Четвертая власть должна регламентироваться законом
«АПН-Нижний Новгород» представляет вниманию читателей стенограмму заседания «Нижегородского эксперт-клуба», прошедшего 5 марта 2006г. в конференц-зале агентства «Биржа плюс» и посвященного теме «Взаимоотношения СМИ и власти».
Людмила Нарусова, председатель комиссии по информационной политике Совета Федерации ФС РФ:
Средства массовой информации и власть. Это диалектическое единство и противоположность одновременно. Она свойственна любому гражданскому обществу. Я не могу согласиться с постановкой вопроса о том, а нужен ли вообще закон о СМИ.
Нужен ли закон о правилах дорожного движения? О том, что на красный свет нужно стоять, на зеленый – ехать? Нужен ли ряд других законов, которые регламентируют нашу жизнь? Думаю, что спорить с этим никто не будет.
Пресса – четвертая власть, и если она развивается без законов, если она не подпадает ни под один закон, то это уже не власть, это анархия. Потому что если закон регламентирует судебную систему, регламентирует исполнительную систему, регламентирует представительную власть, имея четкие регламенты для каждой из них, то почему четвертая власть должна жить без регламента и без закона?
Это существует в большинстве стран, во всякому случае, в тех, которые принято называть цивилизованными, и это должно быть.
Теперь о Советском Союзе. Я не буду сейчас вести дискуссию о том, что было хорошо, что было плохо, но тогда все было по-другому. Тогда даже факультет журналистики назывался факультетом партийно-советской журналистики. Мне кажется, этим все сказано – что было на первом месте. И давайте не идеализировать прошлое. Не будем ностальгировать по дешевой колбасе на прилавках и по свободной непартийной прессе, которая существовала в Советском Союзе.
Я являюсь членом Союза журналистов, 15 лет печатаюсь в петербургских газетах, на телевидении работаю 5 лет, поэтому я знаю не понаслышке и изнутри те проблемы, которые существуют в медийном сообществе.
С сожалением могу констатировать, что если в Советском Союзе – я помню, когда я мечтала поступить на факультет журналистики – была такая песня «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете», профессиональное кредо большинства журналистов — то сейчас ради нескольких строчек в газете не нужно трое суток не спать, трое суток шагать и создавать себе прочие некомфортные условия.
Достаточно схватить какой-нибудь «жареный» факт или псевдосенсацию, написать не несколько строчек, а целую полосу, и ты уже журналист номер один и в центре внимания. Поэтому не будем лукавить друг перед другом и говорить, как все было хорошо.
Теперь о действенности СМИ. Схема была такая (что, может быть, и вызывает некоторую ностальгию): утром – в газете, вечером – в куплете, а на следующий день – оргвыводы, заседание партбюро и комиссия народного контроля. На первый взгляд, эта схема создавала иллюзию действенности журналистских публикаций и очерков.
Но мы прекрасно понимаем, что в последнее время – я это говорю с полной ответственностью – пресса сделала все для того, чтобы ей не верили. Принятый в 91-м году закон о свободе слова многими журналистами был истолкован как свобода говорить все, что вздумается, писать заказные, проплаченные статьи, когда с первых строчек ясно, кто, зачем и почему их заказал, когда споры хозяйствующих субъектов решаются публикациями.
Потом на одни публикации не обращают внимания, а на другие почему-то сразу обращают внимание, и вдруг Генпрокуратура по ним возбуждается, и так далее. Мы прекрасно знаем, что и как происходит.
К сожалению, очень часто прессу используют как дубинку в политических играх. Почему на одни публикации не обращают внимания, а на другие обращают?
Почему один депутат Государственной думы пишет запрос о захоронении ядерных отходов, что угрожают жизни и здоровью тысяч людей, пишет депутатские запросы по ряду других проблем – по 122 закону, по ЖКХ и так далее – по волнующим общество актуальнейшим вопросам, и на эти запросы месяцами никто не отвечает, несмотря на закон о статусе депутатского запроса, когда чиновник обязан на него ответить и дать исчерпывающую картину?
А на депутатский запрос другого депутата – скажем, вашего депутата Александра Хинштейна – в одночасье даются такие материалы из Генпрокуратуры, что создается впечатление, что уже в запросе они были заложены, что уже делая запрос, депутат знал, что именно на него обратят внимание – даже семантика, даже фразеология совпадает.
То есть налицо спекулятивность, конъюнктурность и политическая подоплека вот таких заказных запросов, равно как и заказных публикаций. И мы прекрасно понимаем, что ни то, ни другое, ни третье ничего общего со свободой слова не имеет.
