Новые французы или старые изгои?
Протест во Франции, безусловно, носит преимущественно социальный характер.
Менталитет приезжего – что в России, что во Франции – не позволяет ему действовать активно как гражданину, в том числе, участвовать в массовых протестных действиях.
Иммигранты, особенно выходцы из социальных низов, подсознательно ощущают себя чужими, если не сказать «людьми второго сорта». Их мотивация направлена в любой стране на максимальную ассимиляцию, и самое опасное, что такие люди могут себе представить – это совершение действий, противопоставляющих их новой родине, подвергающих их риску депортации.
Однако совершенно другая история – дети иммигрантов. Несмотря на другой цвет кожи, они родились уже во Франции. Им с детства в школе твердят, что они такие же французы, как и их белые сверстники. Но в реальной жизни они видят нечто совершенно иное – они не могут найти себе такую же работу, не могут купить такое же жилье, не могут поступить в престижный ВУЗ и т.д. Подчеркну – по причинам их национальности, а не имущественного положения или интеллектуального потенциала.
Давайте будем честны – уровень ксенофобии и национализма во Франции всегда был очень высок. Это проявляется во всем: в доходящих до абсурда мерах по защите языка, в «особой позиции» в разнообразных интеграционных инициативах и т.д. Ярким проводником франкоцентристской политики был де Голль. Все, кто приезжает во Францию, чувствуют к себе настороженное отношение (хотя к русским там относятся лучше, чем к другим; наибольшую ненависть вызывают англоговорящие и арабы).
При всем при этом никак нельзя согласиться с теми экспертами, которые говорят о провале «французской модели интеграции» (обычно противопоставляется модель «житель Франции = француз» и английская модель национальных общин). Провалена не сущность, а реализация этой модели; ведь именно французская модель применяется в США – не без проблем, конечно, но куда более успешно.
Франция, когда это было нужно в период острой нехватки рабочих рук, а также благодаря позиции все того же де Голля в ходе алжирского конфликта, была открыта для притока новых жителей – но, вопреки утверждениям своих официальных лиц, не граждан. Рано или поздно это противоречие должно было выйти наружу.
Надо отметить, что как французские, так и российские власти с мазохистским удовольствием декларируют наличие в конфликте «исламского фактора». Однако я убежден, что в рассматриваемой ситуации это чисто внешнее проявление.
Любой протест, любые массовые выступления остро нуждаются в объединяющей идеологии, позволяющей активистам по какому-то простому критерию проводить разделение на своих и чужих, а также оправдывать свои, зачастую противозаконные, действия интересами «высшего порядка».
Вряд ли первая ласточка нынешних погромов – протесты против запрета хиджабов – были вызваны глубокой массовой религиозностью арабских девушек. Скорее, это были выступления против очередного нарушения их гражданских свобод, против расовой дискриминации. И в ряды протестующих в больших количествах вставали исповедующие христианство французские «левые». Кстати, среди участников осенних беспорядков, по полицейской статистике, было 40% арабов, 40% негров и 20% белых.
Все вышесказанное однозначно указывает на то, что ответственность за происходящие события во Франции должно нести правительство страны. Особо хотелось бы выделить роль Николя Саркози: он «умело» раздул конфликт высказываниями, за которые любого американского политика живьем бы съели, вместо того, чтобы его погасить. Впрочем, последнее могло быть и результатом происков конкурентов амбициозного министра на будущих президентских выборах.
В континентальной Европе (в отличие от Великобритании, например) нельзя говорить об обособленных общинах арабов, турок, негров, китайцев и прочих. Можно и нужно говорить об одних социальных группах, где доминируют иммигранты, и о других, где преобладают коренные жители, и о противоречиях между ними.
Именно в силу профессионального разделения труда последние без первых уже обойтись не смогут. Вклад иммигрантов в европейский экономический рост определяющий; дряхлеющей и консервативной Европе нужна свежая кровь, иначе она будет проигрывать соревнование не только США, но и Китаю, и Индии, и другим восходящим державам.
Вопрос в том, как сделать интернационализацию еврозоны менее болезненной, не потерять европейскую культурную, а возможно, и политическую идентичность в ходе этого процесса.
Будущее политической и социальной системы Европы – вот то, что решается сегодня. Любые волнения и беспорядки приведут к активизации радикалов (как справа, так и слева). Испуганные обыватели ринутся искать защиты от роста насилия (реального или воображаемого) в объятия «системных» политиков.
