Размышления о Кавказской войне

21 мая 1864 года произошло последнее сражение Кавказской войны. 20 мая 2011
года парламент Грузии принял стоя и с овациями резолюцию «О признании геноцида
черкесов осуществленной Российской империей». Ни один из 95 депутатов,
проголосовавших за принятие этой резолюции, не задумался о том, что еще так
недавно Грузия сама совершала агрессию против абхазского народа, который
является частью адыгского этноса. Ни один депутат не вспомнил, что центр
признанного ими «геноцида» как раз и располагался в Грузии  в городе
Тифлисе (Тбилиси) где и находился штаб Отдельного Кавказского корпуса.
Безусловно, Кавказская война была и остается трагедией не только для народов
Северного Кавказа, но и для всей России. И уж конечно не Грузии, которая всем
народом и самым активным образом принимала участие в той войне быть обвинителем
России.

Исследования, посвященные истории российско-кавказских отношений первой
половины XIX века, вышедшие в свет, как в советское, так и в нынешнее время,
имеют удивительную похожесть. И там, и здесь, движение России на юг называют
экспансионным и определяют, как проявление колониализма, связывают официальную
политику Петербурга с жаждой истребления туземного населения, желанием
закабаления здешних народов, лишения их культурной и национальной самобытности.
Кроме того иными исследователями выдвигаются обвинения в уничтожении Империей
исконно кавказских, местных сложившихся исторически форм управления, что в
конечном результате якобы привело к уничтожению зачатков государственности в
среде кавказских народов.

И вот здесь возникает весьма закономерный в данном случае вопрос — а
возможно ли вообще рассматривать Северный Кавказ с позиций собственной
государственной самодостаточности, возможной существовать и развиваться без
влияния извне, в частности, со стороны России и Турции?

Сразу же необходимо заметить, что сама по себе идея общекавказской
государственности во все времена была, да и по сей день является утопичной. И
это подтверждается следующими факторами:

— этническая неоднородность, связанная с наличием на территории Кавказа
нескольких отличных друг от друга культурных и языковых групп;

— различные ступени общественного развития среди проживающих на Кавказе
народов (от сложной многоступенчатой феодальной структуры кабардинского
общества до остаточных пережитков родового строя у вайнахов);

— религиозная неодинаковость (многовековая традиция ислама в Дагестане
соседствовала с иудаизмом дагестанцев-татов, с присущим осетинам христианством,
а так же с синкретизмом, связанным со смешением молодого ислама с остаточным
проявлением язычества и христианства у адыгов и вайнахов);

— отсутствие единой правовой основы (противоречия между нормами религиозного
права — шариатом и родового права — адатом).

Попытка построить на Кавказе панисламское государство, предпринятая в период
с 1820 по 1859 год Кази-Муллой, Гамзат-Беком, а затем Шамилем, не увенчалась
успехом. И причиной этому была не только вооруженная экспансия России, но и
внутренние политические и экономические проблемы имамата, а именно:

— отсутствие единого хозяйственно-финансового механизма;

— наличие межэтнических и межродовых многовековых и ставших уже
традиционными кровавых противоречий;

— правовая несовершенность имамата, компенсированная репрессивной системой
управления.

Яркая, безуспешная и трагичная для всего Кавказа попытка создания исламского
общекавказского государства говорит о том, что этот регион неминуемо должен был
попасть в сферу деятельности одного из противоборствующих здесь великих держав
— России или Турции.

Россия в своем наступлении на Восток и Юг, подчиняя территории и народы,
рассматривала их представителей всего лишь в качестве новых подданных Его
Императорского Величества, наделяя родовую знать правами дворян Российской
Империи. Сохранялись обычаи, общинно-родовые правовые нормы, религиозная
самобытность. При этом следует учесть, что подход России к Кавказу нельзя
назвать колониальным из-за отсутствия фактора финансовой целесообразности. Так,
по окончанию Кавказской войны государство выделяло на нужды этого региона
44 560 000 рублей, при этом получая в виде доходов всего лишь
15 400 000 рублей[Фадеев Р. А. Кавказская война. — М., 2003.]. 

Примечательно, что нередким фактом было  возникновение в российской
общественной среде начала XIX века утопических проектов, направленных на
искоренение в среде горцев кровавых обычаев и дикости посредством просвещения и
развития культуры. Предлагалось открыть в закубанских аулах музыкальные школы,
а в Анапе — кадетский корпус для совместного обучения казачьих и черкесских
детей.

