Русская опричнина: воспоминания о будущем

Можно ли справиться с
задачами очищения страны от коррупции и ее развития, не применяя опричнины?
Возможно ли что-то сделать в РФ при нынешнем разложении общества и государства,
при целом «букете» кризисов? При всевластии порочной олигархии — как частной,
так и административно-государственной? В условиях жесточайшего кризиса самого русского
социума, его фактического распада?

Об этом, заглядывая в прошлое
и прозревая будущее, размышляли 17 февраля в Институте динамического
консерватизма (ИДК) Андрей Фурсов, Виталий Аверьянов, Александр Елисеев,
Владимир Хомяков, Михаил Хазин, Борис Виноградов и другие эксперты. Русская
история демонстрирует, что опричный принцип то и дело всплывает в критические
моменты жизни страны.

Видимо, и в этом веке нам
придется прибегнуть к опричнине.

Весьма актуальное прошлое

По мнению профессора Андрея Фурсова,
опричнина — ключевое событие русской истории за последние пятьсот лет. Она
заложила фундамент той власти, которая затем мутировала, регенерировала и
развивалась по принципам, заложенным во время «опричного разрыва». В то же
время, опричнина — абсолютно оболганное событие, как и ее творец — Иван
Грозный. Опричный принцип — один их трех основных принципов русской истории
(власти), модерирующий два других — самодержавно-национальный и олигархический,
связывающий их и одновременно снимающий противоречия между ними.

Корни опричнины (необычного органа,
возникшего в необычных обстоятельствах), а точнее, причины, породившие её,
уходят в XIV–XV вв., в ордынскую эпоху. Приход Орды изменил конфликты в среде
русской знати. Если в домонгольскую эпоху они по своей логике в целом почти не
отличались от западноевропейских, то под владычеством Орды изменились
принципиально. Поскольку княжества боролись за место под ордынским «зонтиком»,
то бояре — чтобы выиграть соперничество с другими княжествами — должны были поддерживать
своего князя, а не бороться с ним, крепить единство, а не раскачивать лодку. В
результате выигрывали те княжества, где возникал, по выражению А. Фурсова,
«княже-боярский комбайн». Штука вполне олигархическая. На Западе же знать
конфликтовала с центральной властью. Конечно, конфликты между княжеской властью
и боярами наблюдались и на Руси, но в целом до конца ХV столетия у князей не
имелось социальной опоры для противостояния тогдашнему олигархату — боярству.
Пока была Орда, княже-боярский комбайн работал.

Уход Орды совпал с еще одним важным
историческим событием: присоединением к Москве огромного массива новгородских
земель. Это обеспечило московского великого князя (царя) фондом для раздачи
поместий. То есть, наделения имениями за службу центральной власти. До этого
времени поместная система (условное землевладение) существовала лишь как
«десерт» к «основному блюду» — вотчинной системе. Вотчины принадлежали крупным
землевладельцам по праву наследования. А тут появилась новгородская земля,
которую раздали «слугам вольным» (они же — со временем — «дети боярские», а
затем дворяне). У князя появилась новая социальная опора, иная, нежели
боярство, теперь у него было, что противопоставить боярам, переведя Большую
Социальную Игру за рамки «комбайна». Возник треугольник великий князь —
боярство — «дети боярские», причём конфликт «детей» и «отцов» развивался по
нарастающей.

В первые, относительно спокойные
тридцать лет XVI века конфликт этот не приобрел остроты, однако с 1530-х годов
ситуация обострилась до такой степени, что в 1549 г. пришлось созывать собор —
фактически первый Земский собор, прозванный Собором примирения. Разумеется,
примирение могло быть только временным — тем более, что начал развиваться
конфликт между царем и боярством.

Консолидация господствующих групп в
рамках идущей централизации стала одной из важнейших задач. И тут получилось,
что реформы так называемой «Избранной Рады» (ближнего круга молодого Ивана
Грозного) порождали больше проблем, чем решали. К 1560-м годам стало ясно:
окончательное решение царско-боярского вопроса неизбежно. Первые шаги сделал
царь Иван. Это, по словам А. Фурсова, и разрыв с Избранной Радой, и Духовная
грамота 1562 г., отодвигавшая Боярскую думу, это уложение, запрещавшее княжатам
менять и продавать старые родовые земли. Это и намерение царя начать
разбирательства по всем сделкам с недвижимостью, начиная с 1533 г. Причем со
сделками именно суздальских князей: Шуйских, Ярославских, Ростовских и
Стародубских. По сути дела, это можно считать «черной меткой».

Разбирательство это таило в себе
огромную опасность: 256 представителей означенных семейств (Рюриковичи!
Ближайшее царское окружение!) сидели в Государевом дворе. Никаких
институциональных форм в противостоянии боярству (олигархии) у Ивана Грозного
не имелось. Все существовавшие тогда институты защищали именно боярство.
Напротив, институты надежно защищали и боярство, и старые княжебоярские порядки
вообще. Институциональный путь Грозному был заказан. Как и
эволюционно-классовый.

