Большой террор

Генеральная линия идеократии

В конце НЭПа с трудом восстанавливается разрушенная экономика, ибо она нужна
для укрепления режима. За эти годы очищена и взнуздана партия, ставшая
многочисленной и монолитной, её ряды готовы к новому наступлению.
Государственная структура захвачена, но хозяйственная жизнь ещё относительно
автономна. В естественных условиях государство представляет собой систему
управления, координации автономных сфер. При коммунизме идеология насаждается
средствами государственного насилия во всех областях жизни. Тоталитаризм –
всевластие государства – неизбежное следствие идеократического режима.

В индустриализации промышленность нацеливается на производство того,
что необходимо для нужд экспансии идеократии. Производство товаров народного
потребления сохраняется в таком количестве и такого качества, чтобы
централизованно и дозировано распределять их в соответствии с идеологическими
целями (от каждого по способностям, каждому по труду). Разрушается
органичный уклад промышленности, уничтожаются мелкие и средние предприятия,
свертывается торговля, закрываются рынки. Строятся индустриальные гиганты,
ориентированные на военное производство (тракторные заводы – будущие танковые).
Промышленность милитаризируется. Вожди большевиков никогда не скрывали, что
социалистическая армия «будет не только орудием обороны социалистического
общежития против возможных нападений со стороны ещё сохранившихся
империалистических государств, но она позволит оказать решающую поддержку
пролетариату этих государств в его борьбе с империализмом» (В.И. Ленин).

К 1928 году индустриализация уничтожила значительную часть легкой
промышленности. Вместе с тем сельское хозяйство получило самый высокий после
революции урожай, сопоставимый с уровнем 1913 года. Но город не способен к
товарообмену с деревней, так как разрушено производство той продукции, которая
не нужна мировой революции, но в которой нуждается крестьянин. Не имея
возможности обменять хлеб на необходимые товары для своей жизнедеятельности и
труда, крестьяне оставляют урожай у себя. Товарообмен между городом и деревней
стремительно сокращается, разрушается рынок – естественный механизм
саморегулирования хозяйственной жизни. В результате складывается
противоестественная ситуация: хлеб в стране есть, но города начинают голодать.

Проблема решается в интересах идеологической экспансии. В это время впервые
складывается механизм, который затем будет воспроизведен во всех странах
социализма. Крестьянин, естественно, не хочет безвозмездно лишаться продуктов своего
труда. Режим изымает хлеб насильственно. Вновь, как в годы Гражданской войны,
создаются отряды продразверстки. Это разрушает стимулы к производству: в
следующем, 1929 году деревня засеяла только треть посевных площадей. Так
насильственное изъятие сельхозпродукции требует создания механизма, который
заставлял бы производить эту продукцию. Железный ход истории вполне
объективно ставит на повестку дня вопрос о коллективизации деревни,
главной задачей которой было уничтожение крестьянства как класса и превращение
его в пролетариат. Истребление традиционного сельхозпроизводителя приводит к
тому, что к концу пятилетки коллективизации, к 1932 году, производство
сельхозпродукции падает в два-три раза. Уровень 1928 года, близкий к 1913 году,
был достигнут только к концу 1950-х годов. Но тотальный контроль над
производством для идеократического режима важнее, чем эффективность самого
производства.

Каждый этап идеологической экспансии требует последующих. Наиболее
«гениален» из коммунистических вождей тот, кто ощутит «закономерность» – историческую
доминанту идеологии, использует её для прихода к власти и её укрепления. От
вождя требуется понять задачи режима в данный момент и расклад
противоборствующих сил, суметь мобилизовать всё на выполнение идеологического
заказа. Это возможно только при полном аморализме, поэтому – чем беспринципнее
политик в такой системе, тем он более успешен. В этом отношении Ленин и Сталин
были «гениальнее» всех оппонентов и соратников по партии, ибо они лучше других
ощутили синусоиду генеральной линии и использовали её для захвата
власти. Их индивидуальные качества и политические амбиции наиболее полно
совпадали с нуждами идеологической экспансии на данном этапе. Они побеждали,
так как лучше других понимали потребности идеологии, ради которых не
задумываясь попирали все нравственные принципы и общественные нужды. Они
использовали идеологическую конъюнктуру в той степени, в какой сами служили
потребностям идеологии. В этом смысле Ленин был наиболее последовательным
марксистом, ибо он продолжил и развил то, чем Маркс отличался от других
общественных деятелей своего времени, – специфику марксизма. Это прежде всего
яростное богоборчество, теория классовой борьбы, диктатуры пролетариата,
концепция насильственного переворота – революции, требование тотального
террора. В свою очередь Сталин по существу был наиболее последовательным
продолжателем дела Ленина, ибо унаследовал то, чем Ленин отличался от
своих оппонентов и даже соратников по партии. Ленинизм-сталинизм – это полная
беспринципность, ибо главное – власть любой ценой, под любыми конъюнктурными
лозунгами; власть же нужна для реализации идеологических догм, несмотря на
любые жертвы; это тотальный террор, сопровождающийся беспредельной жестокостью,
бесчеловечностью – отсутствием всяких человеческих привязанностей и чувства
ценности человеческой жизни; это всепоглощающее стремление к тоталитаризму.
Ленин и Сталин идеоманьяки в чистом виде, видящие всё только через
призму идеологического задания. Их действия были наиболее коварными и
эффективными, в том числе и по отношению к своим соратникам, которые по
сравнению с ними оказывались идеологически недовоплощенными, а потому и
нежизнеспособными в накаляющейся идеологической атмосфере.

