Маниакальные идеи

— Духи маниакальных идеологий

— Метафизические причины идеомании

— Психологические мотивы идеомании

— Псевдорационализация

— Штудии интеллектуальной деградации

— Формы социальных идеологий

— Апофеоз идеомании

— Пирамида идеократии

Духи маниакальных идеологий

В данном случае термин «идеология» употребляется не в изначальном смысле как
учение об идеях, и не в общепринятом смысле как любая система идей. Это понятие
в коммунистической доктрине осознавалось крайне противоречиво. Маркс и Энгельс
понимали под идеологией систему иллюзорных представлений класса о мире и
самом себе, это мнимая реальность, которая выдается за действительность.
В противоположность идеологии как форме ложного сознания научное сознание,
по мнению классиков марксизма, остается «на почве действительной истории».
Ленин «диалектически» соединяет эти противоположности, вводя понятие «научная
идеология». По Ленину получается, что все классы мыслят о себе иллюзорно,
поэтому их идеологии остаются ложными, но у рабочего класса идеология «научная»
и потому «истинная». «Носителем научной идеологии является передовой и
сознательный авангард революционного рабочего класса его политическая партия.
Она вносит научную идеологию в массы, в рабочее движение» (Философский
энциклопедический словарь, статья «Идеология»). Но заклинания на тему научности
ничуть не прибавили истинности коммунистической идеологии, напротив, именно эта
форма идеологии оказалась рекордно ложной и лживой.

Понятие «идеология» имело в коммунистическом обществе предельно искаженный
смысл и абсолютизированное значение, что и придавало этому явлению инфернальную
природу. Далее речь будет идти о маниакальных идеологиях, которые
представляют собой болезненногипертрофированные, ложные
мировоззренческие системы, отражающие ин­фер­наль­ную ад­скую сфе­ру ду­хов
зло­бы под­не­бес­ных. Такие идеологии направлены на разрушение религиозных
оснований жизни и бо­го­по­доб­но­го об­раза че­ло­ве­ка, на соз­да­ние ан­ти­че­ло­ве­че­ского
общества. Это воля к смерти, возведенная в онтологический принцип.
Ложные и злые помыслы человека могут объективироваться приобретать
независимый характер, ибо мысль имеет собственную инерцию, а концепция свою
логику развития. Человек создает не только абстрактные идеи, но и некоторого
рода идейные существа: «Идеи ле­та­ют в воз­ду­хе, но не­пре­мен­но
по за­ко­нам, идеи жи­вут и рас­про­стра­ня­ют­ся по за­ко­нам слиш­ком труд­но
для нас уло­ви­мым: идеи за­ра­зи­тель­ны» (Ф.М. Достоевский). Идеи
в маниакальной идеологии являются некимитрихинами, существами
микроскопическими, не сущими (по Достоевскому), или вирусами духа
(по Солженицыну), приобретшими собственную волю и паразитирующими на энергии и
сознании человека. Они складываются в своеобразный фаталистический
антидуховный поток с определённым направлением, своими законами, входят в инфернальную
сферу.

В духовном плане бытия находит отражение и продолжение борьба
персоналистического и антиперсоналистического духов, добра и зла. Эта борьба в
свою очередь порождает новых духов, которые включаются в жизнь, наше
существование незримо окружено нашими же созданиями. Праведный двойник
человека является в состояниях духовного сосредоточения и напряжения. Чёрная
же наша тень подстерегает при духовном расслаблении, ибо сатана князь
мира сего, и его сила возрастает при нашей своевольной разнузданности,
духовном падении. Идеология это область идей, созданных антибытийными
влечениями человека. Она интегрирует ложные душевные порывы, порочные
стремления воли, злые мысли людей. Одна из фаланг духов злобы поднебесных,
форма мирового зла представляет собой анти-логос, анти-смысл,
анти-истину, антихристов дух, выраженный в рациональных формах.

Маниакальные идеи можно рассматривать как своего рода духов зла,
внедряющихся через сознание в душу человека, соблазняющих и разлагающих её.
Персонаж романа Достоевского «Бесы» одержим злыми духами: «Верховенский
весь трясётся от бесовской одержимости, вовлекая всех в исступленное
вихревое кружение. Всюду он в центре, он за всеми и за всех. Он бес,
вселяющийся во всех и овладевающий всеми. Но и сам он бесноватый. Пётр
Верховенский, прежде всего, человек совершенно опустошённый, в нём нет никакого
содержания. Бесы окончательно овладели им и сделали его своим послушным
орудием. Он перестал быть образом и подобием Божиим, в нём потерян уже лик
человеческий. Одержимость ложной идеей сделала Петра Верховенского
нравственным идиотом» (Н.А. Бердяев). Существование злых духов и искушающих
бесов давно описано в религиозной аскетической, мистической и богословской
литературе. Но современное прагматическое и позитивистское сознание утратило
способность лицезрения мира духовного, а значит и его антипода духов зла.
Приходится восстанавливать утерянное, переводя древнее знание на язык
современного опыта.

Духовные вирусы внедряют разрушительный заряд в душу, сознание и волю
человека, ибо их природа противоположна здоровой духовности. Вирусы духа
паразитируют на культуре, прилепляются к определенным её сферам для
переориентации и настройки на саморазложение и саморазрушение. Духовный
паразит стремится превратить клетки организма-хозяина в фабрику по
производству других духовных вирусов. При сохранении внешних форм жизни
поражённый вирусом духа индивидуальный или общественный организм внутренне
настроен на инфернальную программу и становится источником заразы для
окружающих.

Тотальное порабощение сознания и воли человека какой-либо идеологией можно
характеризовать как идейную маниакальность. Ложное ми­ро­воз­зре­ние пре­вра­щает
лю­дей в мань­я­ков идеологий, раскрепощающих агрессивные раз­ру­ши­тель­ные
стихии. Иде­о­ма­ния это духовная болезнь, имеющая своих носителей, свои
формы и определенные средства излечения. Если психическая болезнь это душевное
помешательство, то духовная болезнь это, прежде всего, помешательство духа,
разлагающее душу, сознание, волю, память человека. Идеологическая мания
болезненно сосредотачивает сознание на ложной либо частной, но
гипертрофированной идее, которая тотально определяет всю жизнь. В данном случае
понятием «идеомания» описывается состояние духовной одержимости
конкретного субъекта человека, общества, народа; понятие же «идеология»
характеризует системы ложного сознания, которые угрожают духовному
здоровью человека.

Духовные помутнения являются болезнью человека, культуры и общества;
в отличие от психических болезней, они могут передаваться и захватывать массы
людей. Причиной психических заболеваний является нейрофизиологическая патология
и травмы индивидуального подсознательного или бессознательного. Духовное же
помутнение внедряется через сознание, поражая сферу бессознательного,
подсознательного и волю, превращая человека в идеомана.

Метафизические причины идеомании

Принимая Крест Божественного назначения, человек становится сотворцом Богу,
сораспинается Творцу. Бремя Креста для человека это: 1) бремя воодуховления,
духовного возрастания; 2) бремя принятия плоти, воплощения должного и
целостного, индивидуального и личностного; 3) великое бремя свободы. Все
маниакальные идеологии зарождаются при отказе от Креста, этоскопище
целей, мотивов, стремлений, идейотказа от бремени Креста Христова, соучастия в
Божественном творении. Идеологическая мания представляет собой ту или иную
форму апологии сопротивления Творцу. Стремление облегчить бремя бытия, желание
уменьшить творческие муки и жизненные страдания может не выглядеть
богоборческим. Человек, уставший от непрерывного напряжения бытия, от духовного
трезвения, позволяет себе забыться в сладостной дреме. Но как только человек
духовно расслабляется, он впадает в рабство низшим стихиям, из сотворца Богу
превращается в Его противника. Идеология объединяет мотивы и цели духовной
деградации и развоплощения тотального служения ценностям мира сего, которые «моль
и ржа истребляют…» (Мф. 6,19).

Истинное воплощение это несение в мировую плоть замысла Божиего о
творении бытия, что требует целостного принятия жизни. Человек призван всё
принять, ни от чего не отказаться, но ничем не искуситься, а на всём
запечатлеть Божественный замысел творения. Малый творец призван к тяжкой
миссии: находиться перед Лицом Божиим и быть обращённым к миру сему.
Закономерно, что при стремлении к целостному воплощению люди пытаются найти
какие-либо мирские опоры. При этом какая-то идея может представиться
абсолютной, кто-то высшим авторитетом, какая-либо частность всеопределяющей;
всё это наделяет ощущением приобщённости к истине. Но злой рок неизбежно
разрушает иллюзии: всякая реальность, вырванная из целостной иерархии бытия,
обращается в ирреальность. Всякий авторитет без соотнесения с Истинным
Авторитетом превращается в фикцию. Маниакальные идеологии представляют собой
сферу ложных идеалов и ценностей, предлагающих человеку сбросить бремя
истинного и целостного воплощения.

Предназначение каждого человека индивидуально неповторимо и
незаменимо. Каждый призван стать целостной личностью и обрести единственный
непроторенный путь в бытии, реализуя собственное назначение, избегая рабства у
авторитетов и учителей мира сего. Я перестаю быть собою, когда пытаюсь пройти
чужой жизненный путь. Когда людей объединяет Живой Бог, они возрастают как
личности. Когда же их объединяет всепоглощающая абстрактная идея, они
деградируют, теряя собственную индивидуальность. Идеология подменяет
истинное собрание во Христе равенством в антихристе, подменяет соборное
тело Христово сектой «посвященных», стремящейся к глобальной экспансии. При
этом в человеке подавляется всякая индивидуальность, нивелируется всё
качественное: все должны быть равны в пороках. Одержимый Шигалев в романе
Достоевского «Бесы» провозглашает максиму идеологического равенства: «Мы
уморим желание, мы пустим пьянство, сплетни, донос, мы всякого гения потушим в
младенчестве. Всё к одному знаменателю, полное равенство». Человек
перестает быть человеком, а коллектив перестает быть сообществом людей. В книге
«Философия неравенства» Н.А. Бердяев обращался к большевикам: «Гибель
личности человеческой должна окончательно завершиться в вашем человеческом
коллективе, в котором погибнут все реальности, в вашем грядущем муравейнике,
этом страшном Левиафане. Ваш коллектив есть лже-реальность, которая должна
восстать на месте гибели всех подлинных реальностей, реальности личности,
реальности нации, реальности государства, реальности Церкви, реальности
человечества, реальности космоса, реальности Бога. По истине всякая реальность есть
личность, и имеет живую душу и человек, и нация, и человечество, и космос, и
церковь, и Бог. Никакая личность в иерархии личностей не уничтожается и не
губит никакой личности, но восполняет и обогащает. Все реальности входят в
конкретное всеединство. Ваш же безличный коллектив, лишённый души, оторванный
от онтологической основы, несёт в себе смерть всякому личному бытию. И потому
торжество его было бы торжеством духа небытия, победой ничто».

Пик крестонесения это бремя свободы и ответственности. Человек
единственное свободное существо в тварном мире. Свобода человека простирается
до свободы отказа от свободы, от своего предназначения, до принятия небытия.
Бремя свободы обрекает на трагическое одиночество единственно свободного
существа в мироздании. Вся тварь спасается страдательно зависит от
человеческого самоопределения. Даже на Бога человек не может переложить бремя
собственного выбора, ибо Господь призвал человека пройти свой путь
спасения. Всё, совершаемое человечеством, впервые привносится в мир, и эта
новизна определяет судьбу мироздания. Тяжелее всего вынести бремя свободы. Даже
при истинной ориентации нас тянет опереться на готовые формулы. Мы ждём от них
указания, как нужно понимать и действовать.Система абстрактных, отвлечённых
формул, предопределяющих наше волеизъявление, и есть идеология. При этом все
идеологии декларируют освобождение человека от высших ценностей, от Бога, под
видом свободы разнуздывают своеволие и произвол, которые неизбежно приводят к
самопорабощению. Поэтому-то «выход из безграничной свободы, говорит Шигалев,
я заключаю безграничным деспотизмом» (Ф.М. Достоевский).

Субъектом крестонесения бытия воодуховления, воплощения,
индивидуации, соборного единения и свободы в сотворчестве Богу является
личность человеческая, обращенная к Личности Божественной. Идеология это антиперсоналистический
дух, вбирающий все мотивы, концепции умаления, разложения личностного
начала, деперсонализации человека.

Таким образом, всякие попытки облегчить жизнь за счёт отречения от
крестонесения бытия порождают новые антихристовы идеи, духов зла, ибо «кто
не берёт креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10,38).
Идеология запечатлевается в культуре как результат искаженного выбора. Узок
путь к истине, и каждый неверный шаг кладёт начало ложным идейным традициям,
которые оказываются соблазном для других. Нарождённые фикции затемняют
сознание, порождают новые идеологические фантазмы. Новые искушения новых
поколений питают сферу лжедуховности и расширяют её. Намного легче пойти
проторенной дорогой лжи, нежели через неизведанность, риск и осознание
ответственности пробивать путь к свету истины. Но это лёгкость развоплощения,
легкость отказа от бытия.

Отказ от бремени бытия бремени Креста Христова приводит к восстанию на
творческий акт Бога и, в конечном итоге, к богоборчеству. Идеологии
оформляют в рациональные системы богоборческие фобии и мании. В этом
смысле можно сказать, что идеологии являются современными формами мировоззрения
бесноватых, одержимых духами бесами небытия. Степень одержимости богоборчеством
выражается в психологическом облике человека демонического и человека
сатанинского: «Демонизм есть дело человеческое; сатанизм есть
дело духовной бездны. Демонический человек предаётся соблазну; одержимый
любопытством, он играет в добро и зло, смешивая их и меняя их наименования; в
худшем случае он предаётся своим дурным страстям и может ещё одуматься,
раскаяться и обратиться. Но человек, в которого, по слову Евангелия, «вошёл
сатана», одержим чуждой, потусторонней, внечеловеческой силой и становится сам
человеко-образным дьяволом. Демонизм есть преходящее духовное помрачение; его
формула “жизнь без Бога”, протест против Божественного, “независимость
человеческого произволения”… Сатанизм есть полный и окончательный мрак духа;
его формула “низвержение Бога”, “попрание всего священного”, “угашение всех
божественных лучей”, “унижение и погубление праведников”. В демоническом
человеке бунтует неукрощенный инстинкт, не облагороженный замолкшим сердцем и
поддерживаемый холодным рассудком. Человек, одержимый сатанинским началом,
действует подобно чужому орудию; он как бы служит злу, зависти, злобе,
ненависти, мести и в то же время наслаждается своим отвратительным служением.
Можно было бы сказать, что демонический человек заигрывает с сатаною; играя, он
“облекается в него”, вчувствуется в него, рисуется его чертами, он тяготеет к
сатане: испытуя, наслаждаясь, предчувствуя ужас и изображая его, он вступает с
ним (по народному поверию) в договоры и, сам не замечая того, становится его
удобным “жилищем”… Сатанинский человек утрачивает себя и становится земным
инструментом дьявольской воли. Кто не видал таких людей или, видя, не узнал их,
тот не знает подлинного, первоначально-исконного и завершенного зла и не имеет
верного представления о сатанинской стихии… Можно было бы описать эту стихию
как «чёрный огонь» или определить её как вековечную, неутолимую зависть, как
неисцелимую ненависть, как дерзающую свирепость, как агрессивную, воинственную
пошлость, как вызывающе бесстыдную ложь, как абсолютное властолюбие, как
презрение к любви и к добру, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего
унижения, как радость от унижения и погубления лучших людей, как антихристианство.
Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность и влечение к ней, в нём
гаснут любовь, доброта, честь и совесть; он предаётся сознательной порочности,
противоестественным влечениям и жажде разрушения; он кончает вызывающим
кощунством и человекомучительством. Но и этого мало: он полон ненавистью к
людям духа, любви и совести и не успокаивается до тех пор, пока не поставит их
на колени, пока не поставит их в положение предателей и не сделает их своими
покорными рабами хотя бы по внешности. Вот этот чёрный смерч идёт сейчас над
миром. Игра в демонизм идет к концу; началось трагическое осуществление
сатанизма» (И.А. Ильин). Многое из этих характеристик узнаётся в вождях
богоборческого ХХ столетия!

