человек с выдающей биографией и
родословной, то Джокер – человек без биографии (он рассказывает про себя
истории, но все время разные). Они антиподы во всем, даже во внешности, одежде,
характере движений, типичных эмоциях и т.д. В последней совместной сцене их
противоположность подчеркнута еще и тем, что мрачный Бэтмен
стоит, а истерично смеющийся Джокер висит перевернутый вниз головой, как
«Повешенный» на карте Таро. Джокер, кроме того,
вносит в действие символическое измерение, некую референцию метафизического,
которой начисто лишен как Уэйн, так и Бэтмен, и на
которую они так и не нашли адекватного ответа. Едва ли установление тотального
контроля над эфирным пространством города может рассматриваться в качестве
такого ответа. Как известно, карта «Джокер» имеет в основе нулевой аркан Таро, известный как «Безумец», «Шут» или «Дух эфира».
Согласно толкованию, появление этого аркана в личном раскладе означает, что вам
пора остановиться и задуматься, а куда, собственно, лежит ваш путь?.. Джокер –
первый, кто понял, что после появления Бэтмена
возврата к прежним временам или «нормализации жизни» в Готэме
быть не может, что выпущенный контрдифферентностью на
волю хаос раньше или позже охватит весь город, «всё
сгорит».
Джокер получился не только эффектнее, но и эффективнее Бэйна. Да, последнему удалось захватить Готэм
и осуществить нечто вроде «революции» (вернее, пародию на нее). Однако для
этого ему потребовались вооруженные до зубов несколько сот «повстанцев»,
переделанная из термоядерного реактора бомба и длительная подготовка, а
Джокеру, чтобы устроить в городе хаос, было достаточно нескольких дней
(неделя?), немного бензина и взрывчатки, и горстки шизофреников. При всем том
могучий Бэйн однозначно проиграл, а нелепый Джокер –
нет. Как минимум, он сыграл с Бэтменом вничью.
При последней встрече Джокера и Бэтмена
«Шут» визуально превращается в «Повешенного». Согласно Таро,
это означает необходимость принесения жертвы. Джокер, как всегда, оставляет
своим противникам выбор, кого принести в жертву. Оказавшись в безвыходной
ситуации, Уэйн приносит в жертву свое alter ego, Бэтмена, ради того, чтобы
спасти легенду о Светлом рыцаре Харви Денте и начатое им дело. Фактически это означает, что сходя
со сцены Джокер уводит с собой и Бэтмена.
При этом Брюс Уэйн неожиданно обнаруживает, что скорее Уэйн есть оболочка для Бэтмена, чем наоборот, и сам на долгие годы скрывается от
людей.
И вот наступает третья фаза истории про Бэтмена и Готэм. Как сообщают нам
с экрана официальные лица, в городе, благодаря действию «Антикриминального
акта Дента», воцарился мир и порядок. В чем суть
этого чудесного Акта неизвестно, однако, можно вспомнить, что в своих
высказываниях о Древнем Риме покойный Харви показал
себя скорее сторонником военной диктатуры, чем демократической республики. Так
или иначе, используя ложь во благо, всех мафиози посадили за решетку.
Решены ли тем самым проблемы Готэма?..
Полиция, хотя и стала «честной» (всех прежних криминальных
«работодателей» посадили), но едва ли стала более эффективной: она ничего не знает
о том, что происходит у нее буквально под ногами; сотней машин не может поймать
выехавшего впервые за восемь лет на бэтподе Бэтмена; не находит ничего лучшего, как толпой бежать на
пулеметы и т.д. Из разговора в приюте можно понять, что в городе жестокая
безработица, молодежь уходит куда-то в подземелье (чуть не написал «в леса»).
Из сцен «восстания масс» можно заключить о накопившейся среди населения
социальной ненависти. Бэйну без труда удается
разрушить фальшивую легенду Дента, да и на «честного
копа» Гордона бросить густую тень. Для полноты картины можно упомянуть делягу Джона Даггерта, который был
близок к тому, чтобы прибрать власть над городом к своим рукам. Короче, мы вряд
ли сильно ошибемся, предположив, что в Готэме
воцарился режим полицейского государства. Это, кстати, подтверждается еще и тем
обстоятельством, что против новой власти и «нового порядка», установленного Бэйном, в массовом порядке выступили практически только
полицейские. Такой ли порядок мечтал установить в Готэме
его благодетель и защитник Брюс Уэйн?..