Три «кита» коммунистической экономики

Индустриализация и коллективизация осуществляются ценой огромных
человеческих жертв, ибо насильственно заставляют людей работать вопреки их
жизненным интересам. Во всех соцстранах проводятся эти кампании, и везде
следствием этого является разрушение народного хозяйства, резкое падение
производства и его неэффективность. Ради чего коммунистические партии после
захвата власти проводят жёсткую централизацию экономики, что неизбежно ведёт к
падению её производительности? Как падение производства может служить усилению
власти идеологии? Коммунистический режим платит огромную цену, ибо только таким
путем можно подчинить экономику своим целям. жёсткая централизация неизменно
вызывает разрушение наиболее эффективных механизмов народного хозяйства, зато
оставшиеся эффективно служат подавлению граждан своей страны и порабощению
других стран. Без коллективизации невозможна индустриализация, без
индустриализации невозможна милитаризация экономики, благодаря которой
коммунизму удалось захватить полмира.

Конечная цель коммунизма – планетарное господство – никогда особенно
не скрывалась: мировая революция, уничтожение капитализма, борьба за мир
– за овладение всем миром. Людям психологически трудно буквально воспринять
людоедские лозунги коммунизма. Но коммунисты всегда знали, что говорят, и
держали свои обещания.

В этот период впервые складываются закономерности идеологизированной
экономики, они воспроизводятся во всех подобных режимах. Каким образом
тоталитарная экономика производит больше, чем допускают экономические законы? От
полного потопления советскую экономику спасали «три кита», благодаря которым
она умудрялась держаться на плаву.

Прежде всего, это экономическое порабощение населения. Десятки
миллионов смертников в лагерях работают практически бесплатно. Уровень жизни трудового
народа искусственно занижен, закрепощенное крестьянство нищенствует.
Научно-технические кадры талантливого народа концентрируются в лагерных зонах (шарашках)
на производстве милитаристских технологий. Крайняя неэффективность производства
отчасти компенсируется перераспределением: производители материальных благ
получают гораздо меньше того, что реально заработали.

Второй «кит» – разграбление культурных и природных богатств.
Реквизированный золотой запас и культурные ценности России выбрасываются на
мировой рынок. Пущено в «оборот» национальное достояние, накопленное за
тысячелетие. Уже в восемнадцатом году Ленин отправляет поисковые геологические
экспедиции за золотом и алмазами. Потом в ход пойдут нефть и газ. Разграбление
культурных и природных национальных богатств позволяет залатывать бреши
безумного хозяйствования.

Идеологизированная экономика оставляет возможности для
научно-технического прогресса только в тех областях, которые служат целям
экспансии. Порабощенное сознание мало способно к новациям, застывший
хозяйственный механизм с трудом производит новые технологии. Но продукты
прогресса необходимы для наращивания военной мощи. Один из способов
компенсировать неэффективность рабского труда – обменять награбленные
богатства на западную технологию либо выкрасть эту технологию. Это третий
«кит» коммунистической экономики.

Западные бизнесмены охотно торгуют с коммунистами, предоставляя необходимые
компоненты для строительства огромной военной машины. С помощью западных
инженеров, на основе западных технологий руками миллионов зэков в стране
строятся заводы, которые вскоре перепрофилируются на военные нужды. Во имя
милитаристских задач эта система способна организовать производительный труд на
отдельных участках, например в ядерной, космической промышленности. Наскребут
немного высококачественного металла, высококачественных умов, привлекут
ворованную технологию, купят лучшие западные станки, создадут приемлемые
условия для заключенных инженеров и рабочих, – но всё это только для
производства средств агрессии, подавления и устрашения. Сталинские шарашки
никогда не производили продукт, необходимый для мирной жизни людей, лишь крохи
с этого милитаристского пиршества доставались обществу. Так создавалась иллюзия
эффективности социалистической экономики.