Психологические мотивы идеомании

В органичной жизни разум руководствуется нравственным чувством и совестью.
Всё нравственное разумно, все подлинно разумное нравственно. Вне совести
сознание безответственно и, в конечном итоге, антиразумно. Духовно не
укрепленный разум оказывается подверженным идеологизации и становится
источником духовной болезни. Идеологии торжествуют во времена секуляризации
совести, её обмирщения, отщепенства от религиозных источников жизни.
Поражённая совесть не способна контролировать нравственное состояние человека.
Тёмные влечения, прорываясь в сознание, кристаллизуются в идею, являющуюся рационализациейаффективных
состояний. Формы маниакальности душевной (психического заболевания)
и маниакальности идеологической (духовного заболевания) во многом схожи,
ибо духовная болезнь тотально усугубляет все виды душевного расстройства.
Формированию идеологическогомифа[1] может способствовать невроз
(болезненная форма неспособности человека справиться с требованиями жизни бегство
в болезнь), истерия (повышенная внушаемость, неспособность
сознательно регулировать поведение), психопатия (патологическое
нарушение эмоционально-волевой сферы), паранойя (бред преследования).

Идеологический комплекс[2] может вбирать вытеснение и преобразование
агрессии, вражды к людям, к бытию, бессознательных суицидных[3] влечений. В
идеологии множество «подпольных» страстей (мания величия, жажда власти,
духовная гордыня) и страхов (страх жизни, страх смерти, страх свободы и
ответственности) оформляются в идеи-фикции, или идеи-иллюзии.
Идеологическая догма не осмысляет «подпольные» чувства, а рационально
оформляет и легитимирует их разрушительный заряд. В свою очередь идеологические
формулы апеллируют не к сознанию, а к бессознательному; они рассчитаны
не на понимание, а на включение аффектов. Это сигналы к определённому
поведению, раздражители, вызывающие не понимание, а условный рефлекс ответную
реакцию. В идейной одержимости сублимируются все психические патологии, поэтому
среди идеологических вождей так много душевно больных, которые в идейной мании
приобретают видимость психического оздоровления.

Дурное бессознательное отравляет сознание. Низменные, «подпольные» страсти
создают свои фантасмагории (видения призраков, фантастических образов,
галлюцинаций), искажающие восприятие реальности. «Когда человек стал одержим
и допустил власть над собой болезненного самолюбия и честолюбия, зависти, ревности,
сладострастия, болезненного эротизма, корыстолюбия, скупости, ненависти и
жестокости, то он находится в мире фантазмов, и реальности не предстают уже ему
в соответствии со структурой бытия. Всё оказывается отнесённым к той страсти,
которой одержим человек и которая лишила его свободы духа… В то время как
творческая фантазия созидательна и поднимает душу вверх, не отрицает и не
извращает реальности, а преображает их и прибавляет к ним новые реальности, что
есть путь возрастания бытия, фантазмы разрушительны по своим результатам,
отрицают и извращают реальности и есть путь к небытию. Св. Афанасий Великий
говорит, что зло есть фантазм. Творчески осуществляя Божий замысел о мире,
продолжая миротворение, соучаствуя в деле Божием, человек устремлён к полноте
бытия, фантазмы же заменяют Божий замысел о мире другим замыслом, который есть
разложение бытия и есть отказ от соучастия в деле Божием, в продолжении
миротворения» (Н.А. Бердяев).

Таким образом, состояние идеологической одержимости содержит два полюса: гипертрофированно
рациональную формулу, провоцирующую предельно аффективное состояние,
выплеск иррациональных стихий. «Странным образом идеи поступают на службу
эгоцентрических инстинктов, и эгоцентрические инстинкты отдаются на службу
попирающих человека идей… Всякая одержимость, низкой ли страстью или высокой
идеей, означает утерю духовного центра человека» (Н.А. Бердяев). Поэтому
слова для идеомана являются своего рода магическими заклинаниями,
раскрепощающими демонические стихии. Его разум во власти мертвых формул,
разнуздывающих низменные инстинкты, его невозможно в чём-то рационально
убедить. Ибо он не воспринимает слова в исходном смысле и реальном значении, а
слышит квазисмыслы мнимые, ложные смыслы. Можно согласиться с Карлом Ясперсом,
утверждающим, что идеология это «мифотворчество, основывающееся на
некоторых магических представлениях».

Идеология обращена не к конкретной личности, а к массам и к человеку масс.
Она формирует коллективные психозы состояния иллюзорного фантазирования,
замутняющие разум и делающие человека одержимым экзальтированной
восторженностью либо страхом, паникой, агрессией. Подобные состояния подавляют
индивидуальность, душат проблески совести и сознания в атмосфере массового
беснования. Любое идеологическое сообщение несет аффект команды: экспроприация
экспроприаторов, бей буржуев, ликвидация кулачества как класса… Эти
заклинания рассчитаны на возбуждение звериных инстинктов, являются командой: у
кого и что отнять, что разрушить и кого уничтожить. По мере ослабления идейной
маниакальностиимперативы злой воли искусно зашифровываются, но их
деструктивная сущность остается той же (крас­но-ко­рич­не­вые,
коммуно-фашисты про­тив­ни­ки ре­форм Ельцина-Гай­да­ра долж­ны были вы­зы­вать
та­кую же не­на­висть в обществе, как и вре­ди­те­ли, вра­ги на­ро­да).

Эк­заль­ти­ро­ван­ная идеологическая ат­мо­сфе­ра про­во­ци­ру­ет развитие
сво­его ро­да меч­та­тель­ной идио­тии, фор­ми­ру­ет по­ро­ду ини­циа­тив­ных
про­фа­нов, для ко­то­рых ком­му­низм, например, яв­ля­ет­ся фор­мой бре­да.
В ста­рые до­б­рые вре­ме­на такого рода за­ум­ные чу­да­ки реализовывались на
уров­не са­пож­ни­ка-звез­до­че­та или зем­ско­го вра­ча-фи­ло­зо­фа. В
советское же время наи­бо­лее энер­гич­ным из не­до­ум­ков был от­крыт путь в док­то­ра
и ака­де­ми­ки (наи­бо­лее ха­рак­тер­ный при­мер ака­де­мик Т.Д. Лы­сен­ко).
Но мечтательность тео­ре­ти­ков мар­ксиз­ма-ле­ни­низ­ма не ме­ша­ла боль­шин­ст­ву
из них быть за­плеч­ных дел мас­те­ра­ми.

Ши­зоф­ре­ни­че­ская ра­зо­рван­ность соз­на­ния не­из­мен­ная ха­рак­те­ри­сти­ка
иде­о­ма­нии. В со­стоя­нии одер­жи­мо­сти ос­тат­ки ду­шев­но­го здо­ро­вья ог­ра­ж­да­ют­ся
идео­ло­ги­че­ской цен­зу­рой. Со вре­ме­нем раскол соз­на­ния ста­но­вит­ся
бо­лее яв­ным, фор­ми­ру­ет­ся двое­мыс­лие, ци­низм ко­гда че­ло­век
поч­ти всё по­ни­ма­ет, со­от­вет­ст­вую­щим об­ра­зом оце­ни­ва­ет, но, тем не
ме­не, подчиняется идео­ло­ги­че­ской установке и умуд­ря­ет­ся на­хо­дить это­му
оп­рав­да­ние. По ме­ре уга­са­ния идей­ных фо­бий (одержимости идеей,
ввергающей в со­стоя­ние не­на­вис­ти, стра­ха и аг­рес­сии) идео­ло­ге­мы из
мо­би­ли­зую­щих за­кли­на­ний пре­вра­ща­ют­ся в ил­лю­зии и фикции.
Последние становятся эле­мен­тами ус­лов­но­го эти­ке­та, це­ре­мо­ниа­ла,
ко­то­рый слу­жит фор­мой вы­ра­же­ния пре­дан­но­сти, а так­же спо­со­бом об­ще­ния
в ре­ше­нии прак­ти­че­ских про­блем. Фикции это чистая ложь, которую
все сознают, но никто не решается разоблачить, в которую никто не верит, но все
делают вид, что верят. Иллюзии же искажённые представления о реально
существующих явлениях, искренние заблуждения. Ко­гда за­ту­ха­ют ин­стинк­ты и
аф­фек­ты, ко­то­рые спла­чи­ва­ли и на­прав­ля­ли мас­сы, жре­цы идео­ло­гии
вы­ну­ж­де­ны за­бо­тить­ся о ра­зум­ном обос­но­ва­нии и ра­цио­наль­ном объ­яс­не­нии,
апел­ли­ро­вать к рас­суд­ку, здра­во­му смыс­лу. Ко­гда ис­те­ри­че­ские
ло­зун­ги пе­ре­ста­ют дей­ст­во­вать, от­кры­ва­ют­ся ака­де­мии и ин­сти­ту­ты
мар­ксиз­ма-ле­ни­низ­ма. По ме­ре ос­лаб­ле­ния прак­ти­че­ско­го влия­ния мар­ксиз­ма
бо­лее гро­мозд­кой ста­но­ви­лась сис­те­ма един­ст­вен­но вер­ной на­уч­ной
тео­рии.

Эта квазина­уч­ность пле­тёт но­вые пре­гра­ды на пу­ти ду­хов­но­го
ис­це­ле­ния. Гран­ди­оз­ная сис­те­ма ил­лю­зий и фик­ций ока­зы­ва­ет­ся един­ст­вен­но
дос­туп­ной кар­ти­ной ми­ро­зда­ния и пе­ре­кры­ва­ет путь к оз­до­ров­ляю­щим
ду­хов­ным и интеллектуальным ис­точ­ни­кам. Фор­маль­ный идео­ло­ги­че­ский ап­па­рат
«со­вер­шен­но не­уло­ви­мы­ми пу­тя­ми пле­тёт в че­ло­ве­че­ском соз­на­нии
тон­чай­шую се­точ­ку, в ко­то­рой за­тем бьёт­ся и тре­пе­щет за­ро­див­шее­ся
че­ло­ве­че­ское “Я”. И ко­гда это “Я” со­зре­ва­ет, бы­ва­ет уже позд­но. Оно
ока­зы­ва­ет­ся плот­но оку­тан­ным этой не­зри­мой се­тью идео­ло­гии»
(А.А. Зи­новь­ев). Идео­ло­гия ис­ка­жа­ет соз­на­ние, но её волево вы­би­ра­ет
че­ло­ве­к, от­ка­зав­шийся от лич­ной сво­бо­ды и от­вет­ст­вен­но­сти,
отвергнувший образ Божий в себе.

Псевдорационализация

Идеологическая система является продуктом аберрации отклонения,
искажения сознания, сужения его объёма и содержания, болезненного сосредоточения
на одной или нескольких идеях. Идея вырывается из органичного смыслового
контекста и наделяется самодовлеющим значением. Тотальная фиксация сознания на
частной идее лишает саму идею целостности и органичного содержания. Смысл и
значение идеи абсолютизируется наделяется неограниченным, безусловным значением
и вместе с тем опошляется, ибо искажается её культурный контекст и разрушаются
её логические связи. Вместе с тем, сверхпреувеличение значения частной идеи
разрушает иерархию ценностей: низшее противоестественно возвышается, изначально
высокое профанируется. Первоначальный смысл идеи неузнаваемо искажается. С
разрушением оснований рушатся все критерии и обессмысливаются все смыслы.
Значения слов в идеологических мифах чудовищно произвольны. Власть этих
искаженных смыслов сверхъестественна. Люди видят реальность через призму
идеологических знаков, обращаются к реальности для подтверждения идеологических
смыслов. Система идей, отчужденных от собственного источника, претендующих на
абсолютное значение и наделённых искаженным смыслом, это система идеологии. «Идеологизмом
я называю сам факт пленённости и одержимости сознания идеологией, сущность
которой всегда в сочетании отвлечённой и утопической идейной схемы с абсолютной
верой в её практическую “спасительность” и с фанатическим волевым подчинением
ей действительности» (прот. Александр Шмеман).

Идеомания может зародиться от соблазнённости вполне благопристойной идеей,
стремления утвердить её единственно верной, отдать себя ей в рабство. Так идеи
из вспомогательных рациональных средств превращаются в идеи абсолютные,
поставленные выше вечных ценностей, выше человека. Через призму идеологизированного
сознания люди видятся капризно разнообразными, а идея ясной, очевидной,
гармоничной, люди преходящи и ничтожны, а идеи вечны и величественны. В
подобном восприятии подавлено персоналистическое жизнеощущение, человека
охватывает болезнь идеей, идеологическое безумие. «Все идеи
обладают способностью превратиться в источник фанатического помешательства идея
Бога, идея нравственного совершенства, идея справедливости, идея любви,
свободы, науки. И вот в этом случае живой Бог, живое совершенство, живая
справедливость, любовь, свобода, наука исчезают, ибо всё живое существует лишь
в полноте, в гармоническом соотношении частей в целом. Всякая ценность
превращается в идола, делается ложью и неправдой» (Н.А. Бердяев). Если
абстрактная идея Бога вытесняет восприятие Бога Живого, отвлечённая идея
человека ставится выше живого человека, идеи свободы, равенства, братства
ценятся более чем реальная свобода и суверенитет человека, это идеологизация
жизни. При идеологической одержимости разрушается органичный контакт
с реальностями, предметы отчуждаются от человека выхолощенными идеями о них.
Если идея Бога подменяет личное общение с Богом, то это означает идеологизирование
религии. Когда догматическое добро вытесняет доброе отношение к людям и
саму добродетель, идеологизируется нравственность.

В идеологии идея перестает быть мыслью Бога и человека о предмете,
метафизической сущностью вещи, её прообразом. Идеологизированная идея это
дьявольская мысль, стремящаяся подменить подлинную природу вещи. Здесь идея из
подлинно-сущего обращается вложно-сущее, а «слова-понятия
превращаются в слова-сигналы, слова-заклинания, слова-фальшивки» (Р.Н.
Редлих). Можно говорить о сталинизме как о наиболее радикальной форме
идеологии, где «высокое и святое используется для вымогательства, когда
слово не раскрывает, а прикрывает смысл… Из высоких и светлых слов, означающих
идеалы и ценности, сталинизм вынимает их душу и надевает их оболочку, как
маску, прикрывающую часто вполне противоположный смысл» (Р.Н. Редлих).
Задача идеологических фикций опустошение смысла слова, подмена реальности,
выражаемой словом. В мире идеологии «единство достигается не через полноту,
а через всё большую ущербность… Душевная жизнь опрокидывается и фокусируется на
одной точке, но точка та совсем не реально воспринимается… Маниакальная
одержимость человека одной какой-нибудь идеей, которая есть самая
распространённая форма нервного и душевного заболевания, есть ложное состояние
сознания и исключительная фиксация на одном осознанном предмете. Болезнь, в
сущности, происходит от ложной работы сознания над бессознательным» (Н.А.
Бердяев).

Крайне рационалистическое мировоззрение рисует мироздание, человеческое
общество и историю в виде механизмов, ибо только механизм может действовать в
полном соответствии с рационалистическими формулами. В таком механизме человеку
отводится роль детали винтика, на что благоговейно и соглашается идеологический
маньяк. Но поскольку само знание устройства этого механизма наделяет
возможностью управлять им, винтик-идеоман начинает ощущать себя демиургом,
способным своей волей влиять на «объективный» ход истории. Здесь рационалистическое
самоумаление является обратной стороной титанической гордыни.

Рациональная идеологическая система апеллирует к низменным,
демоническим пластам души, активизирует их системой провоцирующих и
стимулирующих сигналов. Поэтому “обаяние” идеологических схем заужает сознание,
подавляет нравственное чувство, вытесняет многие черты характера,
примитивизирует эмоциональную и интеллектуальную жизнь человека. Уверовавший в
истинность идеологических догм теряет чувство реальности, и потому он всегда фанатик
исступленно преданный чему-либо, при этом крайне нетерпимый ко всему иному.
Всякая инаковость, непохожесть на идеологическую ирреальность
воспринимается как измена должному, чуждое и враждебное. Сосуществования в
идеологической сфере быть не может, допускается только единоприродное, всё
прочее «аномалия», подлежащая уничтожению: уничтожение классового врага,
перековка…

«Фанатизм есть любопытное явление перерождения человеческой психики и
злого перерождения под влиянием мотивов, которые сами по себе не могут быть
названы злыми и связаны с бескорыстным увлечением идеей или каким-нибудь
верованием. Фанатик всегда “идеалист” в том смысле, что идея для него выше
человека, живого существа, и он готов насиловать, истязать, пытать и убивать
людей во имя “идеи”, всё равно, будет ли это “идеей” Бога и теократии или
справедливости и коммунистического строя. Фанатизм есть некоторое
умопомешательство, порождённое неспособностью вместить полноту истины… Фанатик
есть человек, неспособный вместить больше одной мысли, видящий всё по прямой
линии и не поворачивающий головы, чтобы увидеть всю сложность и многообразие
Божьего мира. Фанатик не видит человека и не интересуется человеком, он видит
лишь идею и интересуется лишь идеей… Фанатизм всегда вытесняет одной идеей все
другие идеи, то есть грешит против полноты жизни» (Н.A. Бердяев).