Пример того, как это проходило, мы уже видели в той же Франции. Во время последних президентских выборов ведущему непопулярную политику Шираку противостоял enfant terrible европейской политики Ле Пен. На этой волне можно было принять и любую европейскую конституцию, и любой ксенофобский закон и т.д.
Главный вопрос в этой ситуации — кто будет разыгрывать карту национализма? Думаю, что у целого ряда политических сил будет соблазн искусственно провоцировать напряженность, чтобы реализовывать собственную повестку дня. Отдельная тема – вовлеченность третьих стран во внутриевропейские конфликты.
США могут разыграть возвращение военного зонтика, восстановить ослабшее после введения евро влияние на Германию и Францию (первые признаки этого уже видны).
Даже Россия пытается извлечь свои дивиденды – Путин недавно подчеркивал схожесть причин чеченского конфликта и волнений во Франции, оправдывал авторитарный стиль своего руководства необходимостью сохранения стабильности межнациональных взаимоотношений. Несмотря на всю абсурдность подобных утверждений, зерна падают на подготовленную почву.
Думаю, единственный способ противостоять всему этому – это проводить в Европе национальную политику, аналогичную американской, со всей этой наивной и иногда смешной, но эффективной «политкорректностью», с национальными квотами при найме на работу и поступлению в учебные заведения, с программами ассимиляции мигрантов и т.п. Можно идти и в противоположную сторону, формируя национальные общины по типу Великобритании; но думаю, что это намного сложнее, а результат совсем не гарантирован.
Отдельный вопрос – какие уроки извлечет Россия из всех этих волнений. Пока очевидна позиция Кремля: события во Франции есть выступления распоясавшихся исламистов, которым слишком долго потакали местные власти.
То есть вывод в корне неверный, направленный, во-первых, на оправдание собственных действий; во-вторых, на конструирование образа внешнего врага, против которого должны сплотиться все русские; в-третьих, на реализацию того самого сценария, о котором я говорил выше, применительно к Европе: сделать так, чтобы напуганные граждане видели в Путине источник стабильности и главного защитника от насилия на улицах.
Отсюда все те «правые марши», «убийства в Воронеже» и прочие пугалки, которые распространяются сегодня в нашем обществе. Я не удивлюсь, если одна из партий «национально-патриотического» толка наймет несколько отморозков, чтобы они сожгли с десяток машин в Москве, с тем, чтобы выиграть очередные выборы. Подобные господа уже начали активно эксплуатировать французскую тему, вести агитацию против мигрантов и т.п.
При всем при этом совершенно очевидно, что проблема мигрантов в России сильно преувеличена. Гастарбайтеры работают в основном на строительстве на положении настоящих рабов, зарабатывая за свой тяжелый труд копейки. Конкуренции коренным жителям они не составляют, а стоимость жилья без них была бы существенно выше. Количество торговцев на рынках, хотя последние и заметны населению российских городов, невелико и не делает погоду с точки зрения структуры занятости. Зато ограничения на миграцию блокируют воссоединение с родиной наших соотечественников, проживающих в странах СНГ.
Проблема есть в другом – в межэтнических браках, которые в отдельных регионах, как в случае с китайцами на Дальнем Востоке, могут привести к реальной угрозе территориальной целостности России.
Но эта проблема решается однозначно не ограничением миграции. Если ввести на том же Востоке ограничения для китайцев, то это будет усиливать экономическую депрессию, что повлечет за собой новую волну оттока населения на «большую землю» и еще больше усугубит демографический дисбаланс. Напротив, открытость этого региона, реализация государственной программы экономической модернизации и стимулирования рождаемости (которую невозможно реализовать без свободы перемещения) положение может выправить и вернуть хотя бы на уровень, достигнутый во времена СССР.
В заключение хотелось бы сказать, что, говоря о проблемах с миграцией, можно проглядеть самый главный урок французских событий. Если забыть на минуту про цвет кожи, то мы увидим, что ситуация в Россия в точности такая же, как и во Франции.
Наши крупные индустриальные города также окружены пригородами, в которых живет неустроенная молодежь. Она точно так же не может найти себе работу; она точно так же не получает адекватного образования и подвергается такой же дискриминации. Особенно хорошо это заметно на примерах «моногородов», построенных вокруг одного крупного предприятия. Старшее поколение в этих местах худо-бедно решает проблему занятости; новое поколение этого сделать не может. И бунт в этих городах, бунт похлеще французского, уже не за горами.