Не случайно, что Бэйн –
террорист, «дитя боли и мрака» – являет себя жителям Готэм-Сити
и всей страны не иначе как на арене современного американского аналога
древнеримского Колизея. Плебс живет жаждой «panem et circenses», здесь бьется его
сердце, так где же еще произносить «революционный
манифест»? Арена, древнейший архетип сцены, возникает здесь еще и потому, что
на самом деле Бэйн лишь играет в революционера (в
отличие от некоторых фанатиков из своего отряда, жаждущих «зажечь пожар»).
Джокер, несмотря на свою раскрашенную под клоуна физиономию, был глубоко
достоверен, ему невозможно было не верить, а Бэйну –
наоборот, если и верится, то с трудом. Нет, конечно, не приходится сомневаться
в том, что этот центнер живого мяса, обученный Р’ас аль Гулом, способен
без особого труда «замочить» Брюса Уэйна, утратившего свою физическую форму от
долгого безделья и бесплодных душевных терзаний. Но вот всё остальное… Не верится в
разрекламированный суперинтеллект Бэйна
(в чём он, собственно?). Да и в его беспредельную жестокость тоже; особенно,
когда он пускает слезу, влюбленно глядя на Талию. Из
того, что зритель узнает о его биографии, он скорее
романтик, благородный защитник маленьких девочек, чем инфернальный злодей. Не
годится он и на роль наследника Лиги Теней, поскольку оттуда его изгнали,
признав недостойным. Невозможно без скепсиса слушать его зажигательную речь об
уничтожении коррупции, освобождении ото лжи и истинную демократию. Бессмысленно
всерьез затевать революцию в Готэме, зная, что город
неминуемо будет взорван «нейтронной бомбой». Вообще, складывается впечатление,
что эта запрограммированная гибель Готэма – это
своего рода подарок Уэйну-Бэтмену, чтобы у него была
хоть какая-то возможность «спасти город». В противном случае Уэйн мог бы
оказаться просто контрреволюционером, и уж никак не легендой.
А какие мотивы у Талии аль Гул? Разве в Готэме, а не в некоей неидентифицируемой арабской стране,
ее вместе с матерью бросили в яму? И ведь почти наверняка страна принадлежности
Готэма пыталась цивилизовать дикую сатрапию ее деда,
экспортировать туда демократию и «права человека», не позволяющие так
поступать. Что мешало Талии остаться в Готэме
богатейшей Мирандой Тейт, щедро инвестирующей в
развитие чистой энергетики и время от времени занимающейся любовью с Уэйном?..
Мы слышим от нее только о желании «выполнить завет отца».
Тысячелетняя традиция Лиги Теней, вкупе с идеей
«поддержания цивилизационного баланса», исключала,
подчиняла или, как минимум, делала незначимыми личные мотивы. Бэйн и Талия окончательно хоронят Лигу не только потому,
что не воссоздают ее как организацию, но и потому, что, по сути, лишь
симулируют ее идеи и идеалы, следуя, судя по всему, сугубо личным мотивам. Готэм и возможность
его гибели становятся фоном для семейной мелодрамы.
Многие отмечали, что третья часть – это история не про Бэтмена, а про Уэйна. Его инкогнито раскрыто, ему не только
и не столько как Бэтмену, сколько как Уэйну нанесено
личное поражение, и практически весь фильм ему приходится решать личные
проблемы, как это и принято у большинства героев голливудских боевиков.
Поскольку в картине мира, созданной неолиберализмом,
только псих может верить в какие-то общественные
идеалы и жертвовать ради них своей жизнью, а нормальный герой занят, прежде всего,
спасением своих близких и себя. Если при этом у него получается еще и «спасти
мир» – то это так, попутно. Примечательно, что памятник в Готэме
ставят не Уэйну, но Бэтмену.
Таким образом, в завершающей части трилогии не осталось
никаких легенд и оснований для них. История выродилась в приватную мелодраму.
Так вино, перебродив, превращается в уксус.
Оригинал этого материала опубликован на ленте АПН