Гармоничное целостное восприятие реальности разрушается при фиксации
сознания на частном аспекте. Фиктивная идея заменяет полноту реальности.
Религиозные, политические или националистические фанатики являются по существу идеоманами.
Человек свободен и целен, когда он предстоит перед Богом Живым и Личным, он
превращается в фанатика, когда отдаётся во власть частной идеи. Для фанатика
идеи Бога живой Богу перестает существовать. Нередко вместо религиозного
обращения происходит смена предмета фанатизма смена идеологии.

Все социальные идеомании утопичны, то есть не только не соответствуют
историческим реальностям, но агрессивно нацелены на переделку реальности по
заданной идеологеме. «Все большие революции доказывают, что именно
радикальные утопии реализуются, более же умеренные идеологии, которые казались
более реалистическими и практическими, низвергаются и не играют никакой роли…
Осуществление утопий было так же неудачей и вело, в конце концов, к строю,
который не соответствовал замыслу утопий… Но в утопии есть динамическая сила,
она концентрирует и напрягает энергию борьбы в разгаре борьбы… Утопия
всегда заключает в себе замысел целостного, тоталитарного устроения жизни. По
сравнению с утопией другие теории и направления оказываются частичными и потому
менее вдохновляющими. В этом притягательность утопий и в этом опасность
рабства, которое она несет с собой» (Н.А. Бердяев). Утопии являют собой
тотальную одержимость частными аспектами существования, которые навязываются с
демонической динамической силой и энергией борьбы разрушения
Божьего творения.

Таким образом, в идеомании всегда наличествуют две составляющие. С одной
стороны, гиперрационализация абсолютизация определенного набора идей,
своего рода обвал в сознании («вскипевший» разум кипит наш разум
возмущённый). С другой стороны, предельная аффективность, выплеск
подпольных стихий. Два полюса идеологии создают в обществе поле
одержимости. Как слепые человеческие действия в природном мире неотвратимо
возвращаются бедствием, так и порочная игра воли и ума концентрирует
ложные смыслы, которые затем насильственно внедряются в души новых поколений и
отзываются идеологическим мором. Не случайно в XX век величайших
технических возможностей, век информационной цивилизации широкого доступа к
достижениям многих поколений, век обострения унаследованных проблем и
нарождения невиданных ранее, именно в век итогов духовные болезни стали
более распространёнными и гибельными, чем болезни тела и души. Кажется, что сам
дух зла двигал событиями. Мы были очевидцами, как молниеносно
распространяются идеологические поветрия, насколько глубоко они поражают
различные исторические ареалы, какие невиданные жертвы влекут за собой и как
болезненно долог и многотруден период выздоровления.

Штудии интеллектуальной деградации

Идеология это рационализированная форма отрицания персонализма в
христианской цивилизации. Нехристианские культуры не породили идеологических
систем, за исключением, пожалуй, ислама, который является монотеистической
реакцией на христоцентричность и персоналистичность христианства. Поэтому
современный ислам стремительно и фанатически идеологизируется вахабизм.
Вне христианской культуры существуют только фрагменты идеологий. Идеологии
вырабатывались людьми, воспитанными в лоне христианской культуры и восставшими
на христианское Благовестие.

В результате можно сказать, что идеологическое миросозерцание это предельно
ложный ответ на предельно правильно поставленный вопрос. Это не только
умственное заблуждение, но и форма утверждения небытия, деперсонализация
личности. Какую бы идею или систему идей ни абсолютизировала конкретная
идеология, она противостоит возрастанию личностного начала в бытии. Умаляется в
идеологии всё, что является носителем персоналистического принципа. Все формы
идеологии едины в том, что они отрицают богочеловеческие основы бытия.
Различаются они формой и степенью радикализма при отрицании личностного и
утверждении антиличностного. В этом измерении все идеологии выстраиваются в
цепь последовательной деперсонализации.

Таким образом, доминанта господствующая идея всякой идеологии
направлена против христианского персонализма. Все формы идеологии стремятся
развенчать вечное достоинство человека и низвести его с небес на землю, и далее
низринуть в ад. То, что при этомабсолютизируется, что провозглашается и
более высоким и ценным, чем личность, и есть конкретное содержание идеологии.

Чтобы увлечь человека на край пропасти и заставить низринуться в небытие,
дух зла инспирирует искаженную картину действительности. Прежде чем внушить
человеку безумие самоистребления, необходимо изменить его духовную природу и
замутить сознание. Этому служат интеллектуальные формыидеологии своего
рода штудии духовной деградации, этапы прогрессирующего паралича
личности.

Все идеологические системы имеют общие признаки: гипертрофия некоей идеи,
сведение разнообразия жизни к этому частному принципу, отрицание всего, что не
укладывается в идеологическую картину, резкое ограничение сознания, предельная
рационализация сферы осмысляемого, что неизбежно сопровождается экзальтированно
эмоциональным переживанием идиологемы как истины в последней инстанции.
Несколько веков интеллектуальной муштры сделали европейского человека
бесчувственным к универсальному смыслу и высшим ценностям, но прилипчиво
чувствительным к частностям и к фантазмам всякого рода. В лабораториях
европейской мысли формировались различные идеологии, которые русская
интеллигенция с энтузиазмом прививала на отечественной почве.

Атеизм это идеология отрицания Теоса, Личного Бога, являющегося
Творцом мироздания и наделяющего его смыслом. Отрицая Единую Истину как
источник всякой истины, атеизм лишает нравственность всех оснований,
обессмысливает жизнь: «Отсутствие Бога нельзя заменить любовью к
человечеству, потому что человек тотчас спросит: для чего мне любить
человечество?» (Ф.М. Достоевский). Умаление Бога вызывает деградацию
человека, ибо «Отрекаясь от Бога, от абсолютной Божественной Личности,
человек неминуемо отрекается от своей собственной человеческой личности»
(Д.С. Мережковский). На чистом отрицании не построить систему мировоззрения,
поэтому атеизм существует как тенденция в составе других идеологических систем.

Материализм утверждает материю в качестве субстанции всей
действительности не только материальной, но душевной и духовной. Это учение
умаляет духовное бытие, профанирует всё высшее, небесное. Вечный дух и
объективный смысл бытия отринуты, хаотическая же материя наделяется статусом
единственной реальности. Материализм разлагает личность разнузданием плотских
инстинктов: «Отрекаясь, ради чечевичной похлёбки умеренной сытости, от
своего божественного голода и божественного первородства, человек неминуемо
впадает в абсолютное мещанство» (Д.С. Мережковский).

Материализм есть приземлённая точка зрения «пищеварительная философия»
по Достоевскому, не желающая знать никаких других. Очевидно, что материя в
материализме существует лишь как выхолощенная фикция. В христианской философии
представления о материи несравненно глубже, богаче (в неотомизме, например),
реалистичнее, чем в материализме. Чего стоит «гениальное» ленинское
определение: «Материя есть философская категория…» Вопреки
идеализму материалистов, материя существует сама по себе, а не только в
качестве категории.

Идеализм, напротив, сводит многообразие действительности к идее,
разуму, а материю рассматривает как форму проявления идеи. Если понимать под
идеализмом, согласно учебникам по философии вульгарного марксизма, всё, что не
является материализмом, то мы идеалисты. За хулу же идеализма в традиционном
смысле слова можно заслужить славу обскуранта. И действительно, в нашу
безыдейную и материалистическую эпоху всякий идеализм выглядит достойным.
Многие из нашего поколения проделали путь от марксизма к идеализму и
несут в себе благодарность возвышающим ценностям идеализма. Но, по существу,
это означает лишь то, что мы пытаемся дотянуться до церковной паперти по тем
ступеням, по которым скатывались наши прадеды. Попытка такого подъёма была
предпринята в религиозном возрождении начала ХХ века, но прервана
насильственно. Сейчас нам вновь предстоит решать проблемы идеализма, но
для того, чтобы возвыситься над ними до истин христианства. Идеалистические
тенденции сами по себе выглядят привлекательными и идеалистическая установка
возвышенной только в религиозно деградированном мире. По сути же идеология
идеализма расслабляла и разлагала христоцентричный стержень личности.

На начальных этапах религиозного ренессанса идеализм может
способствовать возвышению, но, исключая целостное восприятие бытия, он ведет к
закостенению сознания. Ибо бытийны в идеализме только вечные и неизменные идеи,
всё прочее сущее, в том числе и человек, есть только преходящая изменчивость
тень бытия. Человеку разрешено быть вечным только в качестве голой идеи, приобщенной
к безличной вечной неподвижности. Если материализм гипнотизирует сознание
человека величием природных стихий, то идеализм отрывает от мировой плоти,
болезненно спиритуализирует сознание, подавляет личность величием холодного
мира идей. Вечные идеи идеализма лишены персоналистического духа и диалектики
воплощения. И потому грандиозная панорама идеализма несёт на себе налёт
призрачности, а строгая красота искусственности.

Идеализм является примером того, как крайняя степень абсолютизации даже
высших идеалов ведет к искажению реальности. Всё частичное, претендующее на
полноту, лишается собственных основ и искажает общую перспективу. В идеализме
идеальная сторона бытия подменяет полноту бытия. Поэтому в нём отвлеченная
абстракция ценится выше живого конкретного бытия: идея истины, красоты, добра,
Бога, человека вытесняет восприятие живой конкретной истины, красоты, добра,
Бога, человека. «Греховная диалектика человеческих чувств всегда так ужасна,
что она способна все чувства, обладающие высшей ценностью, превратить в ложь и
зло. Даже самая идея любви может стать ложью и злом и порождать великие
несчастья. Во имя любви творят много зла и во имя любви к Богу, и во имя любви
к человеку, и во имя любви к добру и к идее, особенно во имя любви к добру и к
идее. Когда любовь к добру и к идее стала фанатической отвлечённой, всё
погибло, кроме зла, ничего не будет. Любовь к Богу должна быть бесконечной, но
когда она превращается в любовь к отвлечённой идее Бога, то она
истребительна в своих последствиях. Любовь к человеку не должна иметь границ,
но когда она превращается в отвлечённую любовь к идее человека или
человечества, делается идолопоклонничеством, то она истребительна и зла.
Алкание истины и правды заслуживает блаженства, но когда истина и правда
превращаются в отвлечённую идею, враждебную всему живому, личному и
конкретному, то последствия этого бывают истребительны и злы» (Н.А.
Бердяев).

Идеализм сложился в дохристианском платонизме, и поэтому он не имел специально
антихристианской направленности. Но в сфере христианской культуры становится
очевидной его антиперсоналистическая направленность. Традиция идеализма
заложена Платоном, гениальные прозрения которого повлияли на многие
христианские представления. Но в его учении уже определилось умаление индивидуального,
личностного бытия: «Всё учение Платона об Эросе носит характер отвлечённый
отвлечения через восхождение по ступеням от мира чувственного, где даны живые
существа, к миру идейному, где возможна лишь любовь к идее, к истине, к
красоте, к высшему благу. Платон предлагает жертвовать любовью к живому
существу, к личности во имя любви к идеям, к добру, к истине, к красоте. Эрос
платонический не персоналистичен, не знает тайны личности и личной любви, он
идеалистичен» (Н.А. Бердяев). В сис­те­ме идеалистической онтологии бы­ли
сфор­му­ли­ро­ва­ны мно­гие ка­те­го­рии, во­шед­шие в со­кро­вищ­ни­цу хри­сти­ан­ского
богословия. Но ос­нов­ной па­фос пла­то­низ­ма то­таль­ное под­чи­не­ние все­го
сущего еди­но­му на­ча­лу. По от­но­ше­нию к веч­но­су­ще­му Еди­но­му все
ин­ди­ви­ду­аль­но­сти пре­хо­дя­щи, яв­ля­ют­ся его ото­бра­же­ния­ми, они
пред­на­зна­че­ны ра­но или позд­но слить­ся с Еди­ным. Об­ще­обя­за­тель­ное
един­ст­во яв­ля­ет­ся за­ко­ном для всех еди­нич­но­стей. Диа­лек­ти­ка это
нау­ка о ра­зы­ска­нии еди­но­го прин­ци­па в ка­ж­дой ве­щи.

В этой кар­ти­не не ос­та­ет­ся мес­та ин­ди­ви­ду­аль­но­му, лич­но­ст­но­му
бы­тию: аб­со­лю­тизм Еди­но­го ли­ша­ет еди­нич­ность, как ос­но­ву пер­со­ни­фи­ка­ции,
вся­ких суб­стан­ци­аль­ных ос­но­ва­ний. Ин­ди­ви­ду­аль­ность при­над­ле­жит
здеш­не­му, не­долж­но­му, при­зрач­но­му ми­ру и при­зва­на к са­мо­от­ри­ца­нию
во имя ни­ве­ли­рую­ще­го слия­ния с Веч­ным Еди­ным, ин­ди­ви­ду­аль­ная
ду­ша есть не что иное, как ис­те­че­ние уни­вер­саль­ной Ми­ро­вой ду­ши.
В ка­ж­дой об­лас­ти жиз­ни нуж­но най­ти еди­ное на­ча­ло, что­бы всё под­чи­нить
ему. В об­лас­ти эс­те­ти­че­ско­го это Кра­со­та, и всё ин­ди­ви­ду­аль­но
пре­крас­ное толь­ко её ис­ка­жен­ные от­бле­ски. В об­лас­ти нрав­ст­вен­ной Бла­го
са­мо в се­бе, в об­лас­ти по­зна­ния Еди­ная Ис­ти­на. Всё земное
имеет прообраз на небе в виде идеи. Вся­кая вер­ная мысль и нрав­ст­вен­ный по­сту­пок
яв­ля­ют­ся лишь те­нью, ото­бра­же­ни­ем и смут­ным при­по­ми­на­ни­ем их
идеи, укоренённой в Едином. В со­ци­аль­ной жиз­ни наиболее общей и
преобладающей над всеми другими является идея го­су­дар­ст­ва. Поэтому благу
государства то­таль­но под­чи­ня­ет­ся вся жизнь, пе­ред ним ли­ша­ет­ся суб­стан­ци­аль­ных
ос­но­ва­ний че­ло­ве­че­ская ин­ди­ви­ду­аль­ность. Людям в обществе ничто не
может принадлежать, более того, они сами не принадлежат себе, ибо вся их жизнь
должна быть подчинена служению идее общества и государства. Ис­тин­ны­ми людь­ми,
людь­ми в пол­ном смыс­ле сло­ва, яв­ля­ют­ся муд­ре­цы, ко­то­рым от­кры­то со­зер­ца­ние
этой ис­ти­ны и ко­то­рые поэтому долж­ны быть пра­ви­те­ля­ми го­су­дар­ст­ва.
Так родоначальник идеализма породил и первую социальную утопию,
основанную на идеомании.

Платон был первым идеоманом, в том смысле, что он первый попал во
власть своей главной идеи, крайне гипертрофированной и однобоко
интерпретированной. С од­ной сто­ро­ны, Пла­тон автор гибельной для
человечества со­ци­аль­ной уто­пии. С дру­гой же, авторитет в христианской
культуре прин­ци­пов антиперсоналистического идеа­лиз­ма способствовал
лож­ной ори­ен­тации мысли. Ко­гда ду­хи со­ци­аль­но­го не­бы­тия вы­плес­ну­лись
из уто­пии в ре­аль­ность (ком­му­низм, со­циа­лизм, фа­шизм), хри­сти­ан­ская
ци­ви­ли­за­ция бы­ла внут­рен­не ос­лаб­ле­на ан­ти­пер­со­на­ли­сти­че­ски­ми
тен­ден­ция­ми и не смог­ла про­ти­во­пос­та­вить за­щит­ные цен­но­сти. Этот
опыт по­ка­зы­ва­ет, ка­ким об­ра­зом ума­ле­ние лич­но­ст­но­го на­ча­ла раз­ла­га­ет
бо­же­ст­вен­ную ос­но­ву в че­ло­ве­ке, куль­ту­ре и пе­ре­рас­та­ет в восс­та­ние
на тво­ре­ние Бо­жие и на Са­мо­го Твор­ца.