Мог ли Грозный опереться на дворян и
противопоставить их боярству, как это сделала Екатерина Вторая,
противопоставившая дворянство гвардии? Нет, считает эксперт, ибо ко временам
Екатерины дворянство уже выросло и окрепло. Кроме того, вариант сей получался
небыстрым, опасным, двигавшим страну к сословно-представительской монархии (за
счет расширения прав дворянства). А это в планы Грозного не входило. И он
изобрел совершенно фантастическую форму — опричнину, внеинституциональную,
надгосударственную, чрезвычайную и в то же время легальную, поскольку
возглавлял ее сам царь.

В декабре 1564 года, устроив
картинное прощание с Боярской Думой и митрополитом, царь в санном поезде отбыл
на богомолье. Увозя с собой казну и наиболее ценные иконы. В конце концов,
Грозный остановился в естественной крепости — Александровой слободе. Оттуда он
и послал письма митрополиту и Боярской Думе, где одновременно отказался от
царства (перечислив все свои обиды, начиная с трехлетнего возраста) и… наложил
опалу. В то же время люди Грозного распространили среди посадского населения
Москвы своеобразные прокламации, где говорилось: опала не распространяется на
простой люд, царь «опалился» на злых бояр. Ход получился тонко рассчитанный: в
памяти еще жило восстание 1547 года, когда народ рвал на части опостылевших
бояр Бельских, и многое другое.

(От Максима Калашникова: ставка
сильного правителя-диктатора на народные низы против аристократии-олигархии —
хорошо известная технология. От Писистрата в древних Афинах — до Сталина,
Гитлера, Уго Чавеса).

5 января 1565 года постаревший
сразу на несколько лет Иван Грозный продиктовал свои условия прибывшей
депутации: возвращение к власти при условии, что только государева воля отныне
будет источником закона. А все несогласные с этой волей — изменники. Страна же
разделяется на опричнину и на земщину.

— Сам Грозный отменно четко выбрал
термин «опричнина», — говорит Андрей Фурсов. — Обычно вспоминают о том, что
«опричь» — это «кроме», и потому в народе опричников звали «кромешниками». Но у
слова «опричнина» есть еще три значения, также работающие на формулу самого
явления. Опричниной, во-первых, называли крестьян разных категорий, вместе
записавшихся в монастырь. Напомню, что опричнина осуществлялась как
монастырская организация, где сам царь выступал в роли игумена, Малюта Скуратов
— келарь и т.д. Все опричники считались братией (как монахи), практиковали
общие трапезы — хотя не аскетические, а весьма обильные.

Опричниной называли также вдовью
долю в наследстве (здесь сказалось страсть царя к юродству). Когда погибал или
умирал боярин, и некому было служить, бóльшая часть имущества отходила к
царю (великому князю), а остальное отходило вдове.

Наконец, опричниной называли самое
вкусное блюдо для «своих», подававшееся на пиру тогда, когда уходила основная
масса гостей, и оставались «лутчие люди».

Ударный корпус опричнины составляли
от 1 до 5 тысяч человек, причем царь лично знал всех опричников, сам отбирал
их. Обычно вспоминают про физический террор опричников, но значительно важнее,
считает профессор Фурсов, был террор экономический. Земельный. Он срывал людей
с насиженных мест («перебрать людишек» — одна из любимых фраз Ивана IV),
перебрасывал их в другие районы страны, уничтожал связь между боярами и «детьми
боярскими» (дворянами).

Земщина же — это то, что оставалось
вне опричнины, где правила Боярская Дума.

Когда была отменена опричнина? И
вообще — отменена ли? Когда-то, в 1825 году, Карамзин высказал предположение,
что опричнину отменили. Столетие спустя были опубликованы мемуары немца
Штадена, который написал, что опричнину отменили. Штаден сам выдавал себя за
опричника, хотя на самом деле жил в земщине, был вралем и проходимцем,
занимался барыжничеством — продажей того, что награбили опричники. Верить
Штадену можно так же, как и Мюнхаузену.

Что еще приводят в подтверждение
отмены опричнины? Обычно замалчиваемую битву «на Молодех» 1572 года, когда
русские (правда, дорогой ценой) нанесли сокрушительное поражение силам
крымского хана (А. Фурсов по значению приравнивает ее к Куликовской). Некоторые
историки рассуждают так: опричники могли лишь мордовать мирное население, вояки
были слабые, а потому их разбавили земскими полками, которые под командованием
князя Воротынского и решили исход битвы «на Молодех». Андрей Фурсов
категорически не согласен с такой точкой зрения. Во-первых, представление о
низком уровне боеспособности опричного войска ни на чем не основано. Во-вторых,
в битве опричные полки под руководством Хворостинина показали себя не хуже
земцев. В-третьих, что касается объединения земских и опричных полков, то это
было сделано вовсе не для усиления последних. Причина в другом. В 1568 г. был
раскрыт заговор под руководством боярина Федорова. Заговорщики планировали
силами земских полков напасть на опричные, перебить их, захватить царя и выдать
полякам. После раскрытия заговора было решено создать общее опрично-земское
войско. Так что дело не в неумении биться на бранном поле, резюмирует Андрей
Фурсов.