Социальная селекция

Цель антисоциальной коммунистической революции – разрушение
естественного строения общества, уничтожение наиболее органичных социальных
групп. В лозунгах революции рабочий класс вознесен на мессианские
высоты. Но с самого начала энергия рабочих умело направлялась
революционными агитаторами, и в результате пролетариат не получил ничего.
Попыткам рабочих реализовать в жизни некоторые большевистские обещания
(осуществление рабочего контроля) был преподнесён жестокий урок пролетарской
диктатуры. Тем не менее пролетариат оказался основным кадровым резервом
режима. Это объясняется тем, что он был молодым, не сформировавшимся и
малочисленным социальным слоем. Его самоощущение не укоренено в традициях, это
вчерашний крестьянин, выдернутый из органичного жизненного уклада и выброшенный
в люмпенизированную массу. Сознание рабочего менее индивидуализировано, чем у
крестьянина, торговца, промышленника, интеллигента; пролетарий более других
склонен к инстинктам толпы, обманывается хлесткой революционной демагогией.
Общественная незрелость пролетариата и была для большевиков революционной
сознательностью. С самого начала право выражать интересы рабочих узурпировано авангардом
пролетариата – партией. Действуя от имени гегемона, партия
последовательно разрушала остатки положительных свойств рабочего сословия.
Закабаленный, отученный созидательно трудиться, разложившийся морально,
спившийся – таким в большинстве своём выглядел рабочий в годы коммунистической
диктатуры. К 1950-м годам его «положение было хуже, чем когда-либо в истории
и даже предыстории западного капитализма» (А. Безансон).

Крестьянство, хотя и объявлялось попутчиком и союзником авангарда, в массе
своей было самым непримиримым противником режима. Многочисленность крестьянства
в России, его вековые православные традиции, индивидуализм и вместе с тем
здоровый инстинкт общинности – всё это превращало крестьян сначала в пассивных,
затем в активных противников нового режима. Поэтому Ленин и утверждал: «Основной
вопрос революции в России – это крестьянский вопрос». Но борьба за
крестьянина была прежде всего борьбой против него. Тотальная борьба большевиков
с крестьянством – не российская специфика. Отцы марксизма понимали, что
крестьянство, как основной традиционный класс общества, будет главным врагом пролетарской
революции, отчего Маркс и называл крестьян «озорной шуткой всемирной
истории… представителем варварства внутри цивилизации». Ленин же
предостерегал соратников, что в крестьянстве постоянно возрождается капитализм.
В основной массе населения России Ленин видел «чрезвычайно опасного тайного
врага, который опаснее многих открытых контрреволюционеров». Союзниками
режима становились только разложившиеся, люмпенизированные элементы деревни.
Поэтому на крестьянство и обрушился основной удар: продразверстка,
искусственный голод, жестокое военное подавление восстаний, которые в 1918–1922
годах прокатились по большинству губерний, наконец безумство коллективизации, –
все эти кампании истребили десятки миллионов людей, разрушили хозяйственные и
общественные связи деревни. «В проекте было уничтожение первичной ячейки
крестьянского мира, последней материальной связи со старым режимом – деревни…
Предусматривалась ликвидация деревни и избы, традиционных элементов организации
сельской жизни, и поголовное переселение крестьян в крупные жилищные блоки»
(А. Безансон).

Каждая идеологическая кампания инициировала новую волну террора, но особенно
массовой кровавой оказалась борьба с русским крестьянством во время коллективизации:
«Так пузырились и хлестали потоки – но через всех перекатился и хлынул в
1929–30 гг. многомиллионный поток раскулаченных. Он был непомерно велик,
и не вместила б его даже развитая сеть следственных тюрем, но он миновал её, он
сразу шёл на пересылки, в этапы, в страну ГУЛАГ… Этот поток (этот океан!)
выпирал за пределы всего, что может позволить себе тюремно-судебная система
даже огромного государства. Он не имел ничего сравнимого с собой во всей
истории России… Озверев, потеряв всякое представление о “человечестве”, –
лучших хлеборобов стали схватывать вместе с семьями и безо всякого имущества,
голыми, выбрасывать в северное безлюдье, в тундру и в тайгу… Поток 1929–1930
годов, протолкнувший в тундру и тайгу миллиончиков пятнадцать (а как бы не
поболе). Но мужики народ бессловесный, ни жалоб не написали, ни мемуаров…
Пролился этот поток, всосался в вечную мерзлоту, и даже самые горячие умы о нём
почти не вспоминают. Как если бы русскую совесть он даже и не поранил. А между
тем не было у Сталина (и у нас с вами) преступления тяжелее… Поток этот отличался
от всех предыдущих ещё и тем, что здесь не цацкались брать сперва главу семьи,
а там посмотреть, как быть с остальной семьей. Напротив, здесь сразу выжигали
только гнездами, брали только семьями и ревниво следили, чтобы никто из детей,
даже четырнадцати, десяти или шести лет, не отбился бы в сторону: все
наподскреб должны были идти в одно место, на одно общее уничтожение» (А.И.
Солженицын).

Существует мнение, что коллективизация и ограбление крестьянства проводились
для первоначального накопления капитала во имя индустриализации. Но первоначальное
накопление не требовало физического истребления десятков миллионов наиболее
эффективных сельских производителей, в результате чего основной социальный слой
России был лишен возможностей выполнять свои основные производительные функции:
«Численностью своей превышая всех крестьян Западной Европы и Северной
Америки вместе взятых, обрабатывая самые обширные и плодородные земли в мире,
советские крестьяне не в состоянии обеспечить стране необходимый минимум
продуктов» (А. Безансон). Кровавость великого перелома в деревне
объяснялась только тем, что крестьянство было самым многочисленным и самым
консервативным, а значит и основным противником насаждения идеократии.

