Феномен Максима Кантора, или Авангард с полным разоблачением
Наверное, излишне
писать, что художник и писатель Максим Кантор – знаковая
величина современной русской и мировой культуры. Он в прямом смысле
слова находится в авангарде современной мысли. Когда маститые
«философы» и «идеологи» продолжают
пережёвывать потерявшую вкус либеральную жвачку, Кантор провозглашает
осмысленно и чётко: западная демократия подошла к своему логическому
концу. Изжила себя сама.
Слава Богу, ещё
находятся люди, не боящиеся сказать: «А король-то голый!».
Что вызывает яростный визг и вой «королевской свиты».
Именно таковой была реакция на недавно вышедший роман Кантора
«Красный свет».
При этом сам автор
романа не предлагает ничего принципиально нового. Он – левый
европейский гуманист. И предлагает другим левым европейским
гуманистам быть просто-напросто интеллектуально честными.
Соответствовать хоть немного собственным декларируемым идеалам. А не
пожеланиям спонсоров.
Вот, например,
равенства и права человека. Права должны быть у всех. Не только у
албанцев, папуасов и геев. Но и у простых русских мужиков и баб. Для
всех – значит для всех. Равны – значит равны.
В романе «Красный
свет» есть некоторые перегибы и расхождения с реальностью
(вроде полунищих силовиков в 2011 – 2012 годах). Но они
оправданы подлинным духом протеста и любовью автора к свободе.
Которую давит и ограничивает пресловутая «политкорректность»
и набор замшелых либеральных табу. Заставляющие вспомнить
этнографические данные о самых суеверных народах. А так же «зоновские
понятия» пополам с «марксизмом-ленинизмом»…
Но литературное
творчество Максима Кантора гораздо глубже. Оно заставляет задуматься
о цивилизационно — культурологической специфике авангардного
искусства.
Которое в
действительности в значительной степени находится за пределами
собственно искусства. А скорее представляет из себя философию,
стремящуюся быть популярной. И поэтому где-то упрощённую. А так же
выходящую за пределы категориально-логического поля и отчасти
возвращающуюся к образно-мифологическому мышлению.
Впервые такое
«авангардное искусство» появилось ещё в каменном веке.
При переходе от охотничье-собирательского к производящему хозяйству.
Тогда в изобразительном искусстве на место реалистических сюжетов
пришли символические знаки-пиктограммы и орнаменты.
Усложнение
хозяйства, миграции, перемены климата, относительно частые и резкие
ломки человеческой жизни резко увеличили «абстрактность»
человеческого мировосприятия. Который видел мир, который стал гораздо
более изменчивым. И который надо было упорядочить посредством
оторванных от непосредственной предметной реальности и потому
постоянных символов. Появление «первобытного авангарда»
было одновременным с появлением первых «интеллектуалов».
Связанных со сферой религии.
Символика
«древнейшего авангарда» обращалась к общезначимым вещам:
любви, плодородию, рождению, смерти. Её носители и толкователи жили в
жестко коллективистском обществе. Символика была общепринятой и
чрезвычайно устойчивой. Она распространилась по всему мира и отчасти
жива до сих пор. Например, орнаменты восточнославянских рубах –
«вышиванок».
С тех пор
«авангардные» и «реалистические» тенденции в
мировом искусстве сменялись не раз.
Реалистическое
искусство Нового времени показывала силу реально существовавшего
европейского человека. Который выше и значимей любых догм, схем и
теорий. Который не боялся реальности и чувствовал себя в ней
комфортно. Даже в не слишком благоприятных условиях. И считал себя в
силах изменить её «под себя». И активно пытался это
делать.
Потом европейцы
ослабли и почувствовали себя не столь уютно. Она показалась слишком
враждебной и сложной. При этом накопленный культурный багаж позволяет
строить искусственные миры. Всё это совпало с появлением «великих
левых идеологий», предназначенных для исправления неуютного
мира. В значительной степени – путём конструирования нового,
искусственного мира.
На этом фоне вызрели
два вида авангарда. Один можно условно назвать «беспредметным».
Он представлен в основном ничего не значащими изображениями и
насмешками над чем-либо значимым. И направлен на ликвидацию мира и
самого художника.
Другой авангард,
«предметный» или «семиотический» имеет целью
построение отдельных реальностей посредством знаков и символов. Он
продолжает традиции «древнейшего авангарда». Но новейший
миростроитель индивидуалистичен. Зачастую социально атомизирован. Он
вынужден изобретать свой собственный язык, нередко мало кому
понятный. И построенный им новый мир оказывается небольшим и
недолговечным.
С недостатками
такого художественного мира удаётся бороться немногим. Художник
Максим Кантор делает это посредством литературного творчества. Он
смелее других становится на почву философии. Которой, в сущности, и
является авангардное искусство. Кантор вербализирует язык своего
творчества. И тем самым делает свой художественный мир более
понятным, обширным и устойчивым.
Гораздо проще тем
представителям «семиотического» авангарда, которые
работают в рамках метаязыковых принципов, являющихся общеизвестными и
общепринятыми хотя бы в определённой среде. Это относится, к примеру,
к лингвоконструкторам. Изобретающим новые языки.
Например, кубанец
Иван Карасёв создал известный полисинтетический язык Арахау.
Специфика полисинтетических языков хорошо известна многим. Что
значительно облегчает распространение и использование Арахау. По
крайней мере, в рамках среды лингвистов.
Совершенно не
случайно некоторые авангардисты начала XX пытались создавать целые
институты для изучения и разработки принципов своего «языка».
