Лежачий поперек власти классик

Желание
высокопоставленных чиновников перекроить школьный курс литературы
вполне понятно, так как на дороге, ведущей к окончательному и
бесповоротному торжеству «свободного рынка», русская
классика выполняет надоедливую и раздражающую функцию «лежачего
полицейского».

Не
исключено, что и пресловутый единый государственный экзамен (ЕГЭ)
ввели лишь только потому, что невозможно было писать сочинения,
посвященные таким богоспасаемым и верноподданническим темам, как,
допустим, «Образ эффективного менеджера в прозе Михаила
Евграфовича Салтыкова-Щедрина», или «Идеальный мэр в
драматургии Николая Гоголя», также еще и, скажем,
«Своевременная уплата ссудных процентов в «Преступлении и
наказании» Ф.М. Достоевского».

Нравится
это кому-то или нет, но русская классическая литература всегда была и
антикапиталистической, и антиклерикальной, и антиконформистской. И
при этом — критически настроенной по отношению к любого рода
официозу.

На
какие «лоскутья» нашу классику ни раздирай, из них все
равно невозможно будет сшить «одеяло», которое позволило
бы прикрыть наготу и убожество современного общества потребления, в
котором мы существуем.

Поэтому
если власть имущие действительно когда-нибудь захотят
«синхронизировать» свои подлинные идеологические
устремления со школьной программой преподавания курса русской
классической литературы, то им не останется ничего другого, как
полностью запретить преподавание литературы.

Сказанное,
разумеется, не означает, что школьный литературный канон, доставшийся
нам по наследству от советских времен, должен быть сохранен во что бы
то ни стало.

На
наш взгляд, он нуждается в существенной переделке, поскольку, помимо
прочего, не всегда соизмеряет интеллектуально-нравственный ресурс
школьника с уровнем сложности текстов, предлагаемых для
изучения.

Например,
трилогия Льва Толстого «Детство. Отрочество. Юность» была
бы куда ближе гипотетическим духовным запросам среднестатистического
ученика, чем философия истории, брака и морали, развиваемая в «Войне
и мире».

Да
и от романов Владислава Крапивина, которых сегодня никто не
предусматривает в курсе школьной литературной программы, было бы
значительно больше пользы, чем от насильственного, из-под «палки»
чтения «Евгения Онегина».