Вслед за коллективизацией грядёт культурная революция – подавление
культуры и приручение её деятелей. «Культурные деятели» должны объяснить на
«новоязе» эпохи всё происшедшее, оправдать безумие всех кампаний, создать
мифологию, с помощью которой формируется сознание нового человека в
новых исторических обстоятельствах. Необходимо, чтобы поколения рабов считали
себя самыми свободными людьми в мире. Для этих целей после коллективизации
распускаются все литературные группы и созывается съезд писателей, на котором
создается монопольная писательская организация – Союз советских писателей. Все
виды искусств заковываются в идеологические союзы – театральных деятелей,
художников, журналистов… Только членство в Союзе гарантирует условия для
творчества. Союзы – это своеобразные крепостники-заказчики, собственность которых
– творцы и их творения, это приводные ремни между заказчиком и поденщиком
идеологии. Художнику-члену предоставлялось множество льгот – этим объясняются
трагедии, связанные с исключением из союзов: изгнанный художник лишался
гарантированных условий жизни, выпавший из гнезда-союза был обречен на нищету и
прекращение творчества.

Поскольку люди не могут не сопротивляться внедрению нежити, то
индустриализация, коллективизация и культурная революция неизбежно
приводят к тотальному террору («классовая борьба, обостряющаяся по
мере строительства социализма» – Сталин), направленному и на противников, и
на сторонников, и на носителей режима. Так было во всех без исключения странах
социализма. Только всеобщий террор окончательно создает коммунистическую
систему. Через Коминтерн – пятую колонну коммунизма в различных странах – эта
система воспроизводилась по всему миру.

Чтобы обезличить человека до полного порабощения, необходимо подчинить все
сферы жизни, истребляя человеческий материал, сопротивляющийся или плохо
поддающийся перековке. Когда поставлен под контроль промышленный
пролетариат (командные высоты экономики в руках советской власти), на
очереди тотальное подчинение крестьянства. Сплошная коллективизация и ликвидация
кулачества как класса – это не жестокая прихоть или ошибка тирана, но
осознанная им железная необходимость, без которой невозможно было бы подчинить
крестьянское большинство народа. По отношению к этой идеологической
доминанте Бухарин, призывавший крестьян: «Обогащайтесь!», оказался
оппортунистом. Те партийные лидеры, у которых оставались остатки человечности,
не могли стать настоящими вождями. В этом смысле Сталин наиболее соответствовал
заданию идеологии – укреплению её режима и всеобщему распространению. Этим
прежде всего была обусловлена его победа над товарищами по партии. Он
оказался образцовым вождем, так как не был связан человеческими
привязанностями, мог принести в жертву революционной целесообразности
собственных детей и близких.

Чем глобальнее переворот, тем больше нарушаются жизненные интересы всех
групп населения. Вчерашние сторонники и попутчики идеологии превращаются в
потенциальных и актуальных её противников. Соратники Сталина, не одобрявшие его
перегибов, внутренне вступали в конфронтацию с самой идеократией. В лице
Сталина бдительное идеологическое око пытается определить возможную оппозицию и
уничтожить её в зародыше. Этим объясняется необходимость распространения
террора на вернейшие кадры режима. Сталин с 1928 года не был в деревне и в
кабинетах заготавливал директивы об уничтожении миллионов. Кто-то из его
соратников, надорвавшись при коллективизации от напряжения палача, мог
задуматься: пора уже остановиться, так как цель достигнута – враг
искоренен. Но с точки зрения идеологического задания, подобные мысли
преступны, ибо ведут к сомнению, которое переходит в отрицание и
противостояние. По этой логике становятся неугодными те качества, которые были
необходимы для захвата власти. Чтобы успешно командовать огромными воинскими
соединениями и побеждать, нужно было обладать долей самостоятельности и
чувством ответственности, которые не отвечали роли преданного функционера,
слепо и автоматически выполняющего кровавые распоряжения вождя. Поэтому
сильные, обладающие бойцовским характером люди, как, например, высшие
военачальники, оказываются опасными, и Сталин их уничтожил. Хотя они были
настолько вымуштрованы школой революции, что никто из них не был
способен на бонапартизм.

Итак, рано или поздно большой террор захватывает и кадры режима.
Сначала истребляется ленинская гвардия, делавшая революцию, затем все фракции
внутри партии. Идеологическая гильотина без заминки переходит грань
между «своими» и «чужими», сечет сторонников, затем и самих идеологов.
Перманентно расстреливается почти весь ЦК партии, делегаты её съездов, почти
весь состав Политбюро, секутся и головы самих головорезов – ЧК–НКВД. Гарантий
нет ни для кого, ибо никто, по существу, не может являться «своим» для
идеологии. Так идеократия поедает своих создателей и носителей.