Рассуждения Максима
Кантора о сути «беспредметного» авангарда находят всё
больше откликов. Они активно интерпретируются. И порой весьма
своеобразно. Вот что пишет о Канторе и беспредметном авангарде в
своей книге «Репортаж с тонущей Атлантиды» правый
публицист и философ Семён Резниченко. Он трактует феномен авангарда в
рамках своей концепции постмодерна: «Идеал постмодерна очень
четко представлен авангардным искусством. Бессмысленные, ничего не
значащие точки, полосы. Ехидные инсталляции. И постоянное глумление
надо всем.
По верному
высказыванию Максима Кантора, творец-постмодернист манифестирует свое
видение свободы. И это действительно так. Ведь любой смысл задает
какие-то рамки. Содержит утверждение и отрицание, ограничивает.
Понятно, что ограничивают идеалы и ценности. Направляет, оформляет и
ограничивает художественное мастерство.
А мастер постмодерна
стремится быть свободным от всего. Включая самого себя. Его
творчество выражает вожделенное ничто. Полную свободу от бытия и
жизни. Потому что бытие и жизнь по определению оформлены и
ограничены. Существование противоположно полной свободе. Свобода там,
где нет ничего. Об этом писали в своих темных полуэзотерических
текстах философы деконструкции – Деррида, Лакан и другие.
Максим Кантор немало
пишет о связи европейского искусства и христианства. Художник видел
пред собой Бога, любящего и гневающегося. Стремящегося спасти мир,
созданный в соответствии с мерой и числом. Бога целеустремленного.
Бога вочеловечившегося.
Бог постмодерна
всемогущ и свободен. Он не любит и не ненавидит. Не мыслит и ни к
чему не стремится. Потому что все знает и ни в чем не нуждается. Этот
Бог творит безо всякой цели. Просто так. Он абсолютно чужд человеку.
И не имеет значения – есть он или нет.
Такому Богу
подражает постмодернист. Поэтому ему, отчасти интересна восточная
эзотерика. Но в результате постмодернист оказывается в плену
простейших человеческих чувств и желаний. Он не Бог и не может им
стать. Зато он любит кайф и деньги. Все, как у обычных людей. За
исключением священного стремления к разрушению и саморазрушению. Это
стремление порождает странное сочетания самовозвеличивания с
самоотрицанием. В «мягком» варианте самоотрицание
затрагивает аспект культуры, национальности, религии. В «жестком»
варианте оно приводит к отрицанию собственной личности и принимает
суицидальный характер.
Стремившийся к
бесконечному расширению мир теряет границы и распадается. Люди больше
не связаны ничем. Они чужие друг другу. И Бог теперь чужой всем. Он
уже никак не связан с распавшимся миром».
Конечно, авангард не
ограничивается тем, о чём пишет Резниченко. Но «беспредметный»
авангард во многом является именно этим.
С одной стороны –
это развившаяся в новой Европе страсть к стиранию границ и рамок, к
уничтожению всего структурированного и оформленного.
С другой стороны, за
авангардом стоят непомерные амбиции, жажда вселенской значимости и
величия. Достижение той же планки, которую достигли великие. С другой
–невозможность её достижения. Это слабость способностей,
самодисциплины. Или даже не слабость. А недостаток силы.
Неспособность превзойти уже достигнутое на предыдущем этапе развития
искусства.
Поэтому разрушение
всего, связанного со старым, традиционным. Одновременно ощущение
провала своего проекта освоения вселенной. Неприятие мира и неприятие
себя. Себя в мире и себя как такового. Отсюда – желание
уничтожить мир, «систему» и вселенную. И себя любимого
тоже как часть вселенной. В добавок – подспудное заглушаемое
эпатажем и «сладкой жизнью» чувство вины. Которое тоже
побуждает к саморазрушению.
Беспредметный
авангардист – заложник предыдущих достижений европейской
цивилизации. Достижений во всех областях. И культуры, и экономики, и
политики. Он заложник идеи прогресса, развития, расширения, стирания
границ. Чтобы продолжать прогрессивное развитие, нужны «старые»
европейские титаны. Сильные, мудрые, бесстрашные и фанатичные.
Которые в своё время уничтожили своих вероятных преемников, опасаясь
конкуренции. И заменили конформистами, «премудрыми пескарями».
Которые сейчас и задуют тон на Западе.
Тем временем
парадигма прогрессивного развития продолжает действовать. Но
усреднённые конформисты просто не способны двигаться вперёд. И их
«прогресс» может идти только в направлении разрушения
всего ранее созданного. Так поступают авангардисты от искусства. Так
поступают западные политики. Они вынуждены рубить сук, на котором
сидят. Потому что могут питаться только щепками. Которые, как
известно, летят.
Беспредметное,
ничего не значащее искусство вызывает ассоциацию с одним из состояний
человеческой психики. Когда человек не осознаёт и не оценивает
окружающий мир. Который превращается в некий калейдоскоп, не несущий
никакой смысловой нагрузки. Такое состояние характерно для наиболее
тяжелых стадий многих психических заболеваний. Например, шизофрении
или деменции. Тогда человек уже ни на что не способен и нуждается, в
том числе, в искусственном кормлении.
Семиотический
авангард порождает собственные смысловые миры. Которые чаще всего
хрупки и индивидуалистичны. Замкнуты сами в себе или некоем «узком
кругу». Хотя нередко и глубоки.
Хрупкость,
оторванность от «большой культуры» (которая деградирует и
распадется), недостаток преемственности, слабость механизмов
трансляции во времени и пространстве. Такова беда самых разных, и
нередко лучших достижений интеллектуальной и духовной жизни эпохи
постмодерна. Причём не только в сфере авангардного искусства.
Оригинал
этого материала опубликован на ленте АПН.
