Личная проблема жителей эпицентра

Я был принципиальным противником
строительства АЭС при советской власти, когда станция строилась между Кстово и
Нижним Новгородом. Я помню это движение «За атомную безопасность», «АнтиГАСТ».

То, что хотят строить сейчас, не
затрагивает Нижний Новгород. Это раз. Поэтому говорить о каком-то влиянии или
работе с общественным мнением нет никакого смысла. С другой стороны,
Нижегородская область является акцептором электроэнергии, она закупает ее.
Однако объект, который будет построен, будет не совсем нижегородским, и это
снимет многие «напряги».

Да, в такие проекты вкладываются
определенные средства на обработку общественного мнения – чтобы оно было
позитивным. Но если говорить о работе с общественным мнением, то это должна
быть работа с теми, кто живет в радиусе тридцати километров от атомной станции,
а никак не в Нижнем Новгороде, который может как-то политически реагировать на
такие события. Те, кто сейчас занимаются положительным пиаром до начала
строительства АЭС, дуют на воду, обжегшись на молоке.

Я помню, как шла в Щербинках работа
противников строительства ГАСТ, кто этим занимался. Это бывший прокурорский
работник, пенсионерка шестидесяти двух лет, которая просто «тупо» обошла все
Щербинки, подняла активистов. Другой пенсионер по фамилии Лихачев, живший возле
кинотеатра «Электрон», действовал примерно также. Эти люди стояли у истоков
движения «За атомную безопасность». Но тогда дело касалось Нижнего Новгорода. И
хотя атомная станция уже появилась, движение смело ее.

Потом на этом стали делать
политические карьеры. Борис Ефимович Немцов, молодой физик, сделал карьеру на
движении «АнтиГАСТ». Первое массовое движение протеста против строительства АЭС
началось именно в Нижнем Новгороде, шествие, состоящее из сотрудников НИРФИ,
прошло по Большой Покровке. Политическая составляющая была весьма существенной.
Именно на этой волне Борис Немцов шел на выборы народных депутатов в 1989 году.
Сейчас политическая составляющая в протестах отсутствует, и никто не будет на
этом делать себе политический капитал.

Мое отношение к строительству
атомной станции, безусловно, отрицательное. И в те времена было достаточно
собрать информацию по Воронежской атомной станции, о том, что происходило поблизости
от нее. Разработчики проводили встречи с жителями в кинотеатрах, говорили об
эффективности АЭС. А те, кто выступал против, приводили в пример Воронежскую
атомную станцию. Там не было ни аварий, ни значительных утечек, однако в садах
в пяти-десяти километрах от станции в яблоках не было червячков, птички там не
селились. С одной стороны — цифры, данные, с другой стороны – такие простые
аргументы, которые оказывали на массовое сознание гораздо более серьезное
влияние. Я несколько раз присутствовал на этих мероприятиях и видел, что такие
аргументы действовали безотказно. «Потом у ваших детей две головы вырастет» —
это пробивает сильнее, чем любая лобовая аргументация.

Поскольку все это происходило на
фоне падения доверия к самой власти, остановить протесты было достаточно трудно.
Несмотря на то, что противникам атомной станции, собиравших одну крупную
манифестацию в месяц, не разрешали проводить мероприятия в публичных местах. Я
помню, как-то разрешили провести митинг в парке «Швейцария», — так туда пришел
весь цвет Нижнего Новгорода.

Сложно соразмерять то, что
происходило тогда, и то, что происходит теперь. Тогда все были напуганы
Чернобылем. Европа закрыла почти все программы по развитию атомной энергетики.
У нас после Чернобыля закрылся только один проект – Нижегородская атомная
станция теплоснабжения. Других прецедентов я не знаю. Но здесь общественное
мнение смогло остановить строительство.

Безопасны атомные станции или нет –
вопрос не в этом. Вопрос в массовом сознании. Я помню, как академик Александров
говорил о реакторах того типа, что стоял на Чернобыльской АЭС, что на их крыше
можно ставить ложе для молодоженов.

Большинство людей не являются
специалистами в атомной энергетике, и в атомных реакторах. Поэтому вопрос здесь
выглядит не как сравнение одного типа реактора с другим, а как «верю – не
верю». Вот и все.

Все же понимают, на чем основаны
нынешние научно-популярные программы на эту тему – вот охлаждение реактора, вот
вода не поступает. Сколько дней она должна не поступать? Как затушить реактор,
чтобы он не взорвался? Есть масса вопросов, ответы на которые знают только
специалисты. А массовое сознание – это «верю – не верю».

Я не против строительства АЭС в
Навашино вообще, я отношусь к этому вопросу нейтрально. Просто я считаю, что
это вопрос тех людей, рядом с жильем которых она будет строиться, а не мой
личный вопрос.

Да, сто километров для радиации –
не расстояние, но есть понятие эпицентра, есть понятие розы ветров и тому
подобное.

Навашино – это не Кстово, рядом с
нефтеперегонным заводом. Помните, покойный Саша Перфильев стишок придумал: «В
далекий край товарищ улетает, за ним куски реактора летят. Любимый город в
синей дымке тает, а с ним и нефтеперегонный комбинат». Тогда поднялся против
строительства ГАСТ — не только Нижний Новгород, но и Кстово «стояло на ушах».
Люди там понимали, что в случае аварии получился бы кумулятивный удар.

Стоит ли ждать референдума по
вопросу строительства АЭС? Наша власть все пытается решать без референдумов,
без учета мнения народа как такового. Поэтому она сейчас и вкладывается в пиар.
Телевизионная картинка говорит за людей, что все они «за» — поэтому получайте,
что хотите. Это постмодерновая реальность.

А можно напомнить, что в плане
референдума Нижний Новгород был, как и во многом другом, пионером. В марте 1990
года коммунисты провели референдум, правда, не во всем городе, а в трех
районах, где, казалось, большинство жителей было за то, чтобы оставить городу
имя «Горький». Это были Ленинский, Канавинский и Московский. И большинство,
семьдесят процентов, все же высказались за переименование Горького в Нижний
Новгород. Об этом у нас не любят вспоминать – о том, что единственный
референдум провели коммунисты.

Вероятность того, что Нижегородская
АЭС будет построена, очень высока. Тем более что ситуация, которая складывается
с газом и нефтью до 2015 года, по данным МЭА, не оставляет других вариантов,
как развивать атомную энергетику. Нужно учесть, что и авария на Саяно-Шушенской
ГЭС – это минус два-три процента от общего объема производимой электроэнергии.
Поэтому диверсификация энергетики – вынужденный шаг для нашей страны.