Режим шаткого равновесия

Предупреждение революции — главное,
чем занимается Путин и его сотрудники с 2003 года (год революции в Грузии) по
сей день. Именно поэтому российские уполномоченные политтехнологи и российские
деньги участвовали в выборных кампаниях по всему бывшему СССР, пытаясь — в
основном безуспешно — не допустить избрания нежелательных кандидатов. Именно
поэтому практически все значительные изменения в правилах игры внутри России
тоже вызваны стремлением избежать революции.

Годы нефтяного везения потрачены на
переписывание избирательных законов, на наведение страха на бизнес, чтобы тот
не финансировал политику, на создание искусственных движений и организаций.
Весь этот ползучий термидор происходил в отсутствие изначальной причины:
революции не было. Мы получили контрреволюцию без революции. Но политика
реакции в отсутствие действующего политического мейнстрима (который Кремлем был
осознанно подорван), по неизбежному закону, вызвала к жизни то, чего она
призвана была не допустить. Протесты начались и будут, то стихая, то
возобновляясь, продолжаться.

Опыт

Вспомним те революции, которых
Кремль любой ценой стремился избежать: грузинскую, украинскую, киргизскую. Все
они начинались ровно так же, как нынешние протесты в Москве: смутное
недовольство системой было активировано вполне конкретным недовольством
результатами выборов. Не будем забывать и о результатах революций. Украинский
философ и политолог Михаил Минаков, представивший в Московской школе
политических исследований доклад о результатах всех трех процессов (его лекцию
можно послушать здесь), заключает: ни в одном из случаев объявленные цели не
были достигнуты.

Да, в Грузии частичная победа над
коррупцией и «избирательная вестернизация» позволяют говорить о некоторых
достижениях. Но в целом цветные революции получают крепкую двойку: во всех
случаях авторитарные тенденции только усилились, региональные противоречия
углубились, социально-экономическая модель не была усовершенствована.
Российский исследователь Андрей Рябов подтверждает: «Несмотря на все
политические различия, нигде, ни в одной из стран так и не удалось добиться
принципиально иных моделей развития».

Легко предположить, что если бы
цветная революция у нас все-таки произошла, то Путин недолго оставался бы без
работы. Революция наверняка привела бы общество в конце концов к разочарованию,
и, возможно, бывший президент мог бы вернуться к власти — пусть и слегка
потрепанным. Россия получила бы новую прививку от революции, а возвращение
Путина оказалось бы во много раз легитимнее нынешнего.

Триумф надежды над опытом

Как бы там ни было, этого пути
больше нет. Есть политический кризис, у которого есть своя логика. Если его не
удастся разрешить по имеющимся правилам, то он все равно разрешится — по новым
правилам, которые сложатся стихийно. Ни один из лидеров протестного движения не
может сейчас сказать: я определю эти правила. Не может этого сказать и Путин.
Правила родятся сами — это и будет революция.

Но тут нет восклицательного знака.
Это всего лишь признание того, что имеющиеся институты, в том числе правила
проведения выборов и уровень открытости государства (словом, то, над чем 10 лет
работали в администрации президента), являются не решением, а проблемой. Ни
оппозиционеры, ни американские шпионы этой проблемы не создавали. Ее создавали
трудящиеся политтехнологического цеха, и сегодня еще работающие в Кремле и
Белом доме. Эту проблему, рожденную в тиши кабинетов, и будет решать революция:
вне всяких кабинетов, без всяких планов, как получится.

Никаких гарантий, что решение будет
хорошим, нет. Кризис будет развиваться, несмотря на то, что революции, как
правило, приносят разочарования. Ведь революция — это победа надежды над
опытом.

Надежда

А на что, собственно, надежда?
Российские граждане надеются, что когда-то будет нормальная жизнь — в меру
потребительская, в меру производительная. Граждане недовольны режимом, но хотят
они не революции. Они хотят хорошего образования для своих детей, хороших
поликлиник и больниц, личной безопасности, качественных дорог и всеобщей
законности.

Государство, основанное на коррупции,
эти прямолинейные задачи решать не может, потому что устроено оно криво. У него
есть «свои», отдельные от общества задачи, точнее, задачи конкретных
приближенных к власти граждан. Их частные интересы и представляют собой то, что
они называют «государственными интересами», а мы называем коррупцией.

Но и революция не построит дороги и
больницы, не модернизирует школы и вузы. Она может лишь случиться. Еще раз:
революция — это не какой-то волшебный новый механизм, это поломка старого
механизма.

Новый механизм — это
институциональная трансформация. Это механизм, который еще нужно построить и
запустить. Всем нужна честная бюрократия, суд и правоохранительная система — об
этом споров, кажется, нет. Отделение власти от собственности, устранение
кормушек для бизнесменов, приближенных к власти, — тоже понятные общие цели.
Таких политических мер, которые нужны и левым, и правым наберется внушительный
список. Что делать для создания новых институтов, в целом понятно. Это вне
идеологий. Реформы такого рода проводились в огромном количестве стран, опыт
хорошо изучен: нужно только захотеть им воспользоваться.

Шаткое равновесие

Но воспользоваться этим опытом — то
есть разделить власть и собственность, начать строить больницы, реформировать
образование, армию и правоохранение — равносильно демонтажу невероятно выгодной
для правящей группы политической системы. Ведь она является прикрытием
опять-таки невероятно выгодной экономической модели. Эта действующая модель
позволяет приватизировать доступ к ресурсам, продавать сырье за рубежом, а то
немногое, что остается на общественные нужды, заставляет с необходимостью
тратить на охранительные цели. Отсюда особое положение силовиков и выданная им
лицензия на произвол против «врагов». Ведь в любой момент может случиться революция.
Этот страх оказывается ключевым условием существования режима в его нынешней
форме. Страшный сон всегда должен быть где-то рядом, и Путин — его главный
генератор и хранитель.

Итак, правящей группе просто
необходима революция — точнее, страх, ею вызванный. Обществу, между тем, остро
необходима институциональная трансформация, для воплощения которой страх
революции, наоборот, крайне вреден. Ведь это долгосрочная политика, связанная с
планированием и инвестициями. В шатком равновесии, которое мы получаем в
результате, хорошо то, что оно — равновесие. Оно позволяет множеству частных
людей добиваться индивидуальных целей — зарабатывать, покупать машины, строить
дачи и дома за границей, становиться известными писателями и учеными в России и
за рубежом. Плохо то, что никакого развития для общества в целом, ни
экономического, ни политического, оно не предполагает.

Оригинал этого материала
опубликован на OpenSpace.ru.