Еще одним аргументом в поддержку
схемы «отмена опричнины» называют казнь пятнадцати опричников в 1571 году (в
том числе и Афанасия Вяземского). Но в этом случае казнили опричников опричники
же — и по конкретным причинам. «Одна часть ЧК громила другую», — поясняет
А.Фурсов.

Некоторые историки осторожно
намекают: опричнина растворилась в окружающей реальности. А может, спрашивает
А.Фурсов, она растворила ее в себе? Например, ВЧК в начале 1920-х переименовали
в ГПУ. ЧК отменили? Нет. Просто она из чрезвычайной комиссии превращается в
постоянно действующий институт. Что произошло после так называемой «отмены
опричнины»? Опричники возглавили Государев двор. Террор же после 1572 г.
продолжался, хотя и в меньших масштабах. Борис Годунов отладил систему
политического сыска, нужды в чрезвычайных мерах больше не было. Опричнина, по
словам Андрея Ильича, выполнила свою функцию, «переукатала» часть русской
территории и превратилась в Государев двор. Так что «отмена» отмене рознь.

В чем смысл опричнины? В борьбе
государственного строя против боярства-олигархии, как считал Соловьев?
Ключевский все сводил к паранойе царя. Платонов — к борьбе против княжеско-боярского
сепаратизма. Советские историки — к классовой борьбе за земельную
собственность.

Но явление опричнины не сводится к
узким целям. Борьба с сепаратизмом бояр и княжат? Но они на Руси, в отличие от
западноевропейских феодальных магнатов, вовсе не стремились отделиться от
остальной страны. На Западе действовал принцип первородства — примогенитуры:
старший сын наследовал всю земельную собственность. Поэтому домены западной
феодальной верхушки консолидировались, не дробились. Чем древнее род — тем
больше у него земель. А в русских наследство получали все дети, потому владения
все время дробились и мельчали. Получалось так: чем древнее боярско-княжеский
род — тем меньшие у его представителей вотчины. Поэтому по чисто экономическим
причинам русские бояре не могли быть сепаратистами. Например, на сотню князей
Оболенских в XVI веке приходилось около 30 тысяч гектаров земли. В среднем —
очень скромно. Триста га — это служилый человек, по-княжески, считают
специалисты, с такого надела не поживешь. Поэтому чем старше был у нас боярский
род — тем больше он зависел от поместий, от централизации власти. Тут, в
отличие «от европ», не до сепаратизма.

Паранойя царя? Но если посмотреть
на географию опричнины, Грозному можно только поаплодировать. В опричнину отошла
«прифронтовая полоса» Ливонской войны — территории на западной границе. В
опричнине оказались районы соледобычи (отдаленный аналог нынешних нефтегазовых
территорий), богатый Север (Архангельск, Холмогоры). Опричнина, включив среднее
Поволжье, рассекла Волгу, в результате под контролем «кромешников» оказалась
вся торговля, шедшая по главной реке страны. Купечество Среднего Поволжья от
опричнины колоссально выиграло. Именно в эти годы закладываются основы
экономической мощи тех, кто (во втором-третьем поколении) пойдет на Москву
восстанавливать самодержавие в 1612 году. И не только по патриотическим, но и
по экономическим причинам! Упрощая, можно сказать, что из опричнины в Поволжье
родился феномен Кузьмы Минина и патриотического нижегородского купечества,
создавшего второе земское ополчение.

Москву тоже разделили на опричную и
земскую части так, что из опричной зоны столицы ты сразу попадал в опричный
Можайск и так далее. То есть, география опричнины была тщательно продумана.
Грозный царь даже подумывал о переносе столицы страны в Вологду (как это похоже
на дискуссии нынешних дней о переносе столицы за Урал!), но не сложилось. Хотя
замысел Грозного сродни замыслу Петра: перенести столицу для смены структур,
начать с «чистого листа», избавившись от старых традиций и элитных связей.

Борьба с олигархизацией

Историк А. Зимин убедительно
показал, что опричнина не подорвала социально-экономические («материальные»)
основы могущества знати. Число княжеско-боярских владений в XVII в. практически
осталось прежним. Исходя из этого, историк В. Кобрин сделал вывод: поскольку
опричнина не посягнула на крупное землевладение, целей своих она не достигла, а
борьба боярства и дворянства — миф. Это очень характерный для основной массы
советских историков подход, в центре которого — собственность, классовые
отношения в узком смысле этого слова. Но ведь кроме собственности, есть власть
— и именно она играет решающую роль в русской истории.

А. Фурсов согласен с историком Д.
Альшицем, который считал, что, во-первых, конфликт между боярством и
дворянством — не миф, а реальность; во-вторых, царь, бояре и дворяне — все были
за централизацию, здесь различий и расхождений не было. Различия — и
непреодолимые, антагонистические — касались вопроса: какую централизацию
(едино/самодержавную или олигархическую), в чьих интересах (центра-верха, т.е.
царя и основной массы господствующего слоя — или бояр) проводить?

