Эксперименты на людях

От редакции «РЖ». Датский режиссер Ларс фон Триер – весьма
популярная и еще более скандальная фигура – был вынужден покинуть Каннский
фестиваль из-за того, что признался 18 мая в своем интервью в том, что он – как
бы нацист и «понимает Гитлера». Фон Триера за его симпатии и признания на
Каннском фестивале объявили персоной нон грата и еще всерьез подумывали о том,
чтобы исключить его новую картину «Меланхолия» из конкурса. Картину, впрочем,
оставили. Режиссера, хотя он и принес свои извинения, попросили уехать. Ситуацию
с режиссером для «Русского журнала» прокомментировал Михаил Трофименков, российский кинокритик.

* * *

Русский журнал: Была ли реплика Ларса фон Триера о нацизме, за
которую его выгнали с Каннского кинофестиваля, провокацией, или же она отражает
реальные взгляды режиссера?

Михаил Трофименков: Ларс фон Триер не делал
ни в жизни, ни на пресс-конференции ничего такого, чего бы он не мог сделать в
кино. Он гениальный манипулятор, гениальный провокатор, испытывающий аудиторию
– что зрительскую, что журналистскую – на прочность. То
же самое он проделал и вчера – ни о каких политических
взглядах речи не шло. Все знают, что Ларс фон Триер коммунист, все знают, что он
радикально настроен против американского глобализма,
так что вчерашнее событие к политике отношения не имело. Он проверял state of mind европейской интеллигенции. Собственно, это же он
делает всеми своими фильмами.

РЖ: Каков же результат этой проверки?

М.Т.: Во-первых, Ларсу фон Триеру удалось то, чего не удавалось
никому в истории Каннского фестиваля, тем более человеку, уже обладающему
«Золотой пальмовой ветвью», – быть изгнанным с фестиваля. Это не удавалось
никому и удалось только ему. Он поступил как в свое время Перельман, как
человек, который отказался от миллиона долларов, чем потряс сознание
человечества. Во-вторых, ему удалось заставить в рекордно короткие сроки всю
дирекцию Каннского фестиваля достичь того, что в социологии называется точкой
Гудвина. Точка Гудвина – это та точка, в которой чьи-либо оппоненты, не имея
аргументов или, исчерпав все свои аргументы, объявляют того, с кем они спорят,
нацистом и антисемитом. Ларс фон Триер ускорил этот процесс, и точка Гудвина
была достигнута в рекордно короткие сроки.

РЖ: Насколько политические взгляды Ларса фон Триера получают
отражение в его творчестве? Можно ли отделить его политические взгляды от его
работ?

М.Т.: Взгляды от творчества неотделимы. Понятно, скажем, что «Догвилль» и «Мандерлей» — это
радикальный приговор капиталистической цивилизации, приговор буржуазной морали,
приговор буржуазной религиозности. Что касается его фразы, за которую все
особенно зацепились – мол, он понимает Гитлера, так это ведь и есть долг
художника. Любой художник должен понимать: художник не судья, не следователь,
не палач, художник – это тот, кто понимает. Нельзя, скажем, сделать
фильм о Гитлере, не поняв своего героя. И еще о политических взглядах Ларса фон
Триера: естественно, он, как любой левый европейский интеллектуал, против
политики Израиля, о чем он и упомянул. Он мог сказать еще резче. Но нельзя
отождествлять Израиль и еврейство.

РЖ: Как Вам кажется, столь резкая реакция на его поступок
обусловлена тем, что тема нацизма в Европе чересчур болезненна? Если бы
провокация фон Триера касалась какой-то другой формы, скажем,
политкорректности, реакция была бы схожей?

М.Т.: Я думаю, что реакция не была бы такой радикальной. Дело в том,
что Европе приятно и хочется думать, что нацизм был извращением европейской
гуманистической традиции, но на самом деле в очень многих странах Европы,
которые считают себя жертвами нацизма, глубоко спрятана гложущая национальное
подсознание память о том, что нацизм во всей Европе в 1930-е годы воспринимался
с восторгом. Это было очень модное движение. Ларс фон Триер – датчанин. Так
вот, если Вы почитаете в большом количестве издающиеся у нас хорошие датские,
норвежские и даже шведские детективные романы последних лет, то там один из
постоянных лейтмотивов – это тот соблазн нацизма, который испытывали скандинавы
в 1920-30-е годы, это коллаборационизм, это участие скандинавских добровольцев
в блокаде Ленинграда. Для скандинавов это очень больная тема. Ларс фон Триер
ворошит загнанную в скандинавское подсознание память о нацистском соблазне.

РЖ: В психологии это, кажется, называется «комплексом»…
Были ли еще какие-то комплексы, которые Ларс фон Триер с такой же
безапелляционностью вытаскивал на поверхность, кроме этого комплекса нацизма?

М.Т.: У Ларса фон Триера есть фильм «Европа» 1991 года, где показана совершенно апокалипсическая картина Германии 1945-го. Он
очень резко изобразил и американскую администрацию, и иммигрантов, которые,
никак не участвуя в борьбе с нацизмом, возвращаются в Германию для того, чтобы
занять то положение, которое кажется соответствующим их статусу иммигрантов. То
есть уже тогда можно было обвинить Ларса фон Триера в неортодоксальном взгляде
на нацизм и на Германию.

Он всеми своими фильмами – и в «Рассекая волны, и в «Догвилле»
– вскрывает лицемерие христианства. В фильме «Танцующая
в темноте» им был поставлен просто колоссальный эксперимент: он показал
интеллектуальной публике, что ее можно развести на слезы, сделав совершенно
немыслимую, идиотскую историю. Он просто издевается над зрителем и говорит: я
над вами издеваюсь, но вы все равно будете рыдать после фильма. И они рыдают.
То есть все, что делает фон Триер, это эксперименты на людях.

Беседовала Ксения Колкунова

Оригинал этого материала
опубликован в Русском журнале.