Поэтому что касается эффективности, то если на каждую заказную статью, особенно в региональной прессе, когда мы понимаем, что мэр не ладит с губернатором, этот хозяин завода не ладит с тем, и вот начинаются публикации, начинается публичное обсуждение вопросов, которые могли бы быть предметом рассмотрения на совете директоров, на производственном совещании, но это все выплескивается, а потом вдруг оказывается, что того банкротят, этого не банкротят — мы прекрасно понимаем, что это использование прессы, использование свободы слова в совершенно иных, далеких от демократии целях.
Ныне действующий закон о средствах массовой информации был принят в 1991 году. Я хочу подчеркнуть, что создавался он тогда депутатом Верховного Совета Анатолием Собчаком, моим супругом, и Михаилом Федотовым. Были два демократических закона: закон о свободе прессы и закон о въезде и выезде, благодаря которому рухнул железный занавес, благодаря которому мы стали ездить за границу и узнавать мир.
По иронии судьбы сложилось так, что человек, который был инициатором самого демократического в те годы закона, оказался первой жертвой этого закона, потому что та травля в прессе, которая была развязана политическими силами, привела к трагическому результату.
Свою задачу я вижу в преемственности, продолжении того, что было начато тогда и построении все-таки нашего медийного пространства именно в правовое поле.
Тот закон 91-го года, к сожалению, устарел. У него была функция – продекларировать, что называется, «застолбить», закрепить вот эту свободу слова как фундаментальное, основополагающее, базовое понятие. Он свою функцию выполнил.
Некоторые журналисты стали понимать его как свободу без ответственности за сказанное слово. У меня сложилось такое впечатление, что наша партийно-советская журналистика, которая была, действительно, под очень сильным идеологическим прессом, стала мстить за свое униженное положение в течение многих лет, и это привело к совершенно обратным результатам, когда стали писать все, что угодно. Состоялась своеобразная интеллектуальная месть за униженное положение собратьев по перу в прежние времена.
Но можно было бы относиться к этому как к неизбежным детским болезням, болезням роста вроде скарлатины. Если бы это не укоренилось и не стало стилем работы многих журналистских коллективов, когда свобода воспринимается как абсолютная безответственность за сказанное слово, за напечатанную карикатуру и так далее.
Я не хотела бы говорить о философских взаимоотношениях свободы и ответственности, о том, что главный философский постулат – моя свобода заканчивается там, где она ущемляет твою свободу, и наоборот. Это предмет скорее теоретического, методологического спора.
А если говорить конкретно о средствах массовой информации, то ответственность нельзя путать с цензурой. Это совершенно разные вещи. И то, что возникает некоторая истерика: «начинается диктат, новый закон будет законом о цензуре», — я думаю, вызывается теми, о ком говорит русская пословица «Знает кошка, чье мясо съела». Есть такой момент, я очень внимательно смотрю обзоры региональной прессы, и вижу, что такая тенденция существует.
Если я не ошибаюсь, у Вадима Шефнера есть такая строчка: «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести». Ну, первое и второе понятно. А вот какие полки можно повести за собой и в какую сторону? Вот это – совершенно иная функция прессы, о которой нельзя забывать и которую нельзя сбрасывать со счетов.
Посмотрите сами. То, что произошло с публикацией в никому доселе не известной датской газетке этих карикатур. Ну никто и знать не знал, что это за газета, где эта Дания и вообще что это такое. Напечатали карикатуры, которые сыграли роль провокационную – роль той самой спички, которую в засуху подносят к стогу сена. Мир находится в зыбком, очень хрупком состоянии предтечи третьей мировой войны – войны с терроризмом. И вот эту спичку надо было поднести, чтобы прокатились волны погромов, поджогов дипломатических миссий и так далее.
Должна быть за это ответственность? С одной стороны – свобода творчества. Совершенно верно. Карикатура – прекрасный жанр, я сама выросла на карикатурах «Кукрыниксов», и это великолепный жанр творчества. Журналист имеет право на свои карикатуры. Можно возразить, что были же карикатуры Херлуфа Бидструпа или Жана Эфеля на божественные темы. Но почему же тогда?..
Да потому что. Потому что есть пороги, перешагнув которые, человечество уже не имеет права на иронию по каким-либо поводам. Потому что мы с иронией воспринимали те карикатуры, которые я упомянула. Это было действительно приятное зрелище, и мы улыбались. Но после 11 сентября и после Беслана по этому поводу улыбаться кощунственно. И после 11 сентября и после Беслана то, что может вызвать очередную волну, очередной накат терроризма, — это не тема для иронии. Это как раз та ответственность, которая должна быть, на мой взгляд, у журналистов по поводу того, что да – свобода слова и творчества есть, но каковы будут последствия?