Решение этого вопроса обусловила
специфика русского хозяйства, исследованная в работах Л. Милова и историков его
школы, которые А. Фурсов оценивает исключительно высоко. Речь о том, что на
Руси в силу суровости её природно-климатических условий создаётся небольшой по
объёму совокупный общественный (а следовательно, и прибавочный) продукт — это
так и само по себе, и особенно по сравнению с Западной Европой, Восточной или
Южной Азией. В таких условиях средним и тем более нижним слоям господствующего
класса прибавочный продукт может достаться только в том случае, если будут
ограничиваться эксплуататорские аппетиты самых верхов. Ограничить эти аппетиты
могла только сильная единодержавная центральная власть.

Таким образом, в «деолигархизации»,
единодержавии и постановки бояр под «учет и контроль» оказались заинтересованы средние
и нижние эшелоны господствующего класса. Интересы боярства и дворянства в
данном случае оказались совершенно противоположными. Чем больше знать
ограничивала монарха, тем меньше доставалось представителям среднего и низшего
слоев господствующего класса. И только самодержавие «грозненского» типа могло
обеспечить эти группы. Опричнина, соглашается А. Фурсов с Д. Альшицем, и есть
зародыш самодержавия. Если добавить к нему крепостничество, то возникает
самодержавно-крепостнический строй.

При этом формально опричнина
выглядела как возвращение к удельной системе. Над Боярской Думой, над земской
Русью надстраивалась другая — опричная — система. Она решала ряд задач, которые
из-за слабости общественных сил и институтов в стране не могли быть решены
иначе, кроме как в режиме «чрезвычайки». Как это актуально для нынешних времен!

Опричнина все-таки смогла дотереть
удельную систему, след былой удельной раздробленности страны (уничтожен
последний удел — Старицкого). Устранена угроза новгородского сепаратизма (Новгород
так и не отложился от остальной Руси даже в Смуту, хотя попытка и
предпринималась в 1611 г.) Под контроль центральной власти оказались
поставленными и боярство, и церковь. Произошло это рывком, в режиме
«преемственность через разрыв». Как считает А.Фурсов, терапевтически с опорой
на дворянство как слой все это можно было осуществить только в теории, на
практике же не было времени, да и дворянство не представляло собой «властного
слоя» — его надо было создавать. Опричнина рассекла старую власть — и надстроила
над нею новую систему власти.

Опричный принцип власти

Кроме того, возник собственно
опричный принцип власти. Он, как считает эксперт, занимает место рядом с
самодержавным и олигархическим ее принципами. Речь идет о принципе чрезвычайных
действий с построением параллельного контура управления, надстраивающегося над
уже существующим и делая своим внутренним, так сказать, объектом для
перемалывания и переваривания. По завершении этого процесса чрезвычайка
превращается в регулярный институт и КАК БЫ отменяется (опричнина — Государев
двор, ЧК — ГПУ). Этот новый контур был чрезвычайной мерой против встроенной с
княжебоярских времен и постоянно присутствующей тенденции к олигархии.
Показательно, что даже в XVIII- начале XIX веках в начале правления каждого монарха
(Анны Иоанновны, Екатерины Второй, Александра Первого) вельможи каждый раз
пытались протолкнуть проект олигархизации самодержавия.

— Олигархический принцип встроен в
русскую власть! — убеждает профессор Фурсов. Это наследие княже-боярского
«комбайна», от которого никуда не деться, это выстрел из ордынского прошлого,
стрела, расщепить которую влет был призван опричный принцип — выстрел из
будущего. Столкновение породило самодержавие и, соответственно, самодержавный
принцип, который начал жить самостоятельной жизнью, «замкнув» триаду принципов.
— Опричный принцип каждый раз выступал контроружием самодержавия (в любой его
форме), давая возможность реализоваться самодержавно-национальному варианту и
самодержавному принципу.

Первой исторической опричниной
стала опричнина Ивана Грозного. Вторая опричнина — петровская гвардия.
«Бархатная опричнина» — редакционные комиссии 1859-1861 гг., готовившие отмену
крепостного права. Наконец, опричниной можно считать сталинскую фазу в истории
СССР (правление Иосифа Грозного). А. Фурсов берет «опричнину» Сталина в
кавычки, объясняя это следующим образом. Сталин лично от себя не создал
организаций опричного типа — «личная разведка товарища Сталина» не в счет,
подобного рода структуры создают многие властители. Организацией квазиопричного
типа была ленинская партия профессиональных революционеров, выродившаяся в
«ленинскую гвардию», олигархический характер которой признавал сам Ленин.
Сталину пришлось столкнуться с этой выродившейся, в значительной степени
связанной с фининтерном «гвардией», уже далеко не красной.

