О единстве и разногласии

4 ноября мы празднуем День народного единства.

7 ноября отмечаем столетие Октябрьской революции. События, расколовшего народ так, как никогда до этого в истории. Даже, пожалуй, что в Смутное время.

В Смутное время самые злейшие и непримиримые враги всё же сохраняли некую общую основу единства. Они все оставались православными христианами, даже признавая разных патриархов.

Революция уничтожила и эту основу. Раскол пошел ещё и между христианами и богоборцами. Общего не осталось ничего. Кроме русского языка, на котором люди говорили друг с другом, и – не понимали друг друга. Слова слышали, смысл воспринимали, но понимания не было. Белые не понимали красных, коммунисты – монархистов, атеисты – православных, дворяне – крестьян, сталинисты – демократов. Каждый считал своим долгом настоять на своей правоте, и если не получится убедить в споре, то победить в схватке. Убежденность с обеих сторон зашкаливала, оппоненту отказывалось в праве не только на мнение, но и на существование.

Строго говоря, не революция вызвала все эти противоречия. Она лишь обострила их до крайности и вывела на новый уровень, захватив весь народ. Случилось то, что Лев Гумилёв называл надломом. То, что случается с любым большим этносом. После периода активного развития и экспансии, неизбежно случается падение пассионарности, сопровождаемое расколом, разломом и гражданскими войнами.

Все проходили через это. Египет и Израиль, Китай и Рим, Монголия и Европа, Византия и Россия. Так бывает. Гражданские войны иногда сопровождаются революциями, иногда нет. Но проходят через них все великие народы и цивилизации.

Не всем удается пережить этот период. И речь не только о конкретных людях, но и об этносах в целом. Некоторых гражданские войны выматывают настолько, что у них потом не хватает сил подняться и собраться. Как случилось с эллинами, после Пелопоннесской войны всех против всех. Как это случилось с инками, накануне вторжения Писарро. Как это было с Древним Израилем, накануне завоеваний Навуходоносора и многовекового вавилонского плена.

Некоторые нации исчезают просто без следа. Некоторые выживают, встают и собираются заново. Рим после столетия гражданской войны, пришел к единению и успокоению под властью цезарей. Европа после кровавой резни Реформации и Контрреформации, Тридцатилетней войны и трех революций, тоже остепенилась, собралась и совокупными усилиями распространила своё влияние чуть ли не на весь мир.

Что ждёт Россию? Как мы выходим из столетия своей гражданской войны и своего надлома?

Ослабленными, точно. Как и все остальные, впрочем. Но и чуть более спокойными, и чуть менее расколотыми. Самые активные, идейные и горячие противники, как это всегда и бывает, погибли или разъехались. Оставшиеся остались не столько противниками, сколько оппонентами, и не столько ругаются, сколько брюзжат. Нынешние свары либералов и охранителей это жалкое подобие и дальние отголоски тех ссор и бурь, что сотрясали империю сто лет назад. «Атмосфера ненависти и разжигания», обсуждаемая сейчас на каждом углу, это детский сад, по сравнению с кровавым кипящим котлом, в котором варилась страна сто лет назад.

Нет уже сил и смелости пристрелить врага из маузера, да и желания, если честно, тоже поубавилось. Навязать свою волю оппонентам еще считается допустимым, подавить его полностью или уничтожить, уже, скорее, нет. Это не хорошо и не плохо, это естественный процесс выхода из стадии надлома в инерционную фазу. Бояться новой гражданской войны не стоит, желающих воевать просто нет.

Нынешнее единство это не единство мнений и устремлений, это единство усталости и пришедшей с возрастом и опытом терпимости. Мы согласились с тем, что каждый волен думать по своему, и что не надо навязывать другому свое мнение силой. В итоге, кто-то пойдет на «Матильду», а кто-то на молитвенное стояние. Разногласия остаются, но убивать за них уже не разрешается. Каждому дается возможность выразить свои предпочтения. Кто-то отметит День памяти политических репрессий, кто-то – столетие Октябрьской революции. Президент волен выразить свои предпочтения, и выражает их. Но не навязывает несогласным.

Раскол не то, чтобы прошел или исчез; он просто перестал быть принципиально важным. Разногласия остались, но перестали быть поводом для войны. Католики и протестанты остались в Европе и после Вестфальского мира, но перестали друга убивать. Оказалось, что вполне возможно вместе и жить, и работать, и идейные разногласия не очень-то этому мешают.

Сейчас к этому пониманию приходят и в России. Можно быть белым или красным, либералом или консерватором, но жить в одной стране все же удобнее, если не убивать друг друга.

На том и порешили. На том и строится новое национальное единство.