Подобные проекты выходили не только из-под пера дилетантов, но и людей,
знающих Кавказ и особенности менталитета населяющих его народов. Так, князь
Барятинский, служивший на Кавказе с 1835 по 1860 год, устроил в крепости
Грозной чеченский народный суд — мехкеме, а также готовил проект об обращении
чеченцев в казачье сословие.

Нисколько не идеализируя подход Российской Империи к кавказской политике,
тем не менее, видим явное преимущество ее по сравнению с эгоистичным подходом
Оттоманской Порты.

Турция, вытеснив в XV веке с Черноморского побережья Кавказа генуэзские
фактории, не собиралась идти вглубь территории и нести горцам образование и
культуру, унаследовав от своих предшественников главный вид промысла —
работорговлю.

Так, в XIII-XVI веках в Египет и на Ближний Восток было вывезено с Северного
Кавказа, по свидетельству Дюбуа де Монперэ, несколько миллионов рабов. За
пленников — черкесов давали на невольничьих рынках самую высокую цену, учитывая
их храбрость и воинственность. Во все времена из этих рабов — мамлюков
формировалась в Египте, а затем и в Турции, султанская гвардия.

Используя межродовые распри в адыгской среде, провоцируя князей на ведение
войн обещанием денег за полученных в ходе столкновений пленных, турецкие власти
подогревали кавказские междоусобицы, как источник стабильных и высоких доходов.

С возникновением на исторической арене в XVI веке геополитического
конкурента в лице России, Турция начала подбрасывать в среду кавказцев
идеологические диверсии, направленные на создание в этом регионе агрессивно
настроенной по отношению к России межэтнической массы, обреченной на
кровопролитную войну и истребление во имя интересов южного соседа. Проявление
непримиримости горцев обернулось гибелью не только воинственных индивидуумов,
но и целых племенных групп, разбившихся о стену Российской государственной
системы.

С подачей некоторых этноисториков Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии,
Адыгеи стало модным говорить о широкомасштабном геноциде со стороны России по
отношению к кавказским народам, но стоит напомнить, что именно Турция,
подогревая межродовые усобицы на Кавказе и получая баснословные барыши от
работорговли, проводила здесь классическую колониальную политику. Яркой
иллюстрацией такого отношения является трагедия мухаджиров — переселенцев с
Кавказа в Турцию, которые были практически ограблены турецкими судовладельцами
при транспортировке, а затем определены к поселению на Балканах и в пустынях Месопотамии,
где они гибли от болезней и голода десятками тысяч[2.]. Но почему-то именно
мухаджирство ставят сейчас в вину России.  Адыги сами избрали этот путь,
они уходил с личным оружием и ценностями, но  у них была альтернатива:
переселиться на Кубань, где Россия предоставляла им земли гораздо большей
площади, чем они имели. Более того Россия взяла на себя и расходы по этому
переселению, которое к стати длилось 5 лет. Так в чем теперь обвинять
Россию?  

Безусловно, Кавказская война стала трагедией для многих народов Северного
Кавказа, но она была не менее трагична и для казаков и для российских солдат.
Современные этноисторики в красках описывая трагедии своих народов, забывают
порой упомянуть, что стоило мирному населению русских и малороссийских поселений
горские нападения. Для примера не лишним будет привести несколько эпизодов
«героических подвигов» жертв кавказской войны. Так, в «Сборнике сведений о
потерях Кавказских войск во время войн кавказской, персидской, турецких и в
Закаспийском крае 1801-1885 гг.» (составил А. Л. Гизетти) приводятся данные об
огромных потерях мирного населения при набегах горцев. К примеру, в 1809 году
при нападении партии кабардинцев на селение Каменнобродское 58 жителей было
ранено, 51 человек был взят в плен (для сравнения — при отражении этого набега
погибло 12 солдат, 19 ранено, из них один офицер). При нападении партии горцев
во главе с Джембулатом Айтековым на станицу Круглолесскую 13 мая 1823 года — 50
местных жителей было убито, 41 ранен, и 302 жителя угнано в плен. При набеге
Кази-муллы на город Кизляр 1 ноября 1831 года убито 103 мирных жителя, ранено
29, взято в плен 155. В мае 1841 года горцы совершили набег на военное
поселение Александровское в результате которого 61 житель был убит, 10 ранено,
а 26 угнано в плен. При нападении горцев на Темнолесскую станицу 10 ноября 1842
года убито 25 человек, ранено 6, взято в плен 106 мирных жителей. И это лишь
малая часть того, что происходило в тот период на Северном Кавказе.