К этому столкновению Сталин подошел
творчески: не создавая свою опричнину, он в полной мере задействовал опричный
принцип, заставив функционировать в качестве опричнины, т.е. чрезвычайного
органа, уже имеющиеся структуры, рекомбинируя их, заставляя работать в
чрезвычайном, т.е. несвойственном их исходным природе и функции режиме. То была
опричнина без опричнины, функциональная опричнина. Этому в немалой степени
способствовало то, что в молодом советском обществе институты еще не до конца
оформились. Как только это произошло в ходе и во время Великой Отечественной
войны, пространство опричных игр стало сжиматься и в конечном счете сжалось до
одной отдельно взятой фигуры — Вождя.

Различие между опричнинами,
подчеркивает А. Фурсов, не сводится к тому, что сталинская была скорее
принципом, материализовывавшимся в различных организациях, а таковые Ивана
Четвертого и Петра Первого — просто конкретными организациями. Еще более важно
и серьезно другое различие — по содержанию и направленности.

Опричнины Ивана и Иосифа Грозных
(«грозненская» версия опричнины) — это одно. Опричнина Петра Первого
(«питерская версия») — другое. Различие нужно искать в том, насколько эти
варианты соответствовали национальным интересам. Согласно А. Фурсову,
грозненская опричнина носила ярко выраженный национальный характер. Она
антизападна и работала на развитие национального целого. А вот питерская
опричнина представляет собой жестокое (огнем и мечом) создание новой правящей
группы, способное к беспощадной эксплуатации русского населения. Ибо, как
только оформилось крепостничество (1649 г.), быстро выяснилось: московское
самодержавие как форма неадекватно крепостной системе. Господа и крепостные
крестьяне относятся к одной культуре, у них одна вера, они говорят на одном
языке. И здесь крепостничество не могло быть реализовано как система. Нужна
была иная система: где верхи и низы отличаются друг от друга, как два
субэтноса. Что и было сделано Петром: верхи Российской империи превратились как
бы в отдельный народ, господствующий над русской сермяжной массой.

— Поэтому я противопоставляю
грозненские (Ивана Четвертого и Сталина) и питерский варианты опричнины, —
говорит А.Фурсов.

Новая опричнина как неизбежность. Но
в какой версии?

По мнению А.Фурсова, опричный
принцип необходим русской истории. Только такой «чрезвычайный субъект»
совершает мощные рывки в развитии страны, вычищая грязь и гниль, сгоняя емель с
печки и, подобно швейковскому герою, напоминая: «Помните, скоты, что вы —
люди».

Однако специфика рывков и ответ на
кардинальный вопрос «кто — кого» зависят от того, с каким иным принципом
блокируется опричнина. Если сочетание идет с олигархическим принципом, то
получается, если пользоваться терминологией ХХ века, правоавторитарный режим.
Если блокировка идет с самодержавно-национальным принципом — выходит совсем
иной вариант.

— Когда мы говорим, что опричнина
может вытащить нынешнюю Россию из тупика, нужно всегда уточнять: какая
опричнина? — считает Андрей Ильич. – «Грозненская» или «питерская»? Ждущее нас
в ближайшем будущем столкновение будет конфликтом не между опричниной и
демократией, а противоречием между «питерской» и «грозненской» ее версиями. И
победит тот вариант, персонификаторы коего, помимо прочего, эффективнее всех
сыграют на мировой площадке. Ибо время сейчас сложнее, чем во времена обоих
Грозных…

Сегодня: в реалиях предвоенной эпохи

По словам эксперта, есть некая
эмпирическая регулярность. В истории опричнины всегда были преддверия или
течение мировых смут. Собственно говоря, все русские смуты — часть мировых.
Наша Смута начала XVII столетия — часть всемирной смуты «длинного XVI века»
(1453-1648 гг.). При этом финал русской Смуты (символ — возвращение из
польского плена отца Михаила Романова, Филарета, в 1619 г.) — совпал с началом
европейской Тридцатилетней войны 1618-1648 гг. Это спасло русских: Запад был
занят своими делами, ему оказалось не до нас. Ибо Россия после первой Смуты
лежала обескровленной и обессиленной. Нечто подобное повторилось после смуты,
устроенной сверху при Петре Первом. После нее нас тоже можно было брать голыми
руками, как и столетием раньше. Но Европа была занята войнами за разные
наследства, а к началу Семилетней войны в 1756-м Россия уже крепко стояла на
ногах, причём настолько, что сломала хребет Фридриху Второму.

Если брать ХХ век, то здесь русская
Смута и «опричнина» Сталина оказались преддверием и элементом новой
Тридцатилетней войны — 1914-1945 годов.

А что будет сейчас?

— Не хотелось бы это признавать, но
против правды не попрешь: сегодня мы живем в предвоенную эпоху, — говорит
Андрей Фурсов. — Думаю, если обстановка в РФ обострится до такой степени, что
опричнина станет неизбежной, это будет еще и индикатором резкого обострения
мировой ситуации и вползания мира в принципиально новую эпоху. Причем новая
мировая война вполне может быть не планетарной (в духе 1939-1945 гг.), а чем-то
вроде Тридцатилетней войны 1618-1648 гг. Последняя представляла собой четыре
локальных конфликта, которые последовательно растерзали тогдашнюю Европу.
Думаю, что войны глобальной и постглобальной эпох скорее напомнят именно ту
далекую войну. Ибо вход в капиталистическую систему (тогда) и выход из этой
системы (сегодня) должны быть зеркальными.

