Париж в огне
Над Парижем висит смрад от горящих покрышек, и едкая вонь тлеющих затушенных пожарищ заглушает все остальные запахи осени. Круглые сутки город переполнен воем сирен и трубным клёкотом мегафонов. Новости беспрерывно сообщают о новых и новых жертвах странного невидимого врага, которого почему-то не называют по имени и словно бы стесняются.
Врага официально нет, но каждую ночь тысячи машин, десятки магазинов, школ и аптек превращаются в огромные факелы, словно невидимые демоны мечут с небес огненные плевки.
Лица моих друзей за эти дни превратились в серые безжизненные маски. Хочется только одного — лечь и провалиться в глубокий сон и ничего не слышать, не видеть. Когда звучит очередной тревожный сигнал, уже никто, как раньше, не срывается с места, жадно стремясь успеть выиграть у огня драгоценные минуты. Теперь мы собираемся медленно, молча и тупо. Натягиваем сапоги, робы, рассаживаемся по местам и красно-белый пожарный GIGAR трогается.
Наверное, так чувствовали себя солдаты в окопах где-нибудь под Верденом, когда приказы командования гнали их в бессмысленные атаки. Мы тоже солдаты, и наша работа сегодня тоже абсолютно бессмысленна. Потому что бессмысленно бороться с огнём, если поджигатели чувствуют себя хозяевами в городе.
На полпути к улице Mondial Moquette машина неожиданно резко тормозит — прямо перед нами пятеро парней в куртках с капюшонами, нисколько не стесняясь подъехавшей пожарной бригады, забрасывают бутылки с привязанными горящими фитилями внутрь разбитой витрины какого-то магазина. Один из них демонстративно поворачивается в нашу сторону и, сильно размахнувшись, швыряет бутылку в нашу сторону. Она чуть-чуть не долетает до машины и разбрызгивается об асфальт сполохом огня.
Мы спрыгиваем на асфальт. Поджигатели лениво трусят прочь. Пьер грозит им вслед кулаком, на что один из них недвусмысленно показывает нам пистолет, зажатый в ладони… Action Police CFTC — профсоюз уже заявил, что сил полиции не хватит и потребовал от властей ввести в город войска.
По телевизору говорят, что так «они» протестуют. Но «протест» этот буквально подавляет обывателя своей абсолютной бессмыслицей. Собственно, сегодня уже просто невозможно определить и понять: против кого или чего «протестуют» ночные боевики.
Жгут машины белых, жгут машины чёрных, жгут машины жёлтых. Жгут элитные колледжи и муниципальные школы, в которых учатся арабы, африканцы и прочие «черноногие французы». Жгут дорогие бутики и точно так же жгут магазины, в которых цены ориентированы на бедных. Жгут дома и ветеринарные клиники, гостиницы и аптеки… Никакой логики нет. Жгут просто всё то, что можно беспрепятственно забросать бутылками с зажигательной смесью. Наверное, нигде в мире за всю историю «коктейля Молотова» не было сожжено столько домов и автомобилей.
«Белая» Франция в шоке и растерянности. Десятилетиями «белых» приучали к тому, что к «цветным» нужно быть терпимым и политкорректным. Нужно «принимать» людей с другим цветом кожи, нужно приучаться жить рядом с ними, воспринимать их такими, какие они есть. Собственно, с середины шестидесятых годов — после Алжирской драмы, когда власти провозгласили политику так называемого «воссоединения семей» (regroupement familial), границы Франции оказались открытыми фактически для всех граждан «французского союза» — бывших колоний Франции, политологи и футурологи заговорили о том, что всего через одно-два поколения Франция столкнётся с острейшим эмиграционным кризисом. Но тогда мало кто слушал эти предупреждения. Наоборот, открытые границы создавали иллюзию сохранения «великой Франции» — от Новой Каледонии и Гвианы до Алжира и Сирии.