Напрашивается вопрос: каковы были потери русской армии в кавказской войне
XIX в.? Сразу хочу сказать, что именно этот вопрос всегда игнорируется
современными этноисториками и теми кто им подыгрывает. В том же «Сборнике
сведений о потерях Кавказских войск во время войн кавказской, персидской,
турецких и в Закаспийском крае 1801-1885 гг.» (составил А. Л. Гизетти)
говорится, что «вся потеря во время шестидесятичетырехлетней горско-кавказской
войны выражается: убитыми — офицеров 804, нижних чинов — 24 143 чел.,
ранеными — офицеров 3 154 и нижних чинов 61 971 чел., пленными —
офицеров 92, нижних чинов 5915 человека. Из числа раненых весьма значительное
число умерло от ран, цифра которых в точности не может быть определена; из
числа пленных тоже много умерло; так, например, из дел Кавказского окружного
штаба видно, что Шамиль перед Даргинской экспедицией 1845 г. приказал расстрелять
находившихся у него в плену, в Дарго, нескольких офицеров.

Наибольшая потеря убитыми и ранеными во время горско-кавказской войны была в
1845 г.,
когда в одной, столь известной Даргинской, так называемой «сухарной»,
экспедиции убитыми и ранеными было 3 809 человек, более чем за все время
двухлетней персидской войны 1826-1828 гг. на 1 200 человек.

Самыми кровопролитными делами были: во время горско-кавказской войны —
двухнедельная экспедиция в Дарго в 1845 г., с 6-го по 21 июля, во время которой
убито, ранено и без вести пропало: офицеров 173 и нижних чинов 3 225
человек, а во время внешних войн — штурм Карса, 17-го сентября 1855 г., при котором убито,
ранено и без вести пропало: офицеров 252 и нижних чинов 7 226 человек.

Общая же потеря за время горской войны и войн с Турцией и Персиею
простирается: офицерами убитыми 1 217, ранеными 4 786, без вести
пропавшими и пленными 138, всего 6 141 человек; нижними чинами: убитыми
36 634, ранеными 97 717, без вести пропавшими и пленными 8 663,
всего 143 018 человек. Итого 149 159 человек.

Присоединяя же к общей цифре потерь за время кавказско-горской войны потери,
понесенные жителями от набегов горцев на разные населенные пункты, в
особенности на Кавказской линии, в Черномории и на Лезгинской кордонной линии,
то общая цифра увеличится более чем на 2 000 убитыми и ранеными» [Сборник
сведений о потерях Кавказских войск во время кавказско-горской, персидских,
турецких и в Закаспийском крае 1801-1881 гг. — Тифлис, 1901.]. Мне кажется, что
либо добавлять к этому документу излишне.

Зато куда красноречиво говорят о кавказской войне другие данные. Так, в
период Кавказской войны, начиная с 1804 по 1854 годы, из представителей горских
народов в помощь российским войскам были сформированы мелкие иррегулярные
части, такие, как милиция Аварская, Акушинская, Ахалкалакская, Ахалцыхская,
Горско-Кавказская, Горская, Грузинская, Гурийская, Дагестанская,
Джаро-Лезгинская, Имеретинская, Ингушская, Казикумухская, Карабулакская,
Карталинская, Мехтулинская, Мингрельская, Назрановская, Осетинская, Самурская,
Сюргинская, Тагаурская, Тарковская, Чеченская и другие[Лапин В. В. Армия России
в Кавказской войне XVIII-XIX вв. — СПб., 2008.]. Но сейчас Кавказскую войну
«этноисторики» активно пытаются переименовать в «Русско-кавказскую»,
сознательно замалчивая тот факт,  что половина, а может и намного
больше  горцев совершенно осознанно воевала на стороне России.

Начиная с 1844 года, кавказцы, проходящие службу в этих подразделениях, начали
получать Георгиевские кресты (№ 1 получил «назрановский старшина Мачук Мирзаев
за оказанную храбрость в делах против горцев 11 июня 1844 года»). В целом
начиная с 1844 года по 1864 год только «бесстепенных» крестов для мусульман (с
имперским орлом вместо Георгия Победоносца) за отличие на Кавказе было выдано
более 750. За один 1851 год около 200 кабардинских князей и дворян были
награждены за отличие в военных действиях против Шамиля[ЦГА КБР. Ф. 16, оп. 1,
д. 36, л.
1.].

В 1828 году из «знатнейших кавказских горцев» началось формирование взвода
Конвоя Его Императорского Величества, развернутого в дальнейшем до эскадрона.
Император Николай I принял решение привлечь горские народы на службу в свой
конвой по нескольким причинам. Во-первых, чтобы показать горцам, что он не
боится их и даже доверяет им свою охрану, во-вторых, хотел показать горцам
Россию, Санкт-Петербург, жизнь страны, которой они противостоят, убедить их в
том, что Россия не стремится их уничтожить, а желает мирного существования.