Сосуществование благородного и пошлого, незаметное перетекание высоких
намерений в низменные результаты показательны для истории идеализма.
Принципиальное зло антиперсоналистической направленности идеализма очевидно на
примере генезиса немецкого идеализма. Культ общего и умаление индивидуального в
немецкой классической философии подчиняли личность «абсолютам» всякого рода.
Эта тенденция была доведена до рафинированного утончённого, изощрённого абсурда
у Гегеля: общее первично и абсолютно, индивидуальное же вторично и произвольно.
«Германская философия, с презрением устраняя всё имевшее сколько-нибудь
характер случайности и относительности, схватилась бороться с самим абсолютным
и, казалось, одолела его» (Н.Я. Данилевский). Некий абсолютный дух
заменяет Личного Бога и подавляет человеческую личность, является целью всякого
развития, источником общеобязательного смысла, гармонии, закона и порядка.
Авторитет объективистскойустановки оказался настолько велик, и она так
глубоко внедрилась в немецкий дух, что всё последующее столетие немецкая мысль
была захвачена поиском тотального идеала. Полемизирующие друг с другом
философские, научные, общественно-политические течения были единодушны в том,
что восприняли у Гегеля: индивидуальная жизнь привносит всяческую путаницу,
бессмыслицу и произвол, она нуждается в муштре всемирного духа.

Младогегельянцы и Маркс, Шопенгауэр и Ницше, социалисты и Бисмарк все были в
поисках единого и общеобязательного идеала. Постепенно целая нация
воспитывалась в убеждении, что в индивидуальном, личном средоточие зла; потому
необходимо преодолеть персоналистическое жизнеощущение и подчиниться «общему
благу». Гитлер довёл до логического завершения и воплощения то, к чему, так или
иначе, стремились все: и социалисты, и коммунисты, и нацисты, и
либералы, и бюрократия, и буржуа, и Вермахт… Так водержимом влечении
масс к идеологическим фикциям отразился и рафинированный идеализм
немецкой культуры. Антиперсонализм немецкого идеализма подготовил в
культуре благоприятную атмосферу для нарождения фашизма. Николай Бердяев
считал, что склонность немецкого мышления к тоталитаризму вполне оформилась при
Канте: «Германский идеализм, в конце концов, и должен был на практике
породить жажду мирового могущества и владычества, от Канта идёт прямая линия к
Круппу… Германский дух созрел и внутренне приготовился, когда германская мысль
и воля должны направиться на внешний мир, на его организацию и упорядочивание,
на весь мир, который германцу представлялся беспорядочным и хаотическим. Воля к
власти над миром родилась на духовной почве, она явилась результатом немецкого
восприятия мира, как беспорядочного, а самого немца, как носителя порядка и
организации. Кант построил духовные казармы. Современные немцы предпочитают
строить казармы материальные. Немецкая гносеология есть такая же муштровка, как
и немецкий империализм. Немец чувствует себя свободным лишь в казарме. На
вольном воздухе он ощущает давление хаотической необходимости… Могущественная,
угрожающая всему миру германская материя есть эмансипация германского духа».
Это писалось в годы первой мировой войны, когда немецкому тоталитаризму ещё
только предстояло развернуться в фашизме.

Рационализм в качестве основы основ утверждает рассудок, который из
познавательного средства превращается в единственный критерий и последнего
судию. Рассудок при этом отрывается от разума, а разум от Логоса, всё разумное
лишается первозданного смысла и значения. Рационализм утверждает неограниченную
силу человеческого познания, через которое можно властвовать над всем
существующим. Для рационализма нет неразрешимых проблем, есть только ещё не
разрешённые. Рационализм утверждает неограниченное господство человеческого разума,
против которого уже невозможно апеллировать ни к какой высшей инстанции.

Гипертрофирование рационального разрушает органичную иерархию ценностей.
Рационализм антиметафизичен в той степени, в какой схематизирует,
механизирует и выхолащивает представления о Божественном, о бытии и человеке «арифметики
губят» (Ф.М. Достоевский). В рационализме неисчерпаемое богатство духа
сводится к однозначным формулам, логическим пределом которых являются
фантастические утверждения: «животное автомат» (Декарт), «человек
машина» (Ламметри). Диалектика мирового воплощения личностного духа
сводится к детерминированному панлогизму (Гегель). Рационалистическая
идеология ограничила содержание разума формализованными категориями.

Европейскому человеку пришлось с философским энтузиазмом вновь открывать
многие основательно забытые истины: в пределах чистого разума обнаружить
религию, по велению категорического императива вспомнить о совести, в
формах практического разума обрести нравственное сознание. Философский
переворот Канта оказался попытками вновь укоренить блуждающий и потерявшийся
европейский разум в безосновной основе (вещь в себе). Пафос критической
философии отражает попытку рационализированного сознания
освободиться от добровольно наложенных пут в период секуляризации разума
отпадения его от религиозных оснований бытия. Но свелось всё к переводу
рационалистического сознания с языка схоластики на язык логистики.
И кончилось тем, что европейскому человеку была прочно привита аллергия к
прямым суждениям на темы онтологические и метафизические. Отсюда доминирующая
тенденция говорить о главном вокруг да около, о стержневом периферийно, мыслить
о смыслах не по сути, а в культурных отражениях.

Рационализм это идеологизирование познавательной активности рассудка.
Результатом этого является разрушение иерархии ценностей, примитивизация
нарочитое упрощение учения о бытии, утрата многих важнейших представлений о
человеке. Секуляризованный рационализм радикализирует сознание и стимулирует
экстремизм. Об этом в ХIХ веке писал Ю.Ф. Самарин: «Революция есть не что
иное, как рационализм в действии, иначе формально правильный силлогизм,
обращённый в стенобитное орудие против свободы живого быта. Первой предпосылкой
служит всегда абстрактная догма, выведенная априорным путём обобщением исторических
явлений определённого рода. Вторая предпосылка заключает в себе подведение под
эту догму данной действительности и приговор над последней, изрекаемый
исключительно с точки зрения первой: действительность не сходится с догмой и
потому осуждается на смерть. Заключение облекается в форму повеления и, в
случае сопротивления, приводится в исполнение посредством винтовок и пушек или
вил и топоров, что не меняет сущности операции, предпринимаемой над обществом».

Рационализм оказывается одним из предтеч современного позитивизма. В
то же время рационализирование реальности получило развитие в идеологиях
коммунизма и социализма. А.С. Хомяков ещё до появления диалектического
материализма предсказывал превращение идеалистического рационализма в
материалистический рационализм: «Самое отвлечённое из человеческих
отвлеченностей гегельянство прямо хватилось за вещество и перешло в чистейший и
грубейший материализм. Вещество будет субстратом, а затем система Гегеля
сохранится, т.е. сохранится терминология, большая часть определений, мысленных
переходов, логических приемов и т.д.»

Эмпиризм утверждает крайность противоположную: разум сам по себе
бессилен, он способен лишь обрабатывать данные опыта. Чувственный опыт (эмпирия)
единственный источник и критерий знания и жизни. Эмпирическая методология
познания сыграла революционную роль в становлении науки Нового времени. Но,
претендуя на единственно верное мировоззрение, эмпиризм ограничивает сознание.
Идеология эмпиризма формирует «научную» картину мира, и этот частный
взгляд вытесняет все другие. Эмпирическая концепция сводит сущность
человеческого бытия к естественно-природным процессам, ибо только они доступны
эмпирическому наблюдению. Онтологические, духовные проблемы оказываются вне
поля зрения эмпиризма, а значит, и вне реальности.

Позитивизм предельная и утончённая форма эмпиризма во всех его
модификациях, включая постпозитивизм, приходит к полному отрицанию
метафизических основ бытия. Картина мироздания ограничивается и исчерпывается позитивным
чувственно данным, фактическим. Метафизические объяснения объявляются
теоретически неосуществимыми и практически бесполезными. Позитивизм называет псевдовопросами
те вопросы, ответы на которые не могут быть проконтролированы, верифицированы
проверены на истинность путём сопоставления с чувственными данными,
непосредственным опытом. Духовная реальность для позитивизма не только не
познаваема, но является фикцией. Вопросы об истине, о Боге и вечной
душе, о личности и её совести, об абсолютных критериях нравственности, о правах
и обязанностях человека перед вечностью не корректны и являются псевдовопросами.
Ибо существует только то, что познается опытно, а познаются только эмпирически
наблюдаемые явления. В современной позитивистской науке метафизика отрицается
как лженаука, ибо ставит бессмысленные псевдовопросы о Боге, о вечности,
о смысле бытия, об истине, о сущности и назначении человека, а также даёт
ответы, которые не могут быть эмпирически верифицированы, подтверждены.
Пережитки метафизики претензии на раскрытие причин и сущностей искореняются из
науки, которая должна лишь описывать явления и отвечать не на вопрос «почему»,
а на вопрос «как».

Позитивизм не несет агрессивного отрицания метафизики, он попросту
игнорирует всё метафизическое. Интенция позитивизма всеобщий скепсис, сомнение
в возможности познания реальности. Всё изменчиво и текуче, нет духовных основ
бытия, нет единого смысла, нет общеобязательной нравственности. Истина
плюралистична, а значит, нет критериев суждения и нет судьи все правы, и каждый
прав по-своему. И этот индифферентизм полное равнодушие, безразличие
выдаётся за всеобщую терпимость (толерантность) и даже любовь. Все
должны быть терпимы друг к другу потому, что терпеть нечего, да и некому,
собственно, так как всё иллюзорно. В позитивизме многие видят новое
откровение человеколюбия, хотя любить предписывается из общего равнодушия ко
всему.

Но полный отказ от онтологии учения о бытии, от сущностей также может
утомить. Поэтому те представители позитивизма, которые гонятся за точностью
мысли и сведением концов с концами, нередко тяготеют к материализму. Таковыми
были в известной степени Авенариус, Мах, Богданов.
Полуматериализм-полупозитивизм материализм, при критике перетекающий в
позитивизм, и обратно. Это наиболее популярная установка «научного» (полунаучного,
по Достоевскому) мировосприятия, полностью противоположного христианскому
персонализму.

Позитивизм вбирает в себя антиличностные тенденции других идеологий:
атеистическое отрицание, материалистическое утверждение, идеалистическую
косность и самоуверенность, эмпирическую приземлённость, рационалистическое
выхолащивание и формализацию. В позитивизме есть и антиперсоналистическая
реакция восточной религиозности: индифферентизм и антионтологизм буддизма.
Концепция бесконечного научно-технического прогресса ближе духу вечного
круговращения бытия, нежели христианскому историзму. Вместе с тем,
претендуя на тотальность, «позитивизм вырос из научного и философского
сознания в бессознательную религию, которая стремится упразднить и заменить
собою все бывшие религии» (Д.С. Мережковский).

В позитивизме произошло соединение крайнего рационализма с крайним
эмпиризмом. Сегодня неопозитивистская научная методология по существу
отказалась от познания бытия. Лингвистический неопозитивизм, например,
утверждает, что философские построения навеяны неясностями в национальных
языках, философия и ясность мысли несовместимы. Неопозитивисткая
методология современной науки свелась, во-первых, к методу исследования самого
метода языка науки, во-вторых, к верификации проверке научной
осмысленности научных утверждений и их истинности через сравнение с фактами
опыта, который в свою очередь сводится к переживаниям, ощущениям субъекта, как изначально
данному. Переживания же и ощущения субъекта нисколько не даны
изначально, но формируются его техническим вооружением арсеналом
естественнонаучных средств. Но позитивистское мировоззрение не осознает того
факта, что формирование методов исследования, в конечном итоге, определяется потребительской
установкой секуляризованного от абсолютных ценностей общества.

Последовательный позитивизм ведёт к обессмысливанию общей картины мира и
роли человека. Индифферентный позитивизм не декларирует свою систему
мировоззрения это некий настрой ума. Духовная болезнь в человеке развивается
незаметно для него, нравственные грани личности разлагаются под безобидными
формами мысли и поведения. Научно-техническая, техногенная, а ныне и
информационная цивилизация как детище позитивистской идеологии усыпляет
предоставляемым ею комфортом духовную активность и ответственность человека,
подводит человечество к перспективам глобального самоуничтожения.

Нирванизм постмодернизма

Современной формой интеллектуальной идеологии является постмодернизм,
который развивает европейский тотальный индифферентизм до восточного
нирванизма. На формирование европейских идеологий XX века оказало влияние
определённое нирваническое настроение. Рационалистическое и
натуралистическое европейское сознание с эпохи Просвещения ориентировано на
разрушение ценностей и попрание авторитетов христианской культуры. Богоборческий
титанизм Нового времени нуждался в мировоззренческом оправдании, но в самой
христианской традиции для этого не находилось достаточных оснований. Этим и
объясняется интерес западноевропейского ума к восточной духовности, особенно к
буддизму наиболее атеистической религии. Буддизм предельно
анти-теистичен и анти-персоналистичен и будто специально ориентирован на
предотвращение главной христианской истины о воплощении Бога в человеке о
Богочеловеке, со всеми вытекающими отсюда следствиями.

Будда учил, что вся человеческая жизнь есть страдания, причиной которых
являются желания; спасение заключается в прекращении страданий, которыми
оказываются все жизненные проявления и положительные, и отрицательные.
Реальность представляет собой вечный круговорот непостоянных, неустойчивых,
мгновенно возникающих и исчезающих состояний. Эти моментальные вспышки
жизненной энергии и являются основополагающими элементами реальности дхармами.
Весь мир это воление появляющихся и исчезающих без всякого следа дхарм.
Вместе с тем, в некоторых буддийских традициях дхармы взаимозависимы,
жёстко связаны, одни комбинации их следуют за другими, но жесточайшая
закономерная связанность элементов бытия, не имеющих никаких признаков свободы,
это другая сторона бессмысленности. В итоге в реальности существует только
непостижимая шунья пустота, которая иллюзорно воспринимается как
многообразный мир. Естественно, что в таком представлении нет места ни
материальным, ни духовным субстанциям, тем более не может существовать
индивидуальная душа как устойчивая целостность, душа случайное сочленение дхарм.
Так же, как в куче зерна нет ничего, кроме самих зёрен, из которых она состоит,
так и в душе человека нет ничего, кроме «кучи» дхарм. Практика медитации
направлена на прекращение воления дхарм, то есть успокоение всех
проявлений жизненной воли и достижения нирваны. Сознание должно
освободиться от майи от всеобщего самообмана, иллюзии реальности;
иллюзия личности при этом является наиболее зловредным препятствием в достижении
нирваны. Не погашенные воления оставляют возможность для нового
сочленения дхарм и новых рождений человека. Человек, не способный
погасить жизненные проявления, обречён на круговорот рождений и смертей сансару,
его душа перевоплощается по законам кармы судьбы, складывающейся
из поступков при жизни.

Строго говоря, картина бесконечных и бессмысленных столкновений и
сочленений-распадений атомов-дхарм описывает состояния хаоса. Реальность
предстаёт как вечный вулканический хаос, ибо в ней нет ничего не только
субстанциального, но даже устойчивого, господствует всеобщая относительность.
Основополагающий элемент реальности, буддистская субстанция дхарма
является антисубстанциальным, нереальным элементом. Естественно, что высшей
целью существования в подобном бытии будет освобождение от жизни как пут
хаотического прозябания. Таковой целью и является достижение нирваны,
буквально означающей успокоение, угасание, отсутствие паутины желаний.
Нирвана — состояние абсолютного спокойствия, независимости ни от чего,
полной отрешённости от жизни, состояние блаженства, в котором окончательно
устраняются все факторы бытия, состояние проникновения в сущность вещей,
которое есть созерцание шуньи непостижимой пустоты. Поскольку в таковой
медитации стирается из бытия и сам субъект, способный испытывать состояния
блаженства и проникновения в сущность вещей, то подлинно реальна только нирвана,
а все сущее представляет собой иллюзию майю. Человек не только
отрицается как личность, но весь пафос буддизма от зова в нирвану к утверждению
маейобразности бытия направлен на то, чтобы стереть всякие намеки
индивидуального существования из бытия. Наиболее радикальный антиперсонализм в
сочетании с радикальным антитеизмом по существу представляет собой полюс
религиозности, противоположный христианству как религии Богочеловека. По сути,
метафизика буддизма утверждает небытие как такового. Причём это небытие
предельное не только отрицающее какие-либо качества бытия, но и саму его
возможность.