Если не художник, то хотя бы редактор должен был сознавать последствия сказанного слова и какие полки после этого слова пойдут на штурм дипломатических миссий, когда уже реальная кровь, а не просто ирония, будет сопровождать публикацию этих карикатур.
Другая крайность. Как журналист не могу не сказать, что тот административный раж, который возник в связи с закрытием газет в Волгограде, в Вологде по аналогичному поводу, – это другая крайность. Без судебного разбирательства, без предварительного расследования вдруг росчерком пера чиновник закрывает газету, потому что там карикатура.
Перестраховка. Желание отрапортовать наверх, что вот у меня-то в регионе все о’кей. Я такого не допущу – и кулаком по столу. Это другая крайность, на мой взгляд, также неприемлемая во взаимоотношениях с медийным сообществом, потому что пуганая ворона куста боится, но это не способ взаимоотношений со свободой слова, даже если она не нравится. Сегодня запретят абстрактные карикатуры, а завтра запретят публикацию очерка об отрицательных сторонах деятельности губернатора или мэра. Это действия совершенно одной цепи.
Подытоживая этот мой пассаж об ответственности за сказанное слово, хочу сказать, что она должна быть.
Прописанная в гражданском кодексе судебная тяжба по поводу чести и достоинства – наверняка многие средства массовой информации с этим сталкивались. Что получается? Газета огромными буквами на первой полосе пишет сенсационный материал о том, что гражданин Икс или кандидат Игрек совершил преступление, главный коррупционер, и так далее. Месяцы судебной тяжбы, и в конечном итоге мелким шрифтом на последней полосе печатается опровержение: извините, погорячились, вообще информация была недостоверной, и редакция приносит свои извинения. Адекватно? Нет, неадекватно.
А если это делается в предвыборную кампанию, если кандидат слетает, из-за того что тиражируется информация о том, что он такой-сякой-нехороший… А после выборов кулаками можно, конечно, помахать, добиться пятисотрублевого штрафа, и напечатать опровержение, но поезд ушел.
Газеты – не будем друг перед другом лукавить – используют это и журналистов используют для этого. Мы прекрасно знаем все эти технологии. Прекрасно знаем, что именно так работают все журналисты, которые у многих на слуху, которые выглядят правдолюбцами, правдорубами, и которые разоблачают. Непонятно только, почему у них оказываются те материалы, которые потом ложатся в основание какого-то расследования.
Поэтому нужен ли этот закон? Нужен. Я не сомневаюсь. Но он нужен еще по одной, очень, на мой взгляд, важной причине.
В том самом законе, ныне действующем, 91-го года – напомню, что он создавался не только для декларации свободы слова, но он создавался в совершенно иных условиях, когда не было рыночной экономики, когда не было частных газет, частных радиостанций и когда цепочка «журналист – редактор – издатель – хозяин или учредитель» еще не существовала. В том законе нельзя было прописать защиту журналиста от произвола редактора, издателя или учредителя, просто потому что не было такой системы.
Здесь встает другой вопрос. Для того, чтобы обеспечить свободу слова журналиста, нужна его профессиональная, правовая защита от самодурства хозяина, который это средство массовой информации содержит или является его учредителем. И в то же время – от самодурства (будем называть вещи своими именами) руководителя региона, где это средство массовой информации выходит.
Но здесь есть еще одна проблема. Судя по дайджесту региональной прессы, хочу сказать следующее. Вот эта уязвимая позиция самих журналистов приводит очень часто совершенно искренне к самоцензуре.
С одной стороны, это хорошо, если бы они думали только об ответственности в том смысле, о котором я говорила. Но в выборе сюжетов, в выборе персоналий, о которых они пишут, в выборе общей стилистики (можно о самом хорошем написать в таком ерническом духе, что от этого хорошего ничего хорошего ничего не останется) — журналист начинает сам выбирать себе стилистику, заниматься той самоцензурой, которая, по сути дела, на корню, изначально, изнутри уничтожает понятие свободы творчества и свободы слова.
Не говоря уже о том, что, как мы прекрасно знаем, можно избежать правовой юридической ответственности, но написать так, что, в общем, достигнуть своей цели.
Хочу привести один пример. Вот нижегородская газета «Новое дело», 18-22 февраля. Речь идет о выборах в Нижнем Новгороде, актуальная тема. Тут «влиятельные политические силы… «Единая Россия»… и между ними непонятная «Партия Жизни», которую возглавляет спикер Совета Федерации и просто очень богатый человек Сергей Миронов. Злые языки поговаривают, что эту партию он учредил для каких-то темных финансовых операций — якобы через всевозможные избирательные кампании отмываются деньги, заработанные мироновскими бизнес-структурами… Не будем этого утверждать».