В Кавказский горский полуэскадрон конвоя набирали представителей самых
влиятельных и знатных фамилий горских народов. Особо стоит подчеркнуть, что в
этот период в конвое было значительное число представителей именно тех горских
народов, которые более всего воевали с Россией — дагестанцев и черкесов.
Нередко это были близкие родственники, и даже дети тех, кто с оружием в руках
остервенело, и фанатично противостоял России. После окончания службы в конвое и
возвращения домой они рассказывали обо всем увиденном и тем самым влияли на
своих сородичей. Как бы сейчас сказали — создавали положительный имидж
Российского государства в глазах горцев. Таким образом, привлечение горцев к
службе в конвое было весьма умным и дальновидным шагом Николая I, сыгравшим
положительную роль в успешном завершении Кавказской войны. Все горцы,
побывавшие в конвое, становились верными сторонниками России, это же
передавалось их детям и внукам. С окончанием Кавказской войны изначальная идея
Кавказского горского полуэскадрона отпала и его расформировали.

В 1852 году был сформирован Дагестанский конно-иррегулярный полк. Все
кавказские иррегулярные части по своей организации были схожи с казачьими
полками и подчинялись Главному управлению казачьих войск. Добровольцам, поступившим
в Дагестанский полк, присваивались казачьи чины (урядник Мола Магомаев, сотник
Али Клыч, есаул Али Хан, и т.д.). Существуют сведения о двух старейших воинах
этого полка — Шахмане Магомаеве и Шантули Сулейманове, прослуживших более 50-ти
лет и являющихся полными Георгиевскими кавалерами. Шахман Магомаев был отчислен
из полка в чине прапорщика в 1906 году в возрасте 68-ми лет, и по ходатайству
Главного управления казачьих войск ему была назначена пенсия в размере 200
рублей, младший урядник Шантули Сулейманов получил в 1907 году по увольнению
50-рублевый пенсион[Донного Хаджи Мурат. Победит тот, кто владеет Кавказом.
Миниатюры Кавказской войны 1817-1864. — М., 2005.].

Политика военного командования направленная на привлечение к казачьей службе
осетин, грузин и черкесов была более чем успешной. Так, в станице Луковской
население с 1856 по 1866 год увеличилось вдвое за счет оказаченных черкесов и
осетин[Великая Н. Н. Казаки Восточного Предкавказья в XVIII-XIX вв. —
Ростов-на-Дону, 2001.]. В 1838 году Александро-Невская слобода вблизи Кизляра,
населенная грузинами, была переведена в разряд станиц; к казачьему сословию
были приписаны грузины станицы Шелковской[Омельченко И. Л. Терское казачество.
— Владикавказ: Ир, 1991.].

В 1824 году обращены в казачье сословие жители двух осетинских селений —
Новоосетинского и Черноярского, жившие на Терской равнине с 1804
года[Омельченко И. Л. Терское казачество. — Владикавказ: Ир, 1991.].

Так или иначе но к 21 мая 1864 года был окончательно покорен Западный
Кавказ; Россия получила возможность приступить к процессу теперь уже мирного
приобщения кавказских народов к ценностям гражданского общества.

Примитивное утверждение о том, что Кавказская война велась Российской
империей с целью закабаления горцев, является ложным. Следует учесть, что сами
представители кавказских народов до 1917 года нередко подчеркивали, что немалой
была именно их роль в «покорении Кавказа». Например, депутат Государственной
Думы Российской империи от Дагестанской области с гордостью напомнил присутствующим:
«присоединение Кавказа к России было как русским, так и кавказским делом; это
было  дело не только русских, но в то же время и самого кавказского
населения»[ Матвеев В. Исторические особенности утверждения геополитических
позиций России на Северном Кавказе. Дискуссионные аспекты проблемы и реалии
эпохи. — «Россия XXI», № 6, 2002.].