Как и всякая религия, буддизм за века раскололся на множество конфессий,
наполнился трактовками, этическими учениями, обрядами и фольклором, которые
адаптировались к различным национальным культурам и которые в своем
жизнеутверждении «не додумывают» до конца небытийную метафизику
буддизма. Экзотерическая этика буддизма ориентирована на большинство и
подобно всем этическим концепциям, учит, как благоустроиться в этом мире. Эзотерическая
этика и метафизика буддизма, предназначенная для немногих посвященных,
избранных, призывает и учит отряхнуть прах жизни и окончательно сбросить бремя
бытия, уподобясь Будде, выйти из круговорота воплощений. Буддистская этика
отражает только вершки буддистской метафизики и не вмещает её небытийной
интенции. Но и нирваническая этика не дает способов метафизического
самоистребления человеческого духа, ибо человек не волен уничтожить
созданный Богом вечный личный дух. Таким образом, кокетничанье с небытием нужно
буддизму не для вхождения в полное небытие, что боготварной вечной
человеческой душе недоступно, а для утверждения ложных форм бытия, что
достижимо вполне. Европейский ум воспринимал в буддизме, прежде всего, то, что
соответствовало нигилистической атмосфере европейского общества
антитеистический, антиперсоналистический пафос и апологию небытия. Буддизм
давно моден среди европейских интеллектуалов, но помимо этого он оказывает
влияние на формирование различных европейских идеологий.

Постмодернизм следующая после позитивизма и неопозитивизма стадия игрового
сознания, синтезирующая, вместе с тем, нирваническую духовность буддизма.
Если позитивизм утверждает, что вопросы об истине, о вечной душе, о Боге
являются бессмысленными и ложными, то постмодернизм выстраивает такое сознание,
в котором подобные вопросы не могут зародиться.Это идеология апофеозаобщества
потребления: «Постмодерн означает торжество
потребительски-функционального отношения к миру. В нём мир теряет свою
устойчивость и сворачивается до одной ускользающей точки взаимодействия между
субъективной волей и объективной средой. В этом сущность так называемого американизма»
(В.В. Малявин). Постмодернизм легализует в качестве нормы уродства
постиндустриального информационного общества, техногенной цивилизации,
в которой «техническая среда превращается в самодовлеющую, развивающуюся по
собственным законам систему, отчего личность утрачивает связь с публичной
жизнью и погружается в безразличие; политика становится манипулированием
информацией и “культурными кодами”; реальное общество постепенно заслоняет
виртуальный «сетевой социум» анонимная, бесформенная общность, не имеющая
территории и скрепляемая лишь техническими средствами коммуникации» (В.В.
Малявин). Вместе с тем, постмодернистская идеология зачищает (от слова
«зачистка») от смыслов мировоззрение современного человека, разоружая его перед
угрозой экспансии агрессивно нивелирующегоглобализма.

Постмодернизм отрицает духовные реальности, атомизирует жизнь и хаотизирует
историю, отвергает всякое целеполагание, стремится всё многообразие бытия
свести к бессмысленному множеству языковых игр: чем произвольнее
деятельность, тем она ценнее. В полемике с просвещенческим культом разума
постмодернизм отвергает всякий разумный подход к реальности. Можно сказать, что
постмодернизм додумал до конца выводы из нирванической метафизики буддизма:
если реальность сводится к бесконечным вспышкам преходящих элементов, то
бессмысленно говорить о каком-либо смысле, цели, нравственности. С позиций
всеобщей изменчивости и случайности девальвируются основные категории разума:
реальность, истина, человек, история, знание, философия, язык. Не признаются
никакие критерии реальности, иерархии смыслов, в том числе ассиметричные
оппозиционные пары: высокое низкое, реальное воображаемое, субъект объект,
целое часть, внутреннее внешнее, поверхность глубина, Восток Запад, мужское
женское… Вообще растворяются всякие качественные различия. Любое явление
есть продукт времени и случая. Реальность сводится к языковой, текстовой
модели, поддающейся бесконечным изменениям и интерпретациям. Вопрос об
объективной истине бессмысленен, ибо всякая истина представляет собой
лингвистическую, историческую либо социальную конструкцию (дискурс),
которая в свою очередь является интерпретацией предшествующих конструкций. Не
существует универсальных критериев различения истины и не-истины, прекрасного и
безобразного, возвышенного и низменного, добра и зла; поэтому всякие
представления об истине, добре, красоте майеобразны, являются иллюзиями.

Человекдецентрируется не является автономным, самосознающим
индивидом, не обладает индивидуальным «я», в душевной жизни культивируется
множественность «я». Лишенный убеждений человек деперсонализируется в нём
стирается личность, он сводится к машине желаний, бессознательным
импульсам агрессии и насилия (в чём узнаем буддистские дхармы),
проявления которых и устанавливают так называемый человеческий порядок.
Отрицается наличие всякого субъекта действия, место которого занимают разного
рода безличные процессы: потоки желаний и интенсивности, трансагрессия и
эротизм, пульсации либидо, тотальная ирония или отвращение. Смысл человеческого
бытия в растворении индивидуальности, в экстазе отдавания себя безличности во
всех её измерениях в нирванизации бытия. «Дерзость постмодернистского
непотребства, рассчитанного на всеобщую потребу, точно определяет меру
человеческой несостоятельности: в нём человек не просто одинок, а вовсе
перестает ощущать себя человеком» (В.В. Малявин).

История представляет собой хаос случайных событий, не связанных между
собой и не подчиняющихся какой-либо логике и последовательности. Поэтому
история не имеет никакой цели и завершенности, это открытое пространство
бесконечных изменений и их интерпретаций. Любая попытка увидеть в истории некое
единство, смысл, систематичность, необходимость, непротиворечивость объявляется
актом насилия и подавления, но подавления не личности или индивидуальности, а
универсальной плюралистичности, беспорядка, изменчивости. Философии нет,
и не может быть в бесконечном множестве равнозначных текстов. В любом тексте
всё, что напоминает осмысленный образ, что является самотождественным и
самодостаточным, разлагается фрагментацией, дроблением, хаотизацией в процессе
бесконечной плюралистической игры, в поисках всё новых оппозиций,
противопоставлений, деталей, нюансов, парадоксов, неорганичных умозаключений.
Здесь можно говорить только о философии бессубъектности и бессмысленности. Язык
не является нейтральным посредником между мышлением и реальностью, реальность
никак не отражается в языке. И язык, и реальность сводятся к тексту, письму;
более того, текст, описание и являются единственной реальностью: карта
первичнее территории, телевизор формирует общество. Всеобщая текстуализация
реальности представляет собой бесконечное множество
повторений-замещений-дополнений по «законам» бессмысленной игры, бытие тотально
забалтывается. Для обессмысливания всякого текста навязывается принцип преднамеренного
повествовательного хаоса. Впрямую признается инфернальная заданность
такой установки: «Текст… в противоположность произведению, мог бы избрать
своим девизом слова одержимого бесами (Евангелие от Марка, 5,9): “Легион имя
мне, потому что нас много”. Текст противостоит произведению своей
множественной, бесовской текстурой, что способно повлечь за собой
глубокие перемены в чтении» (Ролан Барт).

В противоположность древнему мифологическому символу мироздания гармоничному
мировому деревусимволомпостмодернистского космоса является ризома,
которая представляет собой корневище, траву, не имеющую центра и хаотически
расползающуюся во все стороны. Вместо корневого, древовидного навязывается
плоскостное, децентрализованное, лишённое глубины пространство, мышление,
текст, ибо мир потерял свой стержень. Более того, подлинный мир и не
имел никогда бытийного стержня. В обществе ниспровергаются всякие
традиции, авторитеты, легитимности, законы, условности, насаждается настроение
всеобщего протеста и тотальной оппозиции. В искусстве постмодернизма
культивируются все формы отталкивающего, безобразного, все способы разложения
истины, добра, красоты: неопределенность, двусмысленность, фрагментарность,
поверхностность, ирреалистичность, гипертрофированная ирония, парадокс, мутация
жанров. Произведения искусства направлены на уравнивание значений фактического
и фиктивного, высокого и низкого, развенчание канонов. В постмодерном
«подлинном» искусстве господствует атмосфера карнавализации культ дикого
беспорядка, надругательства над возвышенным, осмеяния всех норм… Но и
подобная установка оказывается для последовательной постмодернистской эстетики
слишком жизнеутверждающей, поэтому декларируется, что творческие потенции
культуры исчерпаны и не остается ничего иного, как тиражировать уже однажды
созданное. Это удобная идеология для агрессивной посредственности и оправдания
творческого бесплодия, почему её апологетами являются производители
масскультуры.

Другое измерение постмодернизма проявляется в радикальном бунте против
европоцентризма, когда ниспровергаются все ценности и идеалы европейской
цивилизации, защищается всё варварское, маргинальное, периферийное, униженное,
угнетенное, ущербное: этнические меньшинства, сексуальные меньшинства, политический
и религиозный экстремизм, экологический радикализм, женское защищается от
мужского. Если модернизм воинственно антитрадиционален и антинормативен во имя
утверждения нетрадиционного смысла, языка, образа, авангардной нормы, то
постмодернизм тотально отвергает не только традицию, но и возможность всякой
нормативности и осмысленности. Если модернизм утверждает новое мировоззрение в
противовес традиционным, то постмодернизм отрицает возможность самого
мировоззрения в радикальном плюрализме идейных моделей. Если позитивизм
определял научное мировоззрение, модернизм в основном настроение культурного
творчества, то дух постмодернизма тотально императивен он претендует
быть не только стилем культуры, но и стилем жизни. Современная техногенная
цивилизация стремится не только к постоянной смене технологий, её базовой
ценностью является перманентная смена ценностей, то есть полная девальвация
ценностей, отрицание ценностей как таковых.

«В постмодерне современность научилась принимать своё собственное
отрицание и более того жить своими нигилистическими импульсами. В постмодерне
жизнь может выживать, лишь выделывая собственные маски, притворяясь не-жизнью,
имитируя смерть. Так вырисовывается центральная метафора постмодернистского
мироощущения: пустыня, пустынное пространство без границ и
ориентиров, без заветов и правил, место бесцельного блуждания и бегства от
себя. В пустыне нет общества в ней есть только бомжи, выдающие себя то
за тихих обывателей, то за суперменов. От скитаний в пустыне не остается ни
памятников, ни даже самих следов. В этих скитаниях перестаёшь видеть границу
между реальностью и наваждением. Невыносимая пустота пустыни заполнена миражами
и фантомами, в постмодернистском жаргоне симуляторами. В этих фантомах
человек постмодерна тайно опознаёт себя, точнее, свою слепоту и ничтожность. Он
из породы мазохистских Нарциссов, которые любят смотреть с отвращением и когда
миражи постмодернистской пустыни сливаются в одно безбрежное марево смертной
жизни или живой смерти, смутная тревога, не покидающая постмодернистского
Нарцисса, срывается в ужас. В пустыне страшно не потому, что там ничего нет, а
потому, что там всё пустое. Нужно быть государственным служащим США Френсисом
Фукуямой, чтобы благодушно взирать на такой «конец истории», не замечая зияющей
в нём бездны» (В.В. Малявин).

Постмодернизм распространяет позитивистский скепсис в культуру. Это нирванизация
бытия на западной почве, с замещением восточного космического пессимизма
западным небытийным оптимизмом. Постмодернизм являет современный тип новоевропейского
титанизма отрицания представлений об Абсолюте и универсуме.
Постмодернистские технологии предлагают набор эффективных способов и приемов фрагментации
реальности, хаотизации бытия. В жизни, конечно, достаточно
хаотичного, безобразного и безобразного, бессмысленного, но жизнь
к этому не сводится. Поэтому постмодернистское мировоззрение, насильственно
вымарывающее из сознания высшие пласты реальности, представляет собой идеологическую
манию. Диктат этого новомнения допускает крайне утрированные
проявления: истина имеет право представляться только в карикатурном виде, а
бессмысленность в апофеозе самоутверждения. Для расслабленного
постмодернистского ума всякое осмысленное суждение воспринимается на
чувственном уровне как скучное, серое, а потому предельно не интересное, а на
интеллектуальном уровне как враждебное и опасное и потому подлежащее тотальной
девальвации и осквернению.

Те немногие, кто в атмосфере постпозитивистского разложения сохраняют
онтологическое самоощущение и решаются говорить о вечном, как-то
стесняются говорить от души и вещают от имени диктующих авторитетов. Здесь
неприлично искреннее личное духовное свидетельство. А на секуляризованном краю
культуры культивируется разнуздание самости, чем низменнее, тем оригинальнее и
авторитетнее. Либо о божественном как о казарме для духовной муштры или
холодном истукане, либо Бога нет, и всё позволено, при этом
вседозволенное по существу ничтожно и противно.

Формы социальных идеологий

Идеологии интеллектуальной деградации подготавливают людей к восприятию
наиболее агрессивных и тотальных идеоманий массовых социальных галлюцинаций.
С сем­на­дца­то­го го­да в Рос­сии после захвата власти идеологической
когортой про­яви­лись раз­лич­ные идеологии социального небытия,
отличающиеся сте­пе­нью раз­ру­ши­тель­ной мо­щи и ха­рак­те­ром па­ра­зи­ти­ро­ва­ния
на ре­аль­но­сти.

Необходимо оговориться, что термин «социализм» обозначает различные, хотя и
переплетенные традиции в общественной мысли и в истории. К XIX веку была
сформулирована социалистическая идея солидарности, взаимопомощи людей,
справедливого общества, социального, экономического и национального равенства
всех людей. Социалистическое общественное устройство должно основываться на приоритете
общественной собственности на средства производства, отсутствии эксплуатации,
справедливом распределении материальных благ. Коллективистская идеология
формировалась в оппонировании либерализму, как идеологии индивидуалистической.

Во все века на здравых социальных концепциях паразитировали идеологические
мании, искажающие социалистическую идею для достижения противоположных
целей. В начале Великой Французской революции под лозунгами свобода,
равенство, братство сформировался кровавый режим якобинской диктатуры. Уже
в середине XIX века две «социалистические» традиции размежевались на враждебные
лагеря с противоположными задачами. Социал-демократическая европейская
традиция оказала и оказывает до сих пор большое влияние на формирование
западного общества, уравновешивая крайности экономического либерализма. Но в
1848 году в «Манифесте Коммунистической партии» Карл Маркс и Фридрих Энгельс
отвергли все конструктивные социалистические концепции как оппортунистические,
утопические, христианские, мелкобуржуазные. Классики марксизма
противопоставляли им принципы истинного, или научного социализма.
Марксистский социализм и коммунизм как радикальная социальная утопия
никогда не ставил перед собой задач достижения справедливого общественного
устройства, но успешно паразитировал на социалистических идеалах для достижения
противоположных целей. В данном случае термином «социализм» будет именоваться социалистическая
идеологическая мания, наиболее явственно выраженная в марксизме.

Социальные формы идеомании паразитируют на стремлении человека
реализовать соборный идеал социальной и национальной справедливости. Это экспансия
социального небытия. И.Р. Шафаревич в книге «Социализм как явление мировой
истории» анализирует корни такого рода идеологии социализма:

«а) Идея гибели человечества не смерти определенных людей, но
именно конца всего человеческого рода находит отклик в психике человека.
Она возбуждает и притягивает людей, хотя и с разной интенсивностью, в
зависимости от характера эпохи и индивидуальности человека. Масштабы
воздействия этой идеи заставляют предположить, что в большей или меньшей мере
ей подвержен каждый человек; здесь проявляется универсальное свойство
человеческой психики;

б) Эта идея проявляется не только в индивидуальных переживаниях хотя бы и
большого числа отдельных личностей она способна объединить людей (в отличие,
например, от бреда), то есть является социальной силой. Стремление к
самоуничтожению можно рассматривать как элемент психики всего человечества;

в) Социализм это один из аспектов стремления человечества к
самоуничтожению, к Ничто, а именно, его проявление в области
организации общества…

По-видимому, социализм является постоянным фактором человеческой истории,
по крайней мере, в период существования государства… Мы должны признать
социализм одной из самых мощных и универсальных сил, действующих в том поле, в
котором разыгрывается история…

Смерть человечества является не только мыслимым результатом
торжества социализма она составляет цель социализма».

К. Маркс с юности был привержен титаническому демонизму, пафос
которого и привил к классическому европейскому социализму. В стихах молодой
Маркс сформулировал своё инфернальное кредо:

Мир, что громоздится меж мной и пропастью,

В силу моих проклятий на века пусть обратится в прах.