При этом власти старались не замечать, что наплыв эмигрантов вырвался из-под контроля и превратился в массовое переселение малоимущего населения из бывших имперских колоний в Северной Африке, Азии и Карибского бассейна во Францию. Французам объясняли, что Франция нуждается в притоке эмигрантов. Что эмигранты заполняют собой пустую нишу низкооплачиваемой малоквалифицируемой работы в сфере обслуживания и социальных служб. Что без чернокожих дворников, уборщиков, мусорщиков наши города утонут в грязи, нечистотах. Что без чёрных рук на наших заводах цены на выпускаемую продукцию неминуемо взлетят до небес. Нам говорили, что миграция во Францию — благо, которое спасает нашу экономику и социальную сферу относительно дешёвыми рабочими руками. Более того, был принят популистский закон, предоставляющий каждому рожденному на французской земле ребенку право на гражданство, а его родителям — разрешение на десятилетнее проживание. После этого наплыв эмигрантов превратился в девятый вал. Через несколько лет власти были вынуждены отменить эту норму, но было уже поздно: ком с горы был запущен. Африканцы и арабы, получившие французское гражданство, активно занялись натурализацией своей многочисленной родни. Выезжая на свою бывшую родину, они там женились или выходили замуж и возвращались во Францию уже с целым кланом родственников, который тут же получал право жить во Франции. После нищеты и полуголодной жизни на родине они сразу получали солидный соцпакет, куда помимо временного бесплатного жилья, бесплатных коммунальных услуг, бесплатной медицинской помощи и бесплатного школьного образования для детей, входила ещё и выплата пособий в размере 280 евро на каждого члена семьи. Эти деньги только подхлестнули и без того высокую рождаемость среди эмигрантов. Оказалось, что можно совершенно спокойно получать 1500-2000 евро на семью в месяц, вообще не работая.
Каждый год новые сотни тысяч арабов и африканцев перебирались во Францию, получали вожделенный «пакет», но при этом почему-то не спешили мести парижские улицы, собирать мусор или устраиваться на заводы. И вообще не горели желанием искать работу. Ведь по сравнению с теми грошами, которые они получали, живя где-нибудь в Марокко или Алжире, здесь, во Франции, они становились просто богачами. И уже к середине девяностых годов прошлого века произошло коренное изменение природы иммиграции. Из экономической она превратилась в социальную.
Это сразу породило новую проблему. Приехавшие во Францию мигранты новой волны уже совершенно не нуждались в ассимиляции. Их мало волновали местные обычаи и нравы, их не интересовала местная культура, и даже французский язык был не особо нужен. Для общения с соотечественниками вполне хватало родных наречий. Главное было только поселиться рядом. И к началу девяностых годов в наших городах появились целые арабо-мусульманские кварталы и районы, а в некоторых городах, как, например, в приморском Марселе, уже больше половины восьмисоттысячного населения города составляют арабы и африканцы. Теперь на окраинах Парижа или Лилле вы не услышите французскую музыку, из распахнутых дверей местных кафе и ресторанов слышны лишь заунывные арабские мелодии да африканские ритмы.
Самое ужасное, что Франция растеряна. Она не знает, как себя вести. Не знают министры, не знают журналисты, не знают домохозяйки. Все что-то лепечут про права человека и нерешённые социальные проблемы и истерично звонят в службу спасения, когда под их окнами загорается очередной пожар. «Белая» Франция деморализована и напугана. Она не способна к самоорганизации и сопротивлению. Она требует от правительства «решительных мер», но что понимать под словом «решительные» — никто не знает. Да и какая может быть «решительность», если социальная база поджигателей — это почти 10% населения Франции, причём самая организованная и сплочённая.
Чем всё это закончится — предугадать несложно. «Цветным» кинут очередную кость — поднимут субсидии, «белым» утянут пояс очередным налогом. Чуть уже сделают ворота во Францию для эмигрантов. И так до следующего кризиса.
В депо мы возвращаемся лишь под утро. Почти шесть часов мы непрерывно курсировали по району, заливая водой горящие автомобили и дома. За ночь ушло две бочки воды и пены. Ребята буквально валятся с ног. У всех глаза красные, как у кроликов, от дыма и едкой копоти. Сил говорить нет. На подъезде к депо по рации слышен голос диспетчера — в Коломбе бутылками с “коктейлем Молотова” подожжена церковь. За ночь в городе ранено двадцать полицейских. Теперь поджигателей прикрывают боевики с ружьями. Война продолжается…
Оригинал этого материала опубликован в газете «Завтра».