Сейчас мало кто упоминает тот факт, что за верность, проявленную
кабардинским народом по отношению к России в годы Кавказской войны, император
Николай I пожаловал Кабарде специальное почетное знамя. В изданной в 1913 году
в Киеве и переизданной в 1991 году книге  кабардинского просветителя,
медика-фармацевта, Эльбуздука Кантемировича Кудашева «Исторические сведения о
кабардинском народе» было фото этого знамени в руках человека в горской одежде.
Одновременно со знаменем 2 марта 1844 года император Николай I пожаловал
кабардинскому народу и высочайшую грамоту, в которой самодержец поясняет
причину монаршей милости: «Постоянное усердие, преданность и всегдашняя
готовность к поднятию оружия против враждебных горцев, оказываемая
кабардинскими жителями, обратили на себя особенное Наше благоволение. В
ознаменование коего Всемилостивейшее жалуем кабардинским жителям почетное
знамя, которое препровождая при сем, повелеваем хранить оное, как знак
Монаршего Нашего внимания, и в случае надобности, употреблять при ополчении
против неприязненных Империи Нашей народов…». Как говориться, комментарии
излишни.

Если и отнести Кавказскую войну к разряду колониальных войн (как того хотят
некоторые современные этноисторики), то смело это явление российской истории
можно назвать уникальным примером, выделяющимся на фоне общеевропейской
колониальной политики XV-XIX веков. Уникальность состоит, в первую очередь в
том, что метрополия покоряет территорию не столько  силой оружия и
репрессивного управленческого аппарата, сколько примером морального и
социального превосходства.

По свидетельству Владимира Матвеева, «…имам… обладал огромным
нравственным влиянием на подвластные народы, но на каком-то этапе влияние
России стало выше. В имамате допускалась дискриминация, например при сборе
налогов с подвластного населения. Наибольшая часть их взималась с чеченцев, в
сравнении с которыми «дагестанец-скотовод или садовод платит несравненно
меньше»[ Матвеев В. Исторические особенности утверждения геополитических
позиций России на Северном Кавказе. Дискуссионные аспекты проблемы и реалии
эпохи. — «Россия XXI», № 6, 2002.].

В отличие от имама Шамиля, силой насаждавшего шариат среди подвластных
народов, российская государственная власть, несмотря на более совершенную
правовую основу, с уважением относилась к кавказским родовым традициям и
обычаям, считая их пригодными для регламентации вопросов внутреннего общинного
устройства. В 1868 году А. В. Комаров, составитель материалов для статистики
Дагестанской области, писал: «По взятии Шамиля в плен, все население Дагестана
восстановило у себя надзор дел по адату, …и от шамилевского шариата осталось
только воспоминание в названии времени его власти временем шариата»[ Комаров А.
В. Адаты и судопроизводство по ним. /Сборник сведений о кавказских горцах. —
Тифлис, 1868.].

В то же время, Россия принесла на Кавказ формы правления и правовые нормы,
консолидировавшие кавказские народы на принципах равенства всех перед единым
законом, чего не было в период существования государственного образования имама
Шамиля.

Следует учесть, что представители российской власти старались утвердиться в
кавказской среде не только силой военного присутствия, но и с помощью
социальной привлекательности. В 1860 году в только что покорившихся обществах
Дагестана Главным штабом Кавказской армии было предусмотрено освобождение всех
народов края «от взноса податей на три года во внимание к разоренному войною
состоянию их». В дальнейшем проживавшие в нагорных и равнинных районах туземные
общества платили подати не одинаково: там, где обеспеченность землей
существенно отклонялась от нормы, они были в 2-2,5 раза меньше[Матвеев В.
Исторические особенности утверждения геополитических позиций России на Северном
Кавказе. Дискуссионные аспекты проблемы и реалии эпохи. — «Россия XXI», № 6,
2002.].

Немаловажным считается и факт отмены, как явного рабства, так и косвенного
(по примеру российской крепостной зависимости) в 1866 году в Кабарде и в 1867
году в Дагестане, Чечне и Закубанье. При этом со стороны государственной власти
не было оказано силового давления на князей и узденей, но проводилась политика
поэтапного освобождения крепостных крестьян путем погашения ими (в течение не
более шести лет) выкупных сумм.

При этом, немаловажной считаем роль казачества в делах кавказской политики,
не только как авангарда российской военной мощи в регионе, но и проводника
последующего мирного диалога между двумя цивилизованными системами — российской
имперской и кавказской патриархальной родовой.

По свидетельству Р. А. Фадеева, офицера по особым поручениям при князе
Барятинском: «Казаки защищают пределы не только действующими полками,
состоящими казне третью часть против регулярных и число которых может быть
внезапно удвоено и утроено, но еще более массой вооруженного населения» [Фадеев
Р. А. Кавказская война. — М., 2003.].

При этом казачество доказало, что по праву своего приграничного нахождения
оно не только привносит русскость в среду кавказцев, но и, вобрав в себя
элементы многих национальных культур, распахивает двери перед Россией в
многогранный кавказский мир.

Оригинал этого материала
опубликован на ленте АПН.