Его суровую реальность сожму в руках:

Меня ж объявши, бессловесно да сгинет мир.

Потом потонет в бездонной пустоте,

Вконец погибнет лишь тогда наступит жизнь!..

 

Адский смрад ударяет мне в голову и наполняет её до того,

Что я схожу с ума, а сердце мое совершенно обновляется…

Я брошу перчатку и увижу, как рухнет этот исполин-пигмей.

Затем я буду шагать по его развалинам

И, давая силу действия моим словам,

Я буду чувствовать себя равным создателю.

Существует мнение, что марксизм сформировался под идейным влиянием иудейского
мессианизма. Действительно, еврейская мессианская идея была для Маркса
одной из формообразующих в его мышлении. В её форму он облекал свой основной
жизненный интерес, который, однако, проистекал из других источников. В
еврейско-мессианской форме мышления Маркса пролетариат наделялся
характеристиками мессии, но не потому, что Маркс считал пролетариат
богоизбранным. В радикально богоборческом сознании Маркса вообще не было места
понятию богоизбранности. Избрал пролетариат не Бог, а сам Маркс, претендующий
на роль творца. И пролетариат избран Марксом-демиургом как единственно
подходящий материал для изготовления орудия мировой революции. Уничижённое
положение пролетариата интересовало создателя марксизма не из альтруистических
побуждений, а в той степени, в которой это положение спрессовывало социальную
агрессию, которой можно было манипулировать. Таким образом, моделировал учение
Маркса не еврейский эсхатологизм, а фаустовская энергия богоборчества и
титанизм мироразрушения. Марксизм это агрессивное антихристианство, но не
как реакция ветхозаветной религиозности, а как радикальное богоборчество, с
налётом форм иудейской эсхатологии.

Итак, влечение к самоуничтожению, выражающееся в социальных формах,
является, согласно И.Р. Шафаревичу, последней тайной социализма. В
данном случае речь идет о единой идеологии социального небытия, внутри
которой дифференцировались различные течения: коммунизм, социализм,
национал-социализм, либерал-большевизм. Любая идея может превратиться в
патологическую манию, поэтому предметом идеомании может быть любое
мировоззрение. Коммунизм небытийно переориентирует энергию иудейского
эсхатологизма. Социализм паразитирует на стремлении к социальной
справедливости в формах христианской традиции. Фашизм это реакция
языческого миросозерцания, языческий культ государства и народа. Либерал-большевизм
это болезнь европейского просветительского мировоззрения. В коммунизме призыв к
всеобщему разрушению формулируется открыто. В менее радикальных формах
идеология навязывает фиктивные цели (социализм) или реальные ценности, но
гипертрофированные, превращенные в иллюзии (фашизм), либо смесь фикций и
иллюзий (либерал-большевизм). Эти формы идеологии отличаются друг от друга
степенью выражения и тотальности духа разрушения, а также характером
паразитирования на реальности.

Ком­му­ни­сти­че­ская идео­ло­гия как наи­бо­лее то­таль­ная и от­кро­вен­ная
дек­ла­ри­ру­ет­ пол­ное разрушение традиционных форм жизни и по­ра­бо­ще­ние
че­ло­ве­ка. Название «ком­му­низм» (от лат. communism об­щий) декларирует, что
идео­ло­гия долж­на быть рас­про­стра­не­на на всех и на всё, при­зва­на сте­реть
ка­че­ст­вен­ные раз­ли­чия ме­ж­ду всеми реа­лия­ми: между на­циями и со­словиями,
го­ро­дом и де­рев­ней, ме­ж­ду ум­ст­вен­ным и фи­зи­че­ским тру­дом, всем,
что соз­да­ет мно­го­об­ра­зие жиз­ни. Этот ме­ха­низм все­об­ще­го ни­ве­ли­ро­ва­ния
именуется но­вой жиз­нью. Пол­ное искоренение ре­ли­гии ос­но­ва­ния
че­ло­ве­че­ской куль­ту­ры долж­но при­вес­ти к раз­ви­тию всех форм куль­ту­ры.
Коммуно-социализм вытравливает национальное самосознание, нивелирует
национальные различия. «Социализм обезличивает национальное начало и
подъедает национальность в самом корне» (Ф.М. Достоевский). Окон­ча­тель­ное
сти­ра­ние ка­че­ст­вен­но­го раз­ли­чия ме­ж­ду людь­ми оз­на­ча­ет соз­да­ние
но­во­го все­сто­рон­не раз­ви­то­го че­ло­ве­ка. И, на­ко­нец, «раз­ви­тие
об­ще­ст­ва окон­ча­тель­но пре­вра­тит­ся в соз­на­тель­ный, пла­но­мер­но на­прав­ляе­мый
про­цесс». Этот мировой «про­кат­ный ста­н» должен при­вести к то­му, что «бу­ду­щее
ком­му­ни­сти­че­ское об­ще­ст­во бу­дет по­сто­ян­но из­ме­няю­щим­ся, ди­на­мич­но
раз­ви­ваю­щим­ся об­ще­ст­вом».

Ци­та­ты взя­ты из статьи «коммунизм» в Фи­ло­соф­ской эн­цик­ло­пе­дии, но
по­доб­ной «диа­лек­ти­кой» бы­ли на­пол­не­ны не­дав­но все тру­ды по гу­ма­ни­тар­ным
про­бле­мам. За бес­смыс­лен­ны­ми фор­му­ли­ров­ка­ми про­гля­ды­ва­ет не­коевсе­ох­ва­ты­ваю­щее
стрем­ле­ние к осознанию и ис­тол­ко­ва­нию дей­ст­ви­тель­но­сти. Идеа­лы ком­му­низ­ма
апо­фа­тич­ны (от­ри­ца­тель­ны) и эс­ха­то­ло­гич­ны (за­пре­дель­ны)
по от­но­ше­нию ко все­му су­ще­му. Ком­му­низм уст­рем­лен не к че­му-то кон­крет­но­му,
но за пре­де­лы вся­кой кон­крет­но­сти в свет­лое бу­ду­щее, ли­шен­ное
ка­че­ст­вен­ной оп­ре­де­лен­но­сти и пред­став­ляю­щее со­бой не ­что иное,
как не­бы­тие.

Ком­му­низм это всепоглощающая во­ля к смер­ти, в нём «настроение
гибели и разрушения мира… составляло основную внутреннюю мотивировку» (И.Р.
Шафаревич). Это предельная одержимость небытием, вплоть до самоуничтожения
(и как один умрём в борьбе за это). В полном объёме коммунизм
нигде воплотиться не мог, так как это привело бы к полной гибели захваченного
общества и самоуничтожению коммунистического режима. В историческом плане
коммунизм есть наиболее последовательная антибытийная агрессия. Различие
коммунизма и социализма в истории в радикальности, в степени разрушения. Пока
мир жив, коммунизм возможен только как всплески безумного самоистребления.
Россию обрушили в коммунизм при военном коммунизме и в 30-е годы.

Со­циа­лизм со­блаз­ня­ет ил­лю­зия­ми социального равенства и
справедливости, фикциями материального процветания. Чтобы подвести
человека к пропасти небытия, идеология формулирует идеалы, почерпнутые в
реальности, но лишённые подлинного смысла. В социализме самые возвышенные идеи
приобретают ложный характер. Великий Инквизитор у Ф.М. Достоевского «видит,
что надо идти по указаниям умного духа, страшного духа смерти и разрушения,
а для того принять ложь и обман и вести людей уже сознательно к
смерти и разрушению и притом обманывать их всю дорогу, чтобы они как-нибудь
не заметили, куда их ведут».

В социализме «за официальным, экзотерическим исповеданием веры стоит
подлинное, нигде прямо не выраженное эзотерическое исповедание. Оно скрыто,
потому что по своим свойствам не может быть возвещено прямо, по крайней мере,
до той поры, пока коммунизм не овладеет всем миром» (Р.Н. Редлих).
Идеология социализма заменяет всякий положительный идеал иллюзией или фикцией.

В развитом социалистическом обществе в СССР были наглядно воплощены
“блага” социализма. То, что объ­яв­лялось це­лью со­циа­лиз­ма, ра­ди ко­то­рой
при­но­силось в жерт­ву мно­го­об­ра­зие жиз­ни, под­ле­жало разрушению в пер­вую
оче­редь. Ни в од­ном со­циа­ли­сти­че­ском об­ще­ст­ве не бы­ло сво­бо­ды,
брат­ст­ва, ра­вен­ст­ва. Свободой в социализме именуется рабство,
равенством полная нивелировка для отверженных и привилегии для избранных,
братством закон, по которому сын предает отца, жена доносит на мужа, брат
уничтожает брата. Ни­где не было и не мо­жет быть по при­ро­де ве­щей ма­те­ри­аль­но­го
про­цве­та­ния бла­го­да­ря марксистскому со­циа­лиз­му. За­то экс­плуа­та­ция
че­ло­ве­ка че­ло­ве­ком при­об­ре­та­ет в об­ще­ст­ве, где со­циа­лизм по­стро­ен
пол­но­стью (ста­лин­ские 30-е го­ды), не­ви­дан­ные, чу­до­вищ­ные фор­мы.

Ни­ко­гда в со­циа­ли­сти­че­ских об­ще­ст­вах власть не при­над­ле­жа­ла тру­дя­щим­ся.
Един­ст­вен­ная более или менее реа­ли­зо­ван­ная дог­ма при со­циа­лиз­ме это «об­ще­ст­во,
воз­ник­но­ве­ние и раз­ви­тие ко­то­ро­го не­раз­рыв­но свя­за­но с ру­ко­во­дя­щей,
на­прав­ляю­щей дея­тель­но­стью мар­кси­ст­ско-ле­нин­ских пар­тий, иду­щих в
аван­гар­де со­ци­аль­но­го про­грес­са, мо­би­ли­зую­щих и ор­га­ни­зую­щих
мас­сы на но­вые по­бе­ды в де­ле со­циа­ли­сти­че­ско­го строи­тель­ст­ва»
(Фи­ло­соф­ская эн­цик­ло­пе­дия, ста­тья «Со­циа­лизм»).

Со­циа­лизм по­ра­бо­ща­ет че­ло­ве­ка ис­ка­жен­ным со­ци­умом, по­это­му
он по су­ще­ст­ву асо­циа­лен. Со­циа­ли­сти­че­скую ре­во­лю­цию пра­во­мер­нее
на­зы­вать ан­ти­со­ци­аль­ным пе­ре­во­ро­том, ибо она унич­то­жа­ет ор­га­нич­ные
со­сло­вия, со­ци­аль­ные груп­пы, разрушает традиционный жизненный уклад. Эту идео­ло­гию
мож­но на­зы­вать со­циа­ли­сти­че­ской толь­ко по фор­мам и сред­ст­вам раз­ру­ше­ния
лич­но­сти.

В мар­ксистском социализме нет и ни­ко­гда не бы­ло час­тич­ной прав­ды,
а тем более идеи со­ци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти, ко­то­рую ви­де­ли в нём
не­ко­то­рые рус­ские хри­сти­ан­ские фи­ло­со­фы (Г.П. Фе­до­тов, Н.А. Бер­дя­ев,
прот. Сер­гий Бул­га­ков). Марксистами со­циа­лиз­м рассматривался как этап в
построении коммунизма, при котором никогда не боролись за со­ци­аль­ную спра­вед­ли­во­сть,
ни­где в ми­ре не прибавилось процветания благодаря ему. Он лишь па­ра­зи­ти­ро­вал
на стрем­ле­нии лю­дей к со­ци­аль­ной спра­вед­ли­во­сти и вёл грандиозную
социальную демагогию. Это не ос­ле­п­ле­ние со­зи­да­ни­ем, но одер­жи­мость
раз­ру­ше­ни­ем под ло­зун­га­ми со­зи­да­ния. То, что называется социализмом в
Западной Европе большая степень государственного регулирования экономики (в
частности, шведская модель) это совершенно другая реальность, именуемая
тем же термином.

Материальное процветание по природе вещей невозможно в атеистическом
материалистическом обществе, ибо для производства материальных благ необходимы
духовные или хотя бы идеальные мотивы, стимулы, силы: «Производство,
создающее благосостояние и возможность пользоваться материальным комфортом и
благами жизни, может осуществляться систематически и эффективно только в таких
обществах, где есть моральные элементы и движущие силы, такие, как
взаимопонимание и порядочность, уважение справедливости и признание взаимных
обязательств, забота об общественном всеобщем благе. Там, где не хватает таких
элементов и стимулов, там человеческий труд начинает количественно уменьшаться
и качественно ухудшаться, всякому взаимодействию препятствует взаимное
недоверие; под влиянием эгоизма отдельных индивидов распадаются социальные
связи и нарушаются те пружины, которые поддерживают социальные стремления; там
уменьшается и само материальное богатство, пересыхают глубиннейшие источники
средств к существованию… Народ, который остался сегодня без чести, завтра останется
без хлеба» (Э. Олешко).

Фа­шизм не при­зы­ва­ет к са­мо­ис­треб­ле­нию впря­мую (как ком­му­низм),
не за­ни­ма­ет­ся строи­тель­ст­вом уто­пии (как со­циа­лизм). Он абсолютизирует
ре­аль­ные цен­но­сти, но пре­дель­но ограниченные, что пре­вра­щает их в
идо­лов и ­вызывает раз­ру­ши­тель­ные по­след­ст­ви­я для всего общества. Фа­шизм
это ги­пер­тро­фи­ро­ва­ние мо­щи го­су­дар­ст­ва (эта­тизм) и
абсолютизация конкретной на­ции (шо­ви­низм).

В эта­тиз­ме го­су­дар­ст­во всё, че­ло­век ни­что: «Для фа­ши­ста
всё в го­су­дар­ст­ве, и ни­что че­ло­ве­че­ское и ду­хов­ное не име­ет цен­но­сти
вне го­су­дар­ст­ва. В этом смыс­ле фа­шизм то­та­ли­та­рен, и фа­ши­ст­ское го­су­дар­ст­во,
син­те­зи­руя и объ­е­ди­няя все цен­но­сти, ин­тер­пре­ти­ру­ет их, раз­ви­ва­ет
и при­да­ёт си­лы всей жиз­ни на­ро­да» (Мус­со­ли­ни).

Органичное назначение го­су­дар­ст­ва ско­вы­вать со­ци­аль­ный ха­ос и аг­рес­сию,
по­ла­гая гра­ни­цы доз­во­лен­но­го, за­щи­щать пра­ва, сво­бо­ды и дос­то­ин­ст­во
че­ло­ве­ка, соз­да­вать ус­ло­вия для его са­мо­реализации. При неестественном
преувеличении роли государства безмерно усиливаются его репрессивные и силовые
функции, что требует милитаризации. Гипертрофированная же военная машина
толкает к внешней экспансии. Этатизм это неизбежная война. Всевластие
государства тоталитаризм изнуряет силы общества, ввергает народ в
военные авантюры и приводит, в конечном итоге, к крушению государства.

В шовинизме сво­бо­да и су­ве­ре­ни­тет лич­но­сти, са­мо­цен­ность
че­ло­ве­че­ской жиз­ни при­но­сят­ся в жерт­ву на­цио­на­ли­сти­че­ско­му
идо­лу. Во Хри­сте «нет раз­ли­чия ме­ж­ду Иу­де­ем и Ел­ли­ном, по­то­му
что один Гос­подь у всех…» (Рим.10,12). Но в земной жиз­ни вне на­цио­наль­ной
куль­ту­ры не­воз­мож­но ро­ж­де­ние и возра­ста­ние лич­но­сти. На этом и на
естественных патриотических чувствах па­ра­зи­ти­ру­ет идеология, взнуз­ды­вая
их до на­цио­на­лиз­ма на­цио­на­ли­сти­че­ско­го эго­из­ма, диктующего
негативное отношение к другим народам и ве­ду­ще­го к националистической изо­ля­ции,
и далее до шо­ви­низ­ма край­ней, аг­рес­сив­ной сте­пе­ни на­цио­на­лиз­ма,
стре­мления к геноциду дру­гих народов.

Для шовиниста война это благо: самоутверждение «великой» нации при
подавлении «низших». Разрушая здоровые жизненные начала и мобилизуя
национальные заблуждения и пороки, шовинизм ведёт к вырождению нации. Шовинистическая
фобия состояние страха и ненависти, и милитаристский угар это война
против всех и верный путь к самоистреблению нации. Это настолько очевидно
доказано историей, что возникает вопрос: всегда ли народ отдаётся фашистской
мании добровольно, не толкают ли его к этому силы, заинтересованные в его
гибели?