По-видимому, Россия вступает в
самое критическое десятилетие своей истории. Национально-ориентированная
опричнина сейчас — необходимое, но недостаточное условие наших побед. Как
говорил толкиновский герой, маг Гэндальф (повторяя фразу из «Макбета») — если
мы потерпим неудачу, то погибнем. Если победим — то столкнемся со следующей задачей.
If we fail we fall. If we
succeed, we will face another task.

Одна из очень важных задач, стоящих
перед нами — формирование принципиально нового типа
интеллектуально-политического руководства. Как недавно заметил Шамиль Султанов,
одна из главных тенденций развития нынешнего мира — резкое «проседание»
интеллектуально-волевой сетки управленческих структур. Наблюдается глобальное
ослабление управленческого потенциала тех, кто «рулит» современным
человечеством. Но политика — это, как правило, дело политиков, а мне бы
хотелось сказать о задаче интеллектуалов: создании
интеллектуально-информационного оружия. Напомню о той формуле, что Карл Поланьи
в труде «Великое изменение» вывел в отношении руководителей Третьего рейха.
Они, как заявил Поланьи, имели зловещее интеллектуальное превосходство над
своими противниками, и потому выигрывали. Но то же самое можно сказать и
большевиках. Они в своей стране были людьми ХХ века, тогда как их оппоненты
остались еще в девятнадцатом.

Для того, чтобы побеждать на
мировой арене, нам нужно зловещее интеллектуальное превосходство над
противником. И создание нового корпуса знаний о современном мире есть
интеллектуальный компонент национально-ориентированной опричнины наших дней.
Этот корпус знаний пригодится нам и в том случае, если мировой катастрофы
удастся избежать, и в том, когда она разразится, и даже в том случае, если — не
дай Бог — Россия рухнет. В таком случае это знание станет необходимо для
сохранения русскости, сетевого русского мира в посткатастрофическом мире. Для создания
нового, Четвертого Русского Рима, русского власте-социума (кто сказал, что
Четвертому не бывать? Надо будет — создадим, сетевой ли или еще какой: «Мы
рождены, чтоб сказку сделать былью»).

Думать обо всем этом нужно сейчас,
чтобы побеждать в стремительно меняющемся мире. То есть,
национально-ориентированной опричнине необходимо принципиально новое знание.
Может быть, оно станет называться консервативно-динамическим — не знаю. Но то,
что оно должно быть бескомпромиссным и «убойным» и работать по принципу «штык в
горло с двумя поворотами», не оставляя шансов противнику, — в этом у меня нет
сомнений…

Опричнина – модернизация по-русски

Глава Института динамического
консерватизма Виталий Аверьянов представил тезисы своей грядущей статьи с
одноименным заголовком: «Опричнина — модернизация по-русски».

По его мнению, вопрос об опричной
русской идее встает во весь рост именно сейчас, когда очень много говорят
именно о модернизации. Одни видят в опричнине самые кровавые эпизоды нашей
истории. Другие считают, что в ней выразился мучительный поиск выхода из
тупиков.

— Как бы то ни было, но сегодня
Россия вновь оказалась в тупике, — говорит В.Аверьянов. — В положении
раздвоенности: одна половина головы заявляет о стремлении к развитию, к
инновационному прорыву, к выходу из состояния рискованного равновесия,
чреватого полным отставанием от более активных мировых игроков. А другое
полушарие до смерти боится перемен и судорожно цепляется за пусть мелкое и
неприглядное, но осязаемое наследство РФ образца 1991 года. Не нужно понимать
все это банально-упрощенно: я не имею в виду двух первых лиц в государстве. Там
все гораздо сложнее…

По мнению директора ИДК,
предлагаемый нам «консерватизм» — самый подлый вариант. Это консерватизм «для
себя» и «для своих». Для сохранения того, что удалось урвать. Быть может, в
безобразии такого консерватизма и кроется объяснение нынешней раздвоенности
власти в РФ: ведь надо же как-то эту неприглядность прикрывать.

— Поэтому слова об учете национальных
традиций, звучащие из уст нашей власти — не более, чем проходные отговорки, —
убежден В.Аверьянов. — Лозунг «модернизационного консерватизма», заявленный
недавно «Единой Россией», удручает, поскольку у них он звучит как абсолютный
оксюморон. «ЕР» — классическая «боярская партия», выражение олигархического
принципа, о котором говорил А. Фурсов. Она думает о народе и обществе примерно
то же самое, что вслух говорят самые отпетые либералы. При этом сама она
молчит, враждебно-безразлично слушая речи тех, кому позволено говорить
«сверху». В том числе — речи о модернизации, об инновациях, о программах
развития, о сильной России и выходе в великие державы, о преодолении коррупции
и так далее.

