Пыл растраченный
Жил-был чиновник по фамилии
Карасиков, все больше увлекался экологией, но не так, чтобы собственноручно
реки чистить, а с бюрократической точки зрения. И вот однажды пришли к нему
какие-то странные люди – жирные, бледные, тусклые, в очках, но на пальцах очень
такие увесистые гирьки из золота – хоть смотрится и уродливо, но зато сразу
чувствуется, что человек солидный, при деньгах – и уж это внушает уважение
лучше, чем демонстрация голого изысканного вкуса. Так вот они пришли и говорят:
«Ты у нас, Карасиков, партию возглавишь».
У Карасикова даже в животе все
сжалось от ужаса и забулькало.
— Зачем это? — поинтересовался он.
— Ни зачем, — объяснили ему. – Так
полагается. Из Центра велели, а нам исполнять. Кроме тебя, никто не хочет.
— Так я ведь тоже не хочу, — робко
сообщил Карасиков.
— А тебя, — ответили ему, суя под
нос тяжелые перстни, — никто не спрашивает.
Так вот Карасиков встал во главе
местного отделения партии. Однако так уж случилось, что партия начала набирать
обороты, и в Центре все ждали, когда же местные продемонстрируют развитие –
прирост членов хотя бы. А в партию почему-то никто из местных идти не хотел.
Тогда в Центре повелели заменить Карасикова на кого-нибудь порасторопнее.
Так Карасиков перестал быть главой
местного отделения партии и снова зажил хорошей жизнью: заграничные
командировки на всякие экологические семинары-конференции-форумы, приличные
люди в приличных костюмах вокруг, никакой этой лишней суеты, никакой
необходимости соприкосновения с… бр-р-р… народом и всматривания в мрачные
спитые хари – все чинно, спокойно, благородно. Вздохнул Карасиков с облегчением
и возблагодарил судьбу.
Однако же не так и долго длилось
его благоденствие – по службе вдруг понизили да и вернули обратно в партию. А партия-то
уж не та, что прежде, — разрослась, заматерела. Раньше она была, как домашнее
животное – милое, навязчивое, но покорное. А теперь стала, как настоящий
зверинец: чуть клетку где забудешь прикрыть – выскочат, сцепятся – одни клочья
мяса и шерсти разлетаются по сторонам. А если сунешься разнимать – так и самому
достанется.
«Не, разнимать нельзя, — понял
Карасиков. – У них же животные рефлексы».
А все ж – хочешь или нет – а
видимость партийной деятельности создавать надо. А то Центр скажет: «Это почему
это вы, товарищ Карасиков, не трудитесь на благо партии? Вас вон и ваши местные
даже в лицо и по фамилии не знают».
В общем, не решился Карасиков на
конфликт с Центром, предпочел создавать видимость активной работы. «Деньгами
что ль заняться?» — подумал он, и приступил к борьбе за выплату членских
взносов.
Собрал он местных на конференцию и
там рвал и метал, обзывая единорогов нищими и малоимущими скупердяями.
Вообще-то брань на вороту не виснет, или не липнет, или что-то вроде того,
гласит народная мудрость. И следовало бы Карасикову вспомнить: чем богаче
человек – тем бережнее относится к деньгам.
Но Карасиков вошел в раж,
покраснел, заблестел от кожного сала, как уличный светофор, и произнес с
ораторским пылом:
— Я из вас вытрясу налоги… тьфу ты…
взносы, экономисты хреновы!..
Ботинком по столу стучать не стал –
нагибаться было лень и шнурки развязывать, а то бы можно – для пущей
убедительности. На людей ведь, чтобы они слушались и уважали, впечатление
произвести надо: сказать что-нибудь вроде «мочить в сортире» или «вешать за
яйца», или ботинком по столу постучать, а в ботинке том желательно
предварительно по коровнику пройтись, чтобы потом при стучании смачные ляпушки
во все стороны брызгали…
Но вот не произвел Карасиков
должного впечатления на слушателей из-за врожденной скромности своей, и взносы
лучше платить не стали. Пусть взнос и копеешный, а все равно деньги-то свои,
кровные – кому отдавать охота? И жене надо новую шубу, и автомобиль надо уж
менять на более модный, и мебель уж устарела в доме, и недвижимость в Испании
бы прикупить не мешало, не говоря уж о том, что без квартиры в Москве
уважаемому человеку сейчас никак… Где на все денег-то напасешься? Не до взносов
тут.
Приуныл было Карасиков, а тут еще
грянул кризис. Позвали единорогов в Центр – о катаклизмах перетереть. И вот
там, на съезде, вдруг Главный решил, что не надо никаких этих взносов. И так
людям тяжело: все лидеры рейтинга богатых по версии журнала «Форбс» выстроились
в очередь за подачками. Смотрит Главный на съезде – а у единорогов у всех почти
в глазах слезы стоят – из-за того, что теперь проценты по кредитам платить
больше, а то и вовсе весь кредит разом погасить потребуют… Какие уж тут взносы.
Смилостивился Главный и улыбнулся нежно – одними глазами на почерневшем лице.
«Да не нужны нам взносы ваши, — говорит. – Если партии деньги понадобятся, так
мы их элементарно напечатаем».
Единорогам речь понравилась,
промокнули они слезы платками, зааплодировали, некоторые даже высморкались от
избытка чувств. Только Карасиков растерялся. «Что ж это? Весь мой пыл, стало
быть, был напрасен? – закручинился он. – Рвение партийное, считай, порастратил
впустую»…
Обступили его тут единороги из
местных, которые вместе с ним в Центр на съезд приехали, по голове гладят,
платки бумажные одноразовые предлагают – высморкаться или слезы вытереть, если
надо, уговаривают: «Не расстраивайся ты так. Может, еще все наладится. Может,
не долго тебе уж осталось с нами мучиться»…