Итак, фа­шизм суммирует ми­фо­ло­гию и энер­гию эта­тиз­ма и шо­ви­низ­ма.
Один из по­лю­сов мо­жет до­ми­ни­ро­вать: эта­ти­ст­ский (италь­ян­ский фа­шизм)
или шо­ви­ни­сти­че­ский (на­цио­нал-со­циа­лизм в Гер­ма­нии). Эти сти­хии не
все­гда еди­ны, мо­гут раз­ви­вать­ся по­этап­но, под­кре­п­ляя друг дру­га или
временно вра­ж­дуя ме­ж­ду со­бой.

Со­циа­лизм и ком­му­низм на­прав­ле­ны на унич­то­же­ние хри­сти­ан­ской
Все­лен­нойи яро­ст­но атеи­стич­ны. Фа­шизм ме­нее то­та­лен, чем со­циа­лизм-ком­му­низм,
и религиозно индифферентен. При фа­ши­ст­ском ре­жи­ме кон­тро­ли­ру­ют­ся те
сфе­ры, ко­то­рые спо­соб­ст­ву­ют на­ра­щи­ва­нию мо­щи на­ции и го­су­дар­ст­ва,
и унич­то­жает­ся всё, что фак­ти­че­ски это­му со­про­тив­ля­ется. Ре­ли­гия,
куль­ту­ра и эко­но­ми­ка не по­дав­ля­ют­ся в той степени, в какой не ме­ша­ют
за­да­чам ре­жи­ма. При фа­шиз­ме сфе­ра то­таль­но­го кон­тро­ля су­же­на, но
гра­ни­цы за­пре­тов мо­гут фик­си­ро­вать­ся жёст­че, чем при ком­му­но-со­циа­лиз­ме,
а их на­ру­ше­ние ка­рать­ся бо­лее сви­ре­по.

Фашизм паразитирует на реальностях, которые сформировались до возникновения
христианства. Это дохристианская форма небытийной социальной идеологии.
К фашизму можно отнести утопии Платона («Государство»), Т. Мора, Т. Кампанеллы,
Фурье и то, что И.Р. Шафаревич называет государственным социализмом
(государственные системы Месопотамии, Древнего Египта, Древнего Китая, империя
инков, государство иезуитов в Парагвае).

Фашизм в сферах, подлежащих его контролю, по степени агрессивности и
жестокости не уступает социализму. Социализм и коммунизм более небытийные формы
идеологии потому, что они направлены на разрушениехристианского космоса.
Это непосредственное восстание на творческий акт Бога. Поэтому социализм
и коммунизм, в отличие от индифферентного фашизма, яростно атеистичны. К
социалистическо-коммунистической форме идеологии можно отнести описанные у И.Р.
Шафаревича революционный, эсхатологический социализм гностических и
средневековых ересей, учение Мюнцера, марксизм.

Фа­шизм мень­ше по­ра­жа­ет пси­хо­ло­гию лю­дей, поэтому от него лег­че ос­во­бо­дить­ся.
В Ита­лии и да­же в Гер­ма­нии срав­ни­тель­но лег­ко из­жи­ва­лась
общественная одержимость. В стра­нах со­циа­лиз­ма ос­во­бо­ди­тель­ное дви­же­ние
осоз­на­ёт се­бя сна­ча­ла в рам­ках идео­ло­гии (со­циа­лизм с че­ло­ве­че­ским
ли­цом, гу­ман­ный со­циа­лизм, пе­ре­строй­ка). За­тем об­ще­ст­во об­ре­че­но
прой­тиме­нее напряженные идео­ло­ги­че­ские кру­ги, в том чис­ле и со­блазн
фа­шиз­мом, и прель­ще­ние ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской ли­бе­раль­ной
уто­пи­ей. От­сю­да про­цесс оз­до­ров­ле­ния бо­лее дли­те­лен, про­ти­во­ре­чив,
неизбежны ре­ци­ди­вы.

Идео­ло­гии со­ци­аль­но­го не­бы­тия соз­да­ют по­ле прель­ще­ния, в
ко­то­ром ос­во­бо­ж­де­ние от од­ной из их форм чре­ва­то впа­де­ни­ем в дру­гую.
Это сво­его ро­да ис­то­ри­че­ская во­рон­ка, по­пав­ший в неё на­род не
при­над­ле­жит се­бе, вихрь идео­ло­ги­че­ско­го по­мут­не­ния не­ми­нуе­мо вле­чёт
его на дно. Например, фа­шизм в Германии и либерал-большевизм в девяностые годы
ХХ века в России ут­вер­ждались на вол­не ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской сти­хии.
Раз­ло­же­ние ком­му­низ­мом тра­ди­ци­он­ных форм жиз­ни вы­зы­ва­ет в об­ще­ст­ве
бо­лез­нен­ную ре­ак­цию са­мо­со­хра­не­ния. Ком­му­низм раз­мы­ва­ет на­ро­ды
в ин­тер­на­цио­на­лиз­ме, ру­шит тра­ди­ци­он­ную го­су­дар­ст­вен­ность, се­мью,
нрав­ст­вен­ность. В от­вет фа­шизм экс­плуа­ти­ру­ет идеа­лы на­цио­наль­но­го
ве­ли­чия и го­су­дар­ст­вен­но­го мо­гу­ще­ст­ва, креп­кой се­мьи и дис­ци­п­ли­ни­ро­ван­но­го
об­ще­ст­ва(за­кон и по­ря­док). Гит­лер и Мус­со­ли­ни в полную
силу ис­поль­зо­ва­ли ан­ти­ком­му­ни­сти­че­скую ис­те­рию об­ще­ст­ва.
Коммунизм подавляет свободу, в ответ либерал-большевизм прельщает ан­ти­ком­му­ни­сти­че­ской
ри­то­ри­кой и необузданными свободами, громоздя очередные бас­тио­ны идео­кра­ти­и
режима власти идеологии.

Либерал-большевизм девяностых годов ХХ века навязывал
псевдолиберальные ценности, фальсифицировал понятия свободы, демократии, рынка.
Он не имеет отношения к подлинным идеалам либеральной демократии, так же, как
социализм к социальному равенству и справедливости. Если коммуно-социализм это антирыночная
утопия, то либерал-большевизм это утопия рыночная, также насаждаемая
средствами государственного принуждения.

Либерал-большевизм внедряет примитивные ценности общества потребления,
разнуздывает хищнические инстинкты, оправдывая их разного рода мифами: первоначальное
накопление капитала всегда и везде проходило криминальными способами, но в
последующих поколениях капиталисты служат общественным интересам; чем больше в
обществе очень богатых людей, тем более благоденствует общество в целом… В
отличие от агрессивного интернационализма в коммунизме и агрессивного
национализма в фашизме, либерал-большевизм разлагает остатки традиционного
религиозно-нравственного космоса, обволакивая сознание общечеловеческими
ценностями, единым мировым пространством.

При видимой про­ти­во­по­лож­но­сти ком­му­но-социализму и фа­шиз­му
либерал-большевизм имеет с нимиоб­щую при­ро­ду: атеизм и аг­рес­сив­ную ан­ти­ду­хов­ность;
обман и демагогию, им­мо­ра­лизм, бес­прин­цип­ность, воз­ве­ден­ные в прин­цип;
ог­ра­ни­чен­ность и ра­зо­рван­ность соз­на­ния, склон­но­го к раз­но­го ро­да
фо­би­ям, мас­со­вым пси­хо­зам, ис­те­ри­ям; ат­ро­фи­ро­ван­ность пра­во­соз­на­ния,
ис­то­ри­че­ской па­мя­ти и на­цио­наль­но­го са­мо­соз­на­ния; пар­тий­ный под­ход,
без­жа­ло­ст­ное от­но­ше­ние к идей­ным про­тив­ни­кам, ко­то­рые вос­при­ни­ма­ют­ся
как не­лю­ди. В лю­бой раз­но­вид­но­сти идео­кра­ти­че­ский ре­жим
спо­со­бен пра­вить толь­ко на­си­ли­ем и ло­жью, ли­бо ло­жью и на­си­ли­ем.

Последовательность идеологической экспансии: коммунизм, социализм, фашизм
либо либерал-большевизм отражает от­сту­п­ле­ние сил со­ци­аль­но­го не­бы­тия,
воз­рас­таю­щую связь с ре­аль­но­стью, но и боль­шую сте­пень мас­ки­ров­ки.
Со­циа­лизм дей­ст­ви­тель­но низ­шая ста­дия ком­му­низ­ма, но в дру­гом
из­ме­ре­нии. Фа­шизм в свою оче­редь ус­ту­па­ет в мо­щи, то­таль­но­сти со­циа­лиз­му.
В ис­то­рии эти фор­мы в той или иной сте­пе­ни сме­ши­ва­ют­ся, но с яв­ным
пре­об­ла­да­ни­ем од­ной из них. Идео­ло­гия опу­ты­ва­ет ду­шу че­ло­ве­ка,
ис­поль­зуя ма­лей­шее рас­слаб­ле­ние, что­бы в лю­бой доступной фор­ме вне­дрить­ся
в ор­га­низм на­ро­да и лич­но­сти. Оч­нёт­ся че­ло­век от ком­му­ни­сти­че­ско­го
бе­зу­мия все­ис­треб­ле­ния, идео­ло­гия со­блаз­ня­ет его фее­ри­ей со­циа­ли­сти­че­ской
пе­ре­ков­ки; ус­та­нет от фик­тив­ных пе­ре­стро­ек, его
увлекаютидеа­ла­ми не­обуз­дан­но­го по­треб­ле­ния ли­бо втя­ги­ва­ют в идо­ло­по­клон­ст­во
на­цио­наль­но­му ве­ли­чию и го­су­дар­ст­вен­но­му мо­гу­ще­ст­ву. Ос­во­бо­ж­де­ние
от жё­ст­ких форм идео­ло­гии может про­хо­дить че­рез бо­лее мяг­кие фор­мы,
но на ка­ж­дой сту­пе­ни это­го пу­ти об­ще­ст­во ждут но­вые ис­ку­ше­ния.

Более того, идеологические увлечения не безобидная игра ума. Идеализм привлекает
красотой построений, рационализм увлекает последовательностью и
доказательностью, эмпиризм очевидностью, атеизм принципиальностью, материализм
основательностью, позитивизм терпимостью. На каждом этапе ничто не
настораживает, нет ничего пугающего. Но это ступенипоследовательного
обольщения сознания и совести, деградации личности.

Атеизм лишает душу бытийных корней, заглушает совесть. Материализм снижает и
примитивизирует жизненные интересы и идеалы. Увлечение социалистическими
фикциями и иллюзиями могло утвердиться только в материалистическом
мировоззрении. Рационализм высушивает душу, формализует и сужает сознание,
внушает уверенность в возможности арифметического решения всех проблем.
Эмпиризм развязывал руки для бездумных экспериментов над живым и над жизнью.
Позитивизм же воспитывал «мудрое» равнодушие ко всему происходящему у той части
общества, которая имела возможность что-то понять и сопротивляться.

К тому времени, когда идеологии открыто декларируют свои цели, совесть
человека уже настолько притуплена, а сознание замутнено последовательной
деперсонализацией, что человек не слышит губительного смысла идеологических
лозунгов. Сначала всемирная социалистическая революция для счастья всего
человечества. Отсюда нравственно то, что служит революции. Кто не
служит классовый враг и выпадает из сферы нравственного отношения: если
враг не сдается его уничтожают. Самоуспокоение палачей революцию в
перчатках не делают. Чтобы оправдать тот факт, что в маховик революции
попадают и не враги: лес рубят щепки летят.

Люди, так думающие, продолжают рожать детей и даже способны их
любить, могут целеустремленно работать, проявлять какие-то человеческие
качества, но в главном они уже нелюди, ибо ощущение самоценности и
неприкосновенности человеческой жизни ими утрачено. Всякий человек остается для
них нужным и полезным только в тот момент и в той степени, в какой он является носителем
и воплощением идеологической нормы: классовой солидарности и
непримиримости, революционного энтузиазма и бдительности, социалистического труда
и потребления, коммунистического сознания.

Отменены незыблемые основы бытия человека, поэтому нет ничего
недозволенного. Подобная дегуманизация не знает пределов: идеологические
критерии санитарного диагноза свой или чужой перманентно меняются вслед
за изменением направления генеральной линии идеологической
власти. Линия же эта представляет собой указатель тех сфер жизни и тех слоев
общества, которые в данный момент назначены к идеологической перековке
либо уничтожению. В «мясорубку» чистки отправляются бесконечные ряды все
новых врагов. Эта идейная одержимость не имеет внутреннего ограничения,
и идеологическая гильотина сама остановиться не может. Конечная цель
экспансии самоистребление после уничтожения всего и вся.

Апофеоз идеомании

И.Р. Шафаревич в книге «Социализм как явление мировой истории» описывает,
как всех идеологических утопиях, начиная с книги Платона «Государство»,
содержится универсальный принцип классификации людей[4]. Прежде всего,
выделяется класс посвящённых, или избранных, остальные делятся на
приближенных и отверженных. Посвящённые группа
эзотериков, приобщённых к тайным целям и методам тотального идеологического
служения. Идеологические маньяки являются носителями
идеологического откровения, их потребности оказываются требованиями самой
идеологии. Приближённые служат слепым орудием посвящённых,
или материалом идеологического переустройства. Наиболее заслуженные из них
могут стать посвящёнными. Неугодные же отбрасываются в отверженные.
Отверженные большая часть живущих принципиально чужды идеологии;
сопротивляющиеся из них подлежат уничтожению, оставшиеся — порабощению режимом
лжи и насилия. От рождения и до смерти отверженный отвержен и путь в посвящённые
ему закрыт. Иногда отверженный может пробиться в приближенные, но
и здесь он на подозрении по происхождению.

Избранные и посвящённые погружены в особое идеологическое
поле, где культивируются античеловеческие качества. Прежде всего, идеомания
ведет к отрыву от традиционной культуры и её истоков.
Духовно-нравственная деградация сопровождается созданием псевдокультуры,
которая разрушает дисциплинирующие нравственные устои, раскрепощает
демонические влечения. Идеологически посвящённый представляет собой тип духовного
отщепенца, могущего происходить из любой социальной группы. Его
мироощущение формируется вне укоренённости в истории, культуре, традициях.

Идеологически одержимые посвящённые спаяны в воинственный орден избранныхотщепенцев
от человеческого сообщества. В XIX веке анархист М.А. Бакунин поучал: «Революционер
человек обречённый. Все нежные чувства родства, любви, дружбы, благодарности и
даже самой чести должны быть задавлены в революционере. Он не революционер,
если ему чего-либо жалко в этом мире. Он знает только одну науку науку
разрушения». С.Г. Нечаев (Ленин называл его «титаном
революции») доводит принципы маниакального отщепенства до
совершенства в «Катехизисе революционеров»: «Революционер человек
обречённый. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни
привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Всё в нём поглощено единым
исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью революцией». Таким
образом, посвящённый, или избранный (революционер) безличен и
является слепым орудием, «плотью» и проводником идеологии. О роли приближённых
в «Катехизисе» сказано: «У каждого товарища должно быть под рукою несколько
революционеров 2-го и 3-го разрядов, то есть не совсем посвящённых. На
них он должен смотреть, как на часть общего революционного капитала, отданного
в его распоряжение». Отверженному же миру Нечаев отводил традиционную
участь уничтожение. Так обстояло дело во всех идеократических режимах
вплоть до нашего времени, когда избранные называли себя революционерами,
нашей партией, авангардом, гегемоном, пролетариатом, передовым, или
революционным, классом, а с начала девяностых годов демократами. Приближённые
это союзники пролетариата, социально близкие. Отверженные же это классовые
враги, буржуи, враги народа, в первой половине девяностых они именовались красно-коричневыми,
коммуно-фашистами. Меняются наименования, но един психологический тип и
конституция функциональная структура, только оттачивающиеся в веках.

