О тщетных математических поисках

Как известно, само имя Роман Антоныча внушает единорогам
трепет, а уж с самим Роман Антонычем они и вовсе стараются, по возможности, не
связываться, а для защиты от его дурного глаза ладанки-обереги не снимают даже
во сне.

После случайной встречи с Роман Антонычем многие единороги на
неделю теряют всякий вкус к жизни, а другим и без встречи кажется, что он за
ними постоянно наблюдает. Третьи просыпаются ночами в холодном поту, чувствуя,
как Роман Антоныч пристально смотрит на них сквозь мглу ночи своим дурным
глазом…

И вот появились слухи, что Роман Антоныч того… отъезжает.
Единороги дружно ахнули от изумления, а некоторые даже чуть не перекрестились
от восторга, но вовремя вспомнили, что это было бы некорректно по отношению к
представителям других религий. На радостях собрались они вместе, чтобы все
обсудить и придти к какому-то общему знаменателю.

— Как же это? – недоверчиво развели руками одни. – А как же
обещанная черная месть, которую нам пророчили? Или он задумал вдали от нас
дорасти до Президента, а там, глядишь, ядерную бомбу на нас скинет?

— Может, книжку свою потерял – гримуар из человеческой кожи, —
предполагают другие. – Может, зашел куда-нибудь в адское пекло, местечко себе
присматривая, да и спалил ее там по неосторожности.

— Больно уж недалеко отъехать собрался, — тревожатся третьи. –
Он там плюнет, а до нас ветром донесет. А слюна-то его, говорят, разъедает
лучше, чем серная кислота. И даже если не плюнет, то смотреть на нас сквозь
кромешную ночь продолжит непременно.

Чувствуют единороги, что как-то не складывается у них
совместное торжество по случаю отбытия Роман Антоныча. И даже как будто мигрень
разыгрывается, и странный привкус пепла во рту появился.

— Все равно, пусть лучше едет, чем здесь ошивается, — говорят
одни.

— Может, он там себе кого другого присмотрит для сглазов и
прочих развлечений, — говорят другие.

— Может, на него там вертикаль рухнет или хотя бы башенный
кран, — говорят третьи.

Однако же от высказанных вслух надежд и пожеланий еще
тревожнее сделалось единорогам – у некоторых давление упало, а у иных,
наоборот, подскочило, по спинам холодные мурашки забегали, а мигрень усилилась.

— Это, должно быть, какой-то хитрый маневр — он нас хочет
отвлечь и в ловушку заманить, а уж потом непременно провернет через мясорубку и
улыбнется при этом, — пытаясь унять дрожь, говорят одни.

— Это он заклятье какое-то специальное использовал, чтобы мы
боялись и мучались, даже когда его нет поблизости. Надо понять это и заставить
себя успокоиться, — говорят другие.

— Он двойника себе создаст и ушлет его под видом, будто бы сам
уехал, а на самом деле здесь останется, чтобы пить нашу кровь ведрами и
наблюдать нас по ночам через глаз свой дурацкий, словно под микроскопом, —
посыпают головы пеплом третьи. – Недаром усмешка у него такая жуткая, а взгляд,
как у змеи, холодный и пронизывающий: все прыщи, бородавки и тараканы наши ему
ведомы, все волосы на голове, ногах, в паху и подмышках изучены тщательно и
сочтены…

Долго еще беседовали единороги и много иных конструктивных
аргументов высказали, однако общий знаменатель так и не обнаружили.