Я знаю Сергея Миронова по Петербургу лет 15, для меня было очень удивительно прочитать, что он «очень богатый человек», я прекрасно знаю его быт, как живет его семья, его дети, не говоря о «бизнес-структурах» – это разве что геологический музей, которому он предан и которому всегда привозит все геологические камни, которые находит, можно считать его бизнес-структурой.
Но я говорю не об этом. Я говорю о том, что ангажированность видна. Если завтра я напишу в газету «Новое дело» то же самое: «Злые языки поговаривают, что один из лидеров партии в городе Нижний Новгород Душкин в своих аптеках торгует фальшивыми лекарствами. Не буду этого утверждать. Но злые языки поговаривают». Напишет это газета?
О чем мы тогда говорим? О какой свободе прессы, о каком объективном освещении выборов и предвыборной работы? Что получается? К чему мы пришли? Опять же – к партийно-советской журналистике. Партия сказала «надо», комсомол, то бишь пресса, ответила «есть». Будем создавать опять однопартийную систему.
Была такая приснопамятная 6-я статья Конституции РСФСР, которую межрегиональная группа во главе с Андреем Сахаровым отменила с большим трудом, и люди моего поколения помнят, в каких это муках происходило. Сам факт отмены 6-й статьи Конституции о руководящей и направляющей роли и прочая, прочая был одним из первых актов демократизации нашего общества. И к чему мы возвращаемся? К тому, что мы с холуйской готовностью опять начинаем пиарить только одну партию.
Но если мы, медийное сообщество, сами для себя не хотим выработать определенных этических норм – мы-то с вами куда ведем полки? стройными рядами стадо, опять под одно? или мы все-таки хотим демократизации общества, плюрализма мнений? А для этого вот такие вещи делать все-таки не будем?
Поэтому можно говорить о необходимости или целесообразности нового закона. Но какой бы закон ни написали там, в Москве, во-первых, если закон пишется только законодателями только под какую-то тему, то всегда в огромной нашей стране найдутся тысячи умных людей, гораздо умнее, чем депутаты, которые найдут лазейки в этом законе, если он не скоординирован с тем самым сообществом, для которого он пишется.
Поэтому, декларируя необходимость и целесообразность нового закона о СМИ, мы постоянно говорим, что мы даже на предварительных этапах будем обсуждать его с медиа-сообществом. Мы на самых предварительных этапах будем говорить о том, как сделать так, чтобы он работал, чтобы не было желания его нарушить или обойти.
Еще – что очень важно – само медийное сообщество должно выработать морально-этические критерии, которые невозможно закрепить в пунктах закона, для того чтобы решить для себя вопрос: мы работаем для всего общества и для нашего государства, мы хотим, чтобы оно было демократическим, чтоб оно было стабильным, мы хотим, чтоб оно благоденствовало, или мы будем соблюдать какие-то свои корпоративные интересы или будем голосами чьих-то корпоративных интересов?
Я не призываю к тому, чтобы все было глянцево. Критика необходима. Есть прекрасная русская пословица: «На то и щука в озере, чтоб карась не дремал». В данном случае карась – это государство, государственные структуры, чиновники. Вот не надо, чтобы они дремали. Щука должна быть. Но не для того, чтобы кусать по любому поводу и просто кусать ради кусания.
Должен быть конструктив. Чего мы хотим в итоге? Мы хотим, чтобы наши пенсионеры имели лекарства, чтобы не были жилищные тарифы высокими? Значит, давайте вместе над этим работать. Чиновники неправы, их надо поправлять. Но поправлять именно с конструктивной критикой, с желанием того, чтоб было в итоге то самое, ради чего мы работаем – власть с одной стороны, журналисты – с другой стороны.
Я не считаю, что это две абсолютно непримиримые конкурирующие силы. Я читаю, что должно быть конструктивное, оппонирующее сотрудничество. Но оппонирующее, повторяю, не для того, чтобы написать такое ради непонятно чего. Есть претензии к Партии Жизни или конкретно к Сергею Миронову – давайте конкретно садиться и говорить. А писать так, что злые языки что-то поговаривают – это не пресса.
Поэтому, повторяю, целесообразность и необходимость нового закона о средствах массовой информации очевидна. Очевидна она с двух сторон. Без обратной связи, без работы законодателей и самого журналистского сообщества, без их взаимодействия этот закон не может быть эффективным и работоспособным. Это очень большая и очень многотрудная работа. Я очень надеюсь, что и эту встречу можно рассматривать как ваш мессидж – что хотели бы вы увидеть, какие прорехи в законодательстве вам очевидны, как обезопасить истинную свободу слова журналиста в этом процессе в новых рыночных условиях.