Ради чего такие усилия и жертвы, что останется в разрушенном доме? Очевидно,
то, ради чего совершались все преступления, – новый человек, партия нового
типа и новое общество. Советский эксперимент продемонстрировал миру, чем
кончается путь богоборчества и насильственной переделки человеческой природы:
разрушением естественного уклада жизни и беспрецедентным истреблением людей.
Это невозможно объяснить уныло повторяющейся случайностью или капризом того или
иного властительного злодея. Идеология содержит заряд агрессивных мотиваций,
которые раскрываются последовательно, по мере усугубления идейной
одержимости. На каждом этапе метаморфоз идеократического режима
отсекаются отработанные кадры. Но в представлении рекрутов идеологии борются
не реальные люди и группы, а классы. Естественно, что класс-гегемон
самой историей назначен к тому, чтобы восторжествовать над остальными. Поэтому
исчезновение с лица земли всех отсталых и реакционных классов
есть железная закономерность исторического прогресса. Уничтожаются не миллионы
живых людей, а реакционные элементы и враги народа,
расстреливаются не бывшие соратники, а оппортунисты и предатели.
Для идеоманьяков это не террор и убийства, а закономерная и потому
бескорыстная классовая борьба, которая будет обостряться по мере
продвижения общества к коммунизму. Везде без исключения тотальный террор
является неизбежным результатом идеократии.

Целое столетие радикальная интеллигенция мостила дорогу большевикам, которые
захватили в 1917 году бесхозный государственный руль, чтобы превратить его в
топор социальной селекции. Началось, как и предписывали
аристократы-декабристы, с физического истребления царской семьи. Уничтожаются
последовательно: аристократия, дворянство, крупная и средняя буржуазия, купечество,
чиновничество, офицерство, духовенство и монашество. Настали годы, когда
принадлежность к этим сословиям означала каторгу или смертный приговор. Со
временем жёстко прореживается техническая и гуманитарная интеллигенция,
истребляется мелкий собственник и частный предприниматель – сначала в городе,
потом в деревне. В коллективизации ломается хребет бывшему союзнику пролетариата
– крестьянству. Террор настигает и самый передовой класс: сначала
уничтожаются лидеры рабочей оппозиции, затем в чистках сгинут пролетарские
кадры, делавшие революцию, – как участники правых либо левых блоков.

На каком-то этапе оказывается, что отсечены все здоровые члены российского
исторического организма. Такой ли хотели видеть Россию декабристы, Белинский,
Чернышевский, Ткачёв, террористы-народовольцы, первые русские марксисты или
даже меньшевики и эсеры? Скорее всего, они содрогнулись бы перед колесованным
национальным телом, не сознавая, что сами взрастили палача и вложили в его руки
топор. Они хотели всего только заставить людей служить «высшим» идеалам и
поэтому ставили одни сословия или классы над другими по признаку пригодности их
для перековки в нового человека. При существующем общественном строе
невозможно было взрастить новый вид человека, следовательно, по убеждениям
революционной и либеральной интеллигенции, строй необходимо разрушить.
Неизбежные жертвы при этом оправдываются конечным результатом.

В воспаленном сознании апологетов глобального переворота за
лучезарными утопиями не возникали реальные картины разрушенных деревень,
умирающих от голода детей, массовых захоронений, ужасающих ночных бдений в
пыточных камерах, утопленных священников, сваренных в смоле монахинь. Мимо их
внимания проходили страшные предвидения, описанные в русской литературе.
Видение будущего героиней романа Гончарова «Обрыв» российской деревни,
где поля лежат в запустении, мужики спиваются, окна в домах без стекол; или
картины одуревшей от водки и разврата, потопленной в реках крови России в
описании Петеньки Верховенского в романе Достоевского «Бесы», – прозрения
русских писателей казались всплесками горячечного воображения. Идеологи новой
жизни склонялись к стерильным, безжизненным образам социализма из четвертого
сна Веры Павловны в романе Чернышевского «Что делать?». Но безответственная игра
ума и арифметизирование совести умастили дорогу, в конце которой был поднят булыжник
пролетариата.

Таким образом, основная цель идеологии – формирование нового общества,
в котором будут созданы условия для воспитания нового человека, с
атеистически-материалистическим сознанием. Партия формулирует генеральную
линию, меняющиеся русла которой в каждый момент указывают на те жизненные
сферы, которые подлежат уничтожению. Этапы коммунизма (индустриализация,
коллективизация, культурная революция, перековка, уничтожение классового
врага) определяют основные задачи времени для идеологического молоха.
Они внутренне взаимосвязаны, каждый из них предполагает и подготавливает
последующие. Это путь разрушения духовных основ жизни, лишения человека
свободы, превращения государства в механизм идеологического внедрения во
все области жизни во всем мире. На каждом этапе отсекаются и уничтожаются
наиболее здоровые и творческие силы, ибо они не подходят для нужд мировой
революции и строительства нового общества. Идеократия неизменно
направлена на разрушение всего положительного в человеке, обществе и
государстве. Борьба идеократии с обществом вытягивается в бесконечную линию
фронта: литературный фронт, производственный фронт, фронт коллективизации.
Борьба с классовым врагом должна обостряться, несмотря на построение
бесклассового общества, – этот тезис признает возрастание сопротивления
общества по мере наступления на него.