«Модернизационный консерватизм»,
принятый на съезде правящей партии в 2009 г., по мнению Аверьянова,
шизофреничен. Ибо созданная система блокирует всякую возможность развития
страны. У нашей «топ-элиты» есть лишь один шанс инновационного прорыва. Это
шанс в том, что она убедит крупный международный капитал в том, что часть их
инновационных предприятий имеет смысл разместить на территории Российской
Федерации. Однако инновационные технологии и мозги легко перебрасываются из
одной точки планеты в другую. Туда, куда велят Большие Деньги. И такой
модернизационный проект у нас под исполнительным руководством, скажем, А.
Чубайса, возможен.

Мы же в «Русской доктрине» (2005
г.) и последующих трудах говорили о совершенно другом развитии. Без
шизофренического «консерватизма», галлюцинирующего модернизацией. Мы имели в
виду консерватизм динамический, предусматривающий быстрый обмен смыслами и
действиями между левым и правым полушариями. Консерватизмом он является потому,
что он способен в таком быстром обмене и круговороте смыслов и действий
удерживать целое, динамическим — потому что учится жить в состоянии
неустойчивого равновесия, упреждая реакции внешней среды. Стать динамическими
консерваторами значит, оставаясь русскими и опираясь на Россию, превратиться в
виртуозов такого состояния неустойчивости, нестабильности, не подчиняющихся
хаосу, а владеющих им.

По словам эксперта, динамический
консерватор — хозяин хаоса, чувствующий себя в условиях быстрых перемен как
рыба в воде. Играющий на опережение, по заветам графа Александра Суворова.
Консерватизм не вечно обороняющихся, но непрестанно наступающих, «когда голова
хвост не ждет». Когда инициатива перехватывается.

— Именно в перехвате исторической
инициативы и состоит глубинный смысл русской опричнины! — убежден директор ИДК.
По его словам, недавно замглавы президентской администрации Владислав Сурков
дал интервью «Ведомостям», где сказал о том, что подлинной модернизации нужна
не предварительная политическая модернизация (читай — либерализация № 2), а,
напротив, реализация авторитарной модели. Дословно: «консолидированная власть в
России — это инструмент модернизации, и смею вас уверить — он единственный».

— Сильные слова. И тут же В. Сурков
признает, что в РФ авторитарно-дирижистские методы и так задействованы «на
пределе» существующей системы. Это и есть патовая ситуация, о которой я говорил
в самом начале, — отмечает Виталий Аверьянов. — К либералам пойти нельзя,
потому что получится не модернизация, а разворовывание. Но и укрепить
авторитарную модель нельзя, потому что Система не выдержит.

Тупик? Нет. Для реальной инфраструктурной
и технической модернизации в стране нужны социальная и кадровая модернизация.
Но никак не повтор 1990-х! Нужна модернизация по-русски, или новая опричнина.
Нужно перетряхнуть нынешнюю систему и стать консерваторами не для себя, а для
Бога и народа. Необходимы новые люди и в науке, и в управлении, и в обеспечении
безопасности. Нужен новый социальный порядок: когда в чести тот, кто служит.
Таков принцип опричнины.

Что такое «консерватизм для себя,
любимых», предлагаемый нам сегодня нынешними «боярами»? Это коррупция и
неприкосновенность коррупционеров как потребителей стабильности всей системы.
Он предлагает сохранение кланового статус-кво — как условие благополучия кланов
и корпораций. Это игра на разделении интересов, на олигархической удельности и
неофеодальных отношениях. То есть, это — сговор против самой возможности
предъявления целей целого, самой постановки вопроса о национальном интересе как
целом. Как следствие — вечная имитация деятельности на возрождение страны…

По мнению эксперта, обстановка в
современной РФ очень похожа на олигархат XVI века, в борьбе с которым царская
власть и выработала модель самодержавия. Именно через опричнину, причем ее
принципы (и здесь В.Аверьянов согласен с А.Фурсовым) возрождались неоднократно.
Но означает ли это, что опричнина — крайняя мера? Отчасти да, а отчасти — нет.
Ведь можно ввести опричнину упреждающим образом, не доводя страну до крайности.
Одно ясно: чем больше будет доминировать «боярская модель», тем более
разрушительной в социальном плане окажется новая опричнина.

— Поэтому вводить ее нужно как
можно раньше, — доказывает В.Аверьянов. — Тем меньше будет у нее издержек…

Эксперт считает, что ненависть к
Ивану Грозному (а ненавидеть и любить этого вечно актуального царя продолжают
вот уже пятый век подряд) объясняется ненавистью к усилившейся России.
Ненавистью к ней как к таковой. Грозный не боялся заниматься государственным и
социальным творчеством. А сегодня в нашей политике — явный дефицит такого
творчества. Применяются заемные схемы. Иоанн IV выступает как символ
национального творчества, создававшего в России собственные национальные формы
и институты. Они не отрывались от мирового опыта, но и не «калькировали» его
бездумно.