Каковы общие черты избранных, посвящённых? Они ощущают причастность к
некоему тайному тотальному заданию и регламентируют в соответствии с ним
всю свою жизнь. Вместе с тем, избранный чувствует необузданную волю к
подчинению мироздания идеологическим потребностям, к уничтожению всего, что
этому сопротивляется. На этой основе он ощущает единство со всеми, кто
«посвящён» в тайну служения (товарищи), испытывает враждебное отношение
ко всем остальным людям. Посвящённый, всецело подчиняясь идеологическим
нормам, ощущает себя неким источником правил для всех, распорядителем всего.
Поэтому посвящённые чувствуют себя свободными от общечеловеческих норм,
используют их как средство в достижении идеологических целей. Этим объясняется
беспринципное манипулирование моральными принципами, тем более чудовищное, что
оно не осознается.

Психология идеологического избранничества это одержимость духами (бесами)
небытия, идеологическая маниакальность, переживаемая как откровение:
«Верховенский весь трясётся от бесовской одержимости, вовлекая всех в
исступлённое вихревое кружение. Всюду он в центре, он за всеми и за всех. Он бес,
вселяющийся во всех и овладевающий всеми. Но и сам он бесноватый. Петр
Верховенский, прежде всего, человек совершенно опустошённый, в нём нет никакого
содержания. Бесы окончательно овладели им и сделали его своим послушным орудием.
Он перестал быть образом и подобием Божиим, в нём потерян уже лик человеческий.
Одержимость ложной идеей сделала Петра Верховенского нравственным
идиотом» (Н.А. Бердяев). Нравственный идиотизм это критерий идеологической
вменяемости.

Таким образом, посвящённые это «плоть» небытийной идеологии.
Члены этого замкнутого сословия обретают внечеловеческий характер, познают высшее,
истинное знание о мире. Апеллируя к этому знанию, каста посвящённых
стремится перестроить мир в соответствии с ним. Для этого необходимо установить
господство избранных, сосредоточить в их руках власть. Носителем
идеологии не может быть какой-либо народ, класс, социальная группа, поскольку
идеология враждебна всякому органичному социуму и нацелена на его разрушение.
Быть идеологической плотью может лишь то общественное образование,
которое изначально сложилось на идеологических принципах. РСДРП(б)-ВКП(б)-КПСС
это союз идеологически посвящённых, идеологически избранных, верных
идеологии. Не случайно Сталин называл партию своеобразным орденом меченосцев,
а Бухарин революционным орденом. Это новая общественная (по существу
антиобщественная) организация, несущая новую весть о мироустройстве,
объединяющая кадры глобального переустройства и во имя этого призванная
внедряться во все сферы жизни. Парт-ячейка проводит решения партии,
которые должны нейтрализовать всякие проявления жизнеутверждающей воли во всех
органичных ячейках общества. Этим положительная структура общества
продублирована структурой ирреальности, цель которой перерождение
общества по небытийному проекту: «Партия союз людей особого склада:
вооруженные идеологией, они причастны новой действительности, которую эта
идеология обещает миру» (А. Безансон).

Отношение к миру как к сырью для идеологического переустройства отменяет все
законы, моральные нормы, традиции, естественные границы: «Диктатура
пролетариата есть власть, осуществляемая партией, опирающейся на насилие и не
связанной никакими законами» (В.И. Ленин); «Большевизм есть партия,
несущая идею претворения в жизнь того, что считается невозможным,
неосуществимым и недопустимым. Мы партия, состоящая из людей, делающих
из невозможного возможное» (Г.Л. Пятаков). Идеологическая
одержимость проникает в святая святых внутренней жизни человека: «Всё, на
чём лежит печать человеческой воли, не должно, не может считаться
неприкосновенным, связанным с какими-то непреодолимыми законами» (Г.Л.
Пятаков). Попрание всего и вся, одержимость святотатством наделяет чувством
миссионерства при полном подчинении себя «великой» миссии радикальной переломки
мироздания. Партия и есть сообщество людей революционной миссии, поэтому
«ради чести и счастья быть в её рядах мы должны действительно пожертвовать и
гордостью, и самолюбием, и всем прочим» (Г.Л. Пятаков[5]). В идеологизированном
сознании размываются незыблемые жизненные ориентиры, произвольное обращение
с нравственными категориями превращается в общезначимое моральное предписание.
Истина становится относительной и классовой, мораль революционной
или буржуазной, жизненные устои реакционными, а различные формы
необузданной анархии, насилия и разрушения прогрессивными, революционными.

Коммунистическая партия,[6] стремилась к распространению своей частичности
на весь мир, требовала от своих служителей полной самоотдачи. Вместе с тем
идеология редуцирует[7] человеческий микрокосм к партийной частичности, что
лишает человека ощущения собственного «Я», делает его невменяемым и парализует
волю: «Возвращаясь в партию, мы выбрасываем из головы все ею осуждённые
убеждения, хотя бы мы их защищали, находясь в оппозиции… В прибегании к этому
насилию, с целью сломить себя и быть в полном согласии с партией и сказывается
суть настоящего большевика-коммуниста… Я буду считать чёрным то, что считал, и
что могло мне казаться белым, так как для меня нет жизни вне партии, вне
согласия с ней» (Г.Л. Пятаков). Критерий истины в партии, более того,
партия и есть сама истина: «Я знаю, что быть правым против партии нельзя.
Правым можно быть только с партией, ибо других путей реализации правоты история
не создала» (Л. Троцкий). Весь жизненный горизонт сужается до
партикулярного частичного, то есть партийного. То, что не поименовано партийным
языком, не существует и не имеет права на существование. Место физической
Вселенной, логического универсума занимает система партийного
просвещения,идеологический универсум.

Насильственное превращение себя в винтик партии наделяет внутренней
мотивацией для осуществления неограниченного насилия в обществе. Лишая человека
всех человеческих достоинств и даже признаков, орден меченосцев одарял
своих «рыцарей» ощущением огромной власти, чувством повелителей мира, ибо члены
партии являются винтиками коллективного демиурга, захваченного
глобальным переустройством мироздания. Но даже стремление к власти в данном
случае не могло быть подлинным и не могло реализовываться вполне. Ибо подобное
самоотождествление с идеологией крайняя степень идеомании делает
человека нежизнеспособным вне партии. Это видно на примере неудачливых вождей коммунистической
оппозиции. Будучи на гребне партийной карьеры, они производили впечатление
гигантов, имеющих четкие цели, железную волю, огромную мощь в манипулировании
массами. Но как только судьба выбрасывала их за пределы генеральной линии
партии, они оказывались безвольными слизняками. И даже перед лицом смерти,
на которую их обрекла партия, они оставались преданными ей (Каменев, Зиновьев,
Пятаков, Бухарин).

Пирамида идеократии

Захватив государственную власть, партия насильственно насаждает режим
идеократии власти идеологии над всеми сферами жизни. Армия идеологических
рекрутов не совпадала с членством в партии. На высоте идеократической
пирамиды вожди, эзотерическая часть партии, самые посвящённые,
избранные и верные сыны идеологии. Затем партийный аппарат
кандидаты в вожди, а пока скорее посвящённые, но ещё не избранные.
Далее партийный актив среднее звено верных служителей, только
отчасти посвящённых. И, наконец, рядовые идеологической армии общественный
актив, далеко не посвящённые, вовсе не избранные, но, тем не
менее, уже верные идеологии, чающие быть посвящёнными.

Вождь находится в эпицентре идеологической мании, его решения
выражают волю самой идеологии, волю к небытию: «Человеком, стоящим
над теорией и над практикой и предписывающим миру его законы, стал Сталин. Он
тот, для кого была недействительна никакая теория, кто сам творил теорию и
практику» (Р.Н. Редлих). Вождь свободен от идеологических норм, ибо он
должен творить новые установки. В нём олицетворяется паразитирование небытия
на бытии, необходимость быть связанным с реальным бытием, чтобы его
уничтожить. Ленин как истинный партийный вождь требовал от всех абсолютного
послушания воле партии, то есть себе лично как её вождю, сам не чувствуя
себя чем-либо связанным.

Роль партийного аппарата организация и контроль за выполнением
идеологического задания. На формулирование идеологических догм аппарат
оказывает опосредованное воздействие: подачей информации наверх, своим
идеологическим настроем и чистотой. Аппаратчик всегда функционер, приставленный
партией при том или ином общественном механизме (государственном,
хозяйственном, армейском, научном…).

От рядового члена партии требуется активное служение режиму, за чем следит
недремлющее партийное «око» (кампании критики и самокритики, индивидуальные планы,
партийные чистки). Из идеологического эпицентра к рядовому партийцу
поступают идеологические импульсы: директивы, решения, постановления руководящих
органов. Член партии должен быть проводником воли партии в той общественной
структуре, в которую он входит. Не принимая участия в выработке решений,
рядовой коммунист является приводным ремнём идеологической экспансии.

Партия не покрывает всей массы людей, заражённых идеологией. Наиболее
многочисленный идейный контингент не входит в партию это общественный
актив (комсомольский, профсоюзный, рабочий, студенческий, спортивный,
охраны общественного порядка, художественной самодеятельности и т.п.). При
разнообразии индивидуальных функций активисты должны слепо и вдохновенно
выполнять задания партии. Меняющая русла генеральная линия партии
неизменно является линией их жизни. Актив объединён идеологическими путами,
охватывает всё общество и способствует его идеологическому цементированию.
Контингент внепартийных активистов является резервом, в котором система
непрерывно черпает кадры взамен перемолотых.

Особым отрядом идейного резерва партии является творческая интеллигенция,
которая, заражаясь атмосферой идейного беснования, формирует образы,
символы, понятия и лозунги, заряжающие общество новыми импульсами идеологической
энергии. Сама по себе творческая интеллигенция не способна создавать новых
идеологических догм, но будучи чуткой к господствующим веяниям и чувствительной
к своему положению, она стремится забежать вперед и стать святее самого Папы
Римского в выражении экзальтированной преданности, пытается уловить и
выразить тлетворный дух времени изменения русла генеральной линии
идеомании. Чем служит расширению поля идеомании и повышению его
напряжения. Талантливейший русский поэт Сергей Есенин, поддавшись общему гипнозу
небытия, готов был ради братства людей на смерть любимой
«Матери-Родины»:

 

Ради вселенного

Братства людей

Радуюсь песней я

Смерти твоей.

Крепкий и сильный,

На гибель твою

В колокол синий

Я месяцем бью.

Все импульсы из идеологического эпицентра сводятся к двум главным заданиям:
1) подготовка идеологически верных кадров для 2) всемирной экспансии идеологии.
Кадры рекрутируются в обществе и проходят первоначальную подготовку во
всеохватывающей системе идеологической учебы (политграмота, партийная
учеба, университеты марксизма-ленинизма, полит-зачёты). Затем
идеократический режим штампует определённый облик человека: выживают и
проходят наверх только те, кто лишён или “освободился” от человеческих
достоинств. Критерии небытийности пропускают сквозь отборочное сито самые
мертвенные экземпляры человеческого рода. Режим неустанно печётся о стойкости и
“чистоте” кадров всемирной экспансии. Поэтому с первого в мире
идеологического плацдарма СССР повсюду внедрялись родственные режимы и
создавались их организации (Интернационал, Совещание коммунистических и рабочих
партий). И поэтому же режим непрерывно воспроизводил планы и прожекты
переустройства мироздания (программы, пятилетки, стройки века каналы, ГЭС,
БАМ). Таким образом, каждое мероприятие в идеологически организованном обществе
должно выполнять две важнейшие функции: коммунистическое воспитание
(обесчеловечивание) и построение материально-технической базы коммунизма
(захват и перековка человечества).

Степень идеологической заражённости больше, чем формальная
организация, соединяет людей в общую систему. Бойцы идеологии живут в
некоем идеологическом поле, парализующем и деформирующем их интеллект.
Все они (в том числе и вожди) являются исполнителями заказа идеомании с
разделением функций. В идеократическом режиме вождь наиболее избранный
и посвящённый. Он целиком погружён в идеологию, но не всегда способен
просвещенно выразить свое посвящение. Поэтому избранные нуждаются
в интеллигентных попутчиках, которые формулировали бы идеологический
заказ. Идеологическая картина рождается по заказу вождя. Идеолог-теоретик
верит, что ему заказали истину, потому что заказ исходит из идеологического
эпицентра. В голове теоретика истина заказа облекается в «культурную» форму и возвращается
вождям. После того, как «вождь-заказчик» получает идеологическую матрицу из рук
идеолога-интеллектуала, он вновь запускает её, теперь уже как директиву,
которую призваны воплощать массы под руководством партфункционеров и
ведомые активистами. При ослаблении идеологического поля распадается
система распределения функций, ослабевает и исчезает вера в истинность
идеологии. Верное служение сменяется цинизмом, лицемерием, двоедушием.

Посвящённые настолько просвещены идеологией, что не ведают
другой жизни. Приближённые частично связаны с реальностью. Эта
двойственность расщепляет общественную и внутреннюю жизнь человека. Для приближённых
идеология это «мир иллюзий, в которые человек не имеет силы верить и
смелость не верить. Это система самоутешений, несостоятельность которых
очевидна, но отказаться от которых нет сил» (Р.Н. Редлих). Отверженные
же в идеологическом режиме отвержены не образно, а вполне реально. Таким
образом, «принципиальное отношение таково: на одном полюсе советской жизни
член партии, ответработник, министр, облечённый огромной властью и
располагающий огромными материальными возможностями, но духовно скованный,
творчески уничтоженный обязательным псевдоисповеданием активно-лицемерной
официальной доктрины; на другом какой-нибудь зэк, под конвоем марширующий на
очередную командировку, но зато отдающий себе ясный отчёт и в чудовищной
сущности сталинизма, и в своём отношении к нему» (Р.Н. Редлих).

Небытийная идеология нацелена на то, чтобы не оставить ни одного островка
бытия. К последовательному уничтожению приговорены все и вся, даже
эзотерическое ядро идеологии посвящённые: «В 1937 году Сталин оказался в
состоянии уничтожить партию, действуя не столько во имя собственных целей,
сколько для блага идеологии, и поддержали Сталина своим согласием именно те,
кому он готовил гибель» (А. Безансон). Идеологические вожди и функционеры
способны на крайние действия не из личных интересов, их неукротимо принуждает идеологическая
экспансия. Ослеплённые идеологией могут безумно стремиться к безумным целям,
даже если последствия оказываются для них самоубийственными.

Описанные качества и отношения характерны для всякого идеологического
сообщества и для всех, зараженных идеологией. В чистом виде они проявлялись в
эпохи наибольшей идеологической одержимости (в России в 1917-53 гг.). В
годы ослабления идеологической экспансии твердость посвящённых и
надежность приближённых размываются здоровыми силами. Характер людей
приобретает причудливое сплетение идеологическихмифов, фикций и реальных
жизненных желаний и стремлений. На общем идеологическом фоне все более
проявляются далеко не идеологические мотивы. Все также звучит идеологическая
трескотня, но на трафаретном партийном языке люди пытаются договориться о
конкретных житейских нуждах и проблемах. Эпоха идеологической монолитности
сменяется эпохой идейного расщепления, двоедушия, цинизма. Идеология
постепенно теряет свою «плоть».

В подобной ситуации требуется сравнительно небольшой импульс, чтобы грандиозный
идеологический монстр рассыпался в прах. Это и произошло в России в августе
1991 года. Но прах этот оказывается «радиоактивным», идеологические трихины
глубоко внедрены в души людей и в общество, они вызывают рецидивы
идеологической болезни, в новых формах ослепляют сознание, парализуют или
ложно ориентируют волю. Для полного исцеления необходимо опознать источник,
носитель и природу идеологической одержимости. Затем отторгнуть из
общественного организма «раковые клетки» те структуры и организации,
деятельность которых мотивирована идеологическими нуждами. И, главное, начать
восстановление погубленных тканей, прежде всего, возродить историческую
память общества, национальное самосознание и волю народа, правосознание
граждан. Мы долгие годы проживаем драматический период пробуждения
национального духа и рецидивов застарелой идеологической болезни. Но
начался процесс возрождения тогда, когда казалось, что режим утвердился
навечно.

Примечания

[1] В данном случае имеется в виду нечто рационально не
объяснимое вполне, но благоговейно принимаемое в качестве безусловного
авторитета.

[2] Группа представлений, связанных единым аффектом.

[3] Направленных к самоубийству.

[4] Глубокий анализ этого явления дан в книге И.Р.
Шафаревича «Социализм как явление мировой истории».

[5] Г.Л.Пятаков  один
из лидеров партии, подвергшийся опале и затем покаявшийся.

[6] Партия  от
французского parti  часть, группа.

[7] Редуцировать 
изменять качество явления в сторону упрощения, ослабления.

Нажимая кнопку комментирования Вы соглашаетесь на обработку персональных данных