Пик богоборчества

Разрушение духовных центров жизни, прежде всего Церкви, остается
главной задачей режима при всех метаморфозах его генеральной линии. К
концу периода тотального наступления (к началу Великой Отечественной войны)
режим становится яростно богоборческим, разрабатывается система
государственного насаждения коммунистического образа мысли и жизни. Острие системы
государственного атеизма направлено на радикальное изменение природы
человека. Кампании индустриализации, коллективизации, культурной революции
не только служат социально-политическим целям, но разрушают духовные основы
жизни, связи человеческого общества, религиозное отношение человека к миру,
жизни, людям, земле, труду… Труд превращают в галерное рабство, а цель жизни
– в фикцию. Рождение, жизнь и смерть каждого человека проходят теперь не под
сенью вечности, а укрываются в тени светлого будущего.

Если христианство взращивало в человеке свободную богоподобную личность, то
государственный атеизм превращает его в безвольный винтик механизма террора – в
жестокого палача. Кампания перековки направлена на перерождение природы
человека: идеологизируется сознание, стираются высшие качества личности,
искореняются совесть, понятия о долге, ответственности, солидарности. Не
поддающийся коммунистической перековке человеческий «материал» подлежал
физическому уничтожению. Так тотальный террор в России мотивировался
грандиозным богоборческим переустройством мира.

Русская Церковь разделила судьбу многострадального народа. Под угрозой
закрытия всех храмов и физического истребления христиан среди епископата
возобладало соглашательство с безбожной властью. После третьего ареста
митрополита Сергия в декабре 1926 года власть объявила о легализации
возглавляемой им Церкви и разрешении образовать Временный Патриарший синод.
Затем появляется знаменитое «Послание Местоблюстителя Патриаршего Престола
митрополита Сергия» от 16/29 июля 1927 года. В это время под арестом находится
116 из 160 епископов Русской Православной Церкви. Под угрозой отмены полученных
разрешений и расстрела многих арестованных церковнослужителей Синод
провозглашает лояльность к советской власти. Поскольку Церковь никогда
не боролась с властью насильственными методами, то лояльность в данном
случае могла означать непротивление словом, по существу признание режима
государственного атеизма. Ради сохранения возможности легального богослужения
Московская патриархия отказалась разоблачать ложь и насилие богоборческой
власти.

Но отказ обличать зло большевизма явил фактическое признание церковным
руководством богоборческого режима, что и выражено в послании: «Мы,
церковные деятели, не с врагами нашего советского государства… а с нашим
народом и правительством… Нам нужно не на словах, а на деле показать, что
верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть…
не только изменники ему (Православию. – В.А.), но и самые ревностные
приверженцы его. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами
Союза не только из страха, но и по совести…» К злу невозможно относиться
нейтрально, признание государственного режима, несущего зло, приводит к его
восхвалению. «Выразим всенародно нашу благодарность и советскому
правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения»,
– сказано в том же послании местоблюстителя про власть, которая уже проявила
свою сущность жесточайшими гонениями на Церковь.

Отныне, чтобы избежать ликвидации, Московская патриархия вынуждена будет
доказывать свою «полезность». Эти действия не выражали искренних убеждений
православных иерархов, но были вымученной сделкой. Митрополит Сергий и его
сторонники проявили не только малодушие, но и стремление любой ценой сохранить
церковную организацию. Невиданный доселе компромисс Церкви с открытым безбожием
не только создал возможность для сохранения церковной организации, но и породил
многие соблазны, подмены, раболепие. К тому же принципиальные уступки
коммунистическому режиму не спасают от нового насилия.

Вместе с тем многие православные люди проявили в борьбе с богоборчеством
несгибаемую стойкость. В эти годы из иерархов, священства и мирян, не
признавших церковную политику митрополита Сергия, формируется церковное
«подполье» – Катакомбная церковь. Один из её руководителей – епископ
Дамаскин – в 1929 году пришел к убеждению, что «влиять на широкие слои
народа потеряна всякая возможность», и потому он стал думать «не о
спасении большинства, а меньшинства», «малого стада». Обращенная к
большинству православного народа, Московская патриархия ценою огромных
религиозно-моральных жертв пытается сохранить остатки церковной организации.
Казалось бы, последовавшие после компромисса 1927 года жестокие гонения
показали неоправданность тактики митрополита Сергия. Однако наряду с
человеческими слабостями наших иерархов следует видеть в их действиях и Божий
Промысл: то, что удалось сохранить, в будущем откроет возможность для
богослужения в тысячах храмов, для проповеди слова Божия миллионам людей. Так различные
церковные позиции неисповедимо единились в противостоянии атеистическому
нашествию.

Прямое насилие и оголтелая пропаганда не приносят должного результата –
Православная Церковь жива, поэтому власть разрабатывает тактику внутреннего
разложения церковно-приходской жизни. Для этой долговременной борьбы
атеистический режим создает «правовую» основу: 8 апреля 1929 года все
государственные акты по вопросам религиозной жизни сводятся в постановление
ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях».

В этом акте скрыт ряд рычагов контроля и разрушения Церкви, которые
власть может приводить в действие по мере необходимости:

1) Церковь не имеет статуса юридического лица, соответственно лишена всех
полномочий, то есть в правовом отношении церковная организация не существует.

2) Церкви законодательно запрещены жизненно важные для неё формы религиозной
деятельности: пастырство, проповедничество, миссионерство, религиозное
воспитание и обучение, благотворительная деятельность, богослужение вне стен
храма, паломничество, свободные контакты с братскими Церквами, распоряжение
церковным имуществом…

3) На крайне узкую область дозволенного требуются отдельные разрешения
атеистических властей (система регистраций, разрешений, отвода, контроля,
надзора). Фактическая деятельность Церкви не может не быть шире того, что в
данном случае юридически разрешено. Но это значит, что власть может в любой
момент использовать своё «право» на запрет религиозной деятельности. Если все
формы религиозной жизни подвергаются жёсткому контролю и все внутрицерковные
вопросы решает богоборческая власть, то это значит, что в советской России была
создана «узаконенная» система уничтожения религии.

Борьбу с Церковью богоборческий режим подпирает различными антирелигиозными
акциями в обществе. С 1929 года рабочая неделя в СССР объявляется «подвижной» –
выходным днем становится каждый шестой день после пяти рабочих дней. Неделя
«непрерывки» необходима, чтобы отменить празднование Воскресения Господня,
искоренить упоминание о нём. Более того, для этой же цели предпринимается
попытка изменить календарь: 1929 год отмечается как 12-й год «нашей эры» –
коммунистической эры. Но в сознании людей это не прижилось, поэтому пришлось
довольствоваться малым: летосчисление «от Рождества Христова» в советской
литературе заменили «нашей эрой».

В феврале 1932 года XVII партийная конференция определила основные
политические задачи новой пятилетки: окончательная ликвидация капиталистических
элементов и классов, превращение всего трудящегося населения в сознательных и
активных строителей бесклассового социалистического общества. Естественно, что
носителям «религиозной заразы» в таком обществе места нет. «Безбожная
пятилетка» ставит задачу ликвидации религии в стране к 1937 году. «По этому
плану к 1932–33 гг. должны были закрыться все церкви, молитвенные дома,
синагоги и мечети; к 1933–34 гг. – исчезнуть все религиозные представления,
привитые литературой и семьей; к 1933–35 гг. страну и, прежде всего, молодежь
необходимо было охватить тотальной антирелигиозной пропагандой; к 1935–36 гг. –
должны были исчезнуть последние молитвенные дома и все священнослужители; к
1936–37 гг. – религию требовалось изгнать из самых укромных её уголков»
(С.Л. Фирсов). Для выполнения этого плана рекрутируется армия безбожников: в
1932 году в Союз воинствующих безбожников входит свыше пяти миллионов человек.
Резко увеличиваются тиражи антирелигиозной литературы: с 700 тысяч печатных
листов в 1927 году до 50 миллионов в 1930-м. Создаются специальные
антирелигиозные рабочие университеты – для подготовки антирелигиозного актива.

Очередные жестокие гонения на Церковь начались в 1929 году в связи с
коллективизацией. Закрываются почти все храмы – и патриаршие, и обновленческие,
все духовные школы, все монастыри. В 1919–1933 годах было арестовано около
сорока тысяч священников и церковнослужителей, большая часть которых была
приговорена к смерти. Большинство архиереев, священников, монахов, множество
мирян ссылаются на погибель в лагеря. В период тотальных репрессий, к середине
тридцатых годов, в России остается всего несколько православных храмов. На
свободе оставалось несколько иерархов, которые пошли на компромисс с
атеистической властью. Но атеизм не мог торжествовать полную победу: тысячи
священников и монахов, миллионы верующих предпочли мученичество отказу от веры
и были расстреляны или сосланы в лагеря, многие православные уходили в
«катакомбы». Неискоренимой оказалась и личная религиозность. Христианство
сохранялось в религиозных обычаях, нравственных нормах общества.

В этот период решалась судьба России, русского Православия. Несмотря на
жесточайший террор, соблазны и прельщения, народ в большинстве своём не принял
богоборческую идеологию. Об этом говорят невиданные в истории человеческие
жертвы. Как бы ни было сильно безверие в дореволюционной России, при насаждении
атеизма обнажились религиозные основы мировоззрения русских людей. Шокирующие
режим факты обнаружила перепись населения 1937 года. После двух десятилетий свирепых
гонений, под угрозой жизни верующими назвало себя 84% неграмотного населения
старше 16 лет, а также 45% грамотного населения страны. В общем итоге верующими
признало себя 57% населения страны, три четверти из которых заявили себя
православными.