Правление Грозного — инновации во
всех сферах. Прежде всего — социальные, ибо в тот век формировалось социальное
ядро России. Но были инновации политические, культурные, торгово-экономические,
военные. Это и технические инновации: развитие русской артиллерии, появление
книгопечатания. В битве при Молодях 1572 г. до совершенства дошла технология
русского гуляй-города: подвижных полевых укреплений, крепости на колесах.
Взятие Казани — это использование передовых на тот момент минно-саперных
технологий (стены города взорвали, подведя под них минные подземные галереи). А
духовные инновации? Ведь эпоха Грозного — время состоявшегося
духовно-культурного лица страны. Формируются каноны летописного свода,
созывается Стоглавый собор, вводятся сами понятия «Святая Русь» и «Россия».

— Но главными тогда были именно
социальные инновации, к коим относится опричнина, — считает В.Аверьянов.

Принцип служения стране

Опричнина заложила принцип
служения, и его уже никогда и никто из последующих государей не отвергал.
Критика Грозного актуальна для нынешних врагов России. А для сегодняшней
«элиты» очернение Грозного служит профилактикой от того, что она называет
«политическим экстремизмом». Она не хочет возникновения такой власти, которая
пресекает то, что при Иване Четвертом назвалось крамолой. Она не хочет
ограничения своего права на воровство и сверхпотребление, на безответственность
и некомпетентность. Строя аналогии «Грозный-Сталин», эта «элита» пытается не
допустить самой возможности возникновения власти, ориентированной не на
олигархические, а на национальные интересы.

Главный же политический смысл
опричнины — в перехвате реального политического суверенитета. Причем за очень
короткий срок.

Те, кто попадал в опричнину (а
отбор, по мнению В. Аверьянова, был тщательным), попадал в сферу прямой связи с
царем. Через опричнину началось «выращивание имперского позвоночника России».
Смысл опричнины был все же не в смене элиты, полной или частичной, а в
выдвижении именно служилой элиты. Было прямо сказано: и собственностью, и
безопасностью, и честью, и славой в государстве будет обладать лишь тот, кто служит
ему как целому. Тот, кто его укрепляет и обороняет от врагов. Все остальные
мотивы отступали далеко на задний план. И репрессии опричнина вела — но не по
классовому признаку, а про принципу: «Уничтожаем тех, кто против примата
служения стране».

Проблема выбора вариантов

По мнению В. Аверьянова, страна
сегодня нуждается именно в такой, национально-самодержавной «ново-опричнине».
Но не исключает и того, что в РФ может возникнуть крайне жесткий политический
режим с совершенно иными целями. Он может быть хуже, чем та «питерская версия»,
о которой говорит профессор Фурсов.

— Какой бы ни была тяжелой для
страны версия опричнины Петра Первого, Россия устояла, хотя и сильно мутирована
и утратила многие свои важные и ценные черты. А вот после новой «питерской версии»
может и рухнуть, — говорит директор ИДК.

Основные инструменты и технологии
опричнины-ХХI

По мнению автора этих строк Максима
Калашникова, сейчас нужно напряженно конструировать опричнину наших дней. Ибо
ситуация в РФ близка к национальной катастрофе.

С одной стороны, налицо сходство с
положением середины XVI столетия: та же централизация власти в
боярско-олигархических интересах, то же безобразное сверхпотребление «верхов»,
обескровливающее страну. То же враждебное внешнее окружение. Но есть и дополнительные
факторы: страшный физический износ страны, стремительные разложение и одичание
социума, низкая рождаемость (демографический кризис), драматически нарастающее
научно-техническое и промышленное отставание от мировых игроков. И это — на
фоне всеобщей коррупции, губящей буквально все.

Уже очевидно, что для национального
спасения необходимо ускоренное – с прыжком через один технологический уклад –
развитие. А для этого просто необходимо разорвать порочную «традицию» РФ:
воровства верхов, неповоротливости и косности государственного аппарата,
сырьевой деградации. А с другой стороны, мобилизовать страну, возродить идею
служения ей. То есть, нужны совершенно новые люди в управленческих эшелонах:
честные, компетентные и преданные русскому делу. И сделать все это можно только
с помощью новой опричнины. Ибо при нынешней олигархической вольнице развитие
невозможно (причем к олигархии мы относим и высших государственных сановников).

Бичом времени стало засилье
алчности, стремления к обогащению любой ценой. Оно затмило все прочие мотивации
первых лиц: стремление к славе, знанию, к величию страны. Власть все больше (и
не только в РФ) становится лишь средством личной наживы. По миру покатилась
великая криминально-коррупционная революция. Насколько это губительно —
объяснять не нужно.

Значит, вопрос вопросов сегодня —
установление диктатуры честных и компетентных людей. Причем именно в рамках
параллельного контура управления: ибо и общество в целом, и государство в
частности слишком больны, чтобы очиститься сами по себе. Нужно нечто, что стоит
вне их, некое инобытие, где зарождается новая Россия. Что-то подобное «когорте
благонамеренных