С 1937 года начинается новая волна религиозных гонений: за год арестованы
почти все священнослужители – около 137 тысяч православных людей (85,5 тысяч из
них расстреляно), закрыто большинство храмов. Всего за пять последующих лет
арестовано 175 тысяч и расстреляно 110 тысяч священников и церковнослужителей.
К 1939 году в стране оставалось незакрытыми менее 100 храмов из действующих в
1917 году 60 000 храмов; были закрыты все монастыри – более 1000. Подверглись
репрессиям более 300 архиереев, свыше 250 из них были казнены или скончались в
лагерях. На свободе остается только четыре правящих архиерея, которые пошли на
компромисс с атеистической властью; на каждого НКВД были сфабрикованы
«показания», на основе которых в любой момент их можно было арестовать. В России
атеистическому режиму было что разрушать и было за что уничтожать огромное
количество людей.

Приведём хронологию богоборческих репрессий.

Первая волна репрессий (1918–1919 годы): 20.01.18 –
декрет советской власти об отделении Церкви от государства, по которому изъяты
все капиталы, земли, здания (включая и храмы). 07.02.18 – расстрел
священномученика Владимира, митрополита Киевского. 16.07.18 – расстрел
императора Николая II и царской семьи. 14.02.19 – постановление
Наркомата юстиции о вскрытии мощей (что вызвало массовые глумления над святыми
останками в 1919 году и в последующие годы). Первая волна гонений: расстреляно
более 16 000 священников только в 1918 году.

Вторая волна репрессий (1918–1919 годы): 23.02.22 –
декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей. 19.03.22 – секретное письмо Ленина
(«Чем большее число духовенства мы расстреляем, тем лучше») и указание
Троцкому тайно возглавить гонение. 09.05.22 – арест патриарха Тихона. Июнь
1922 года – «суд» над священномучеником Вениамином, митрополитом Петроградским,
и расстрел его 13.08.22. Вторая волна репрессий: около 10 000 арестованных,
расстреляно около 2000 человек. Расстрелян каждый пятый из оставшихся в живых,
в отличие от 1918 года, когда были расстреляны восемь из девяти. 10.12.25
– арест священномученика Петра, патриаршего местоблюстителя.

Третья волна гонений (1929–1931 годы): начало 1929 года
– письмо Кагановича «Церковь единственная легальная контрреволюционная сила». 08.03.29
– декрет советской власти об отделении Церкви от государства – изъяты все
капиталы, земли, здания (включая и храмы). 05.12.31 – расстрел
священномученика Владимира, митрополита Киевского. Третья волна гонений в 5 раз
сильнее, чем в 1922 году. За 1929–1936 годы арестовано и осуждено около 50 000
православных, 5000 из них были казнены.

Четвертая волна репрессий (1932–1936 годы): в «безбожную
пятилетку» поставлена задача разрушить все храмы и уничтожить всех верующих.
Несмотря на гонения, сравнимые по силе с 1922 годом, провал «безбожной
пятилетки» – в переписи населения 1937 года православными верующими назвали
себя 1/3 городского населения и 2/3 сельского, то есть более половины населения
СССР.

Пятая волна репрессий (1937–1938 годы): 05.03.37 –
завершение работы Пленума ЦК ВКП(б), санкционировавшего массовый террор. 10.10.37
– расстрел после восьмилетнего пребывания в одиночной камере патриаршего
местоблюстителя священномученика Петра. В 1937 году председатель Союза
воинствующих безбожников Емельян Ярославский (Губельман) заявил, что «в
стране с монастырями покончено». Четвертая и пятая волны гонений в 20 раз
превышают гонения 1922 года (в 5 раз больше 1930 года). Расстрелян каждый
второй из арестованных – 200 000 репрессированных и 100 000 казненных в
1937–1938 годах). К 1939 году закрыты все (их было в 1917 году более 1000) монастыри
и более 60 000 храмов – служба совершалась только в 100 храмах.

1939–1940 годы – 1100 казней в год. 1941–1942 годы – 2800
казней. 1943–1946 годы – число репрессий резко сокращается. 1947,
1949–1950 годы – по докладу Абакумова, «с 1.01.47 по 01.06.48 арестовано
за активную подрывную деятельность 679 православных священников».

Амплитуда идеологического маятника террора – оттепелей и мощь
последующих ударов во многом зависят от сопротивления режиму, в конечном итоге
от духовного состояния народа и Церкви. За годы коммунизма в русском сознании
окрепло понимание идеологии зла. Поэтому народ ответил атеистическому насилию
массовым мученичеством. Русское христианство и крестьянство (наиболее
религиозная часть народа) оказали основное сопротивление. По духовно-телесному
хребту России и был нанесён основной удар. В крови миллионов мучеников,
принявших смерть за веру в Бога, верность Отечеству, защиту божественного
достоинства человека, захлебнулось мощнейшее в истории богоборчество.

Оригинал этого материала
опубликован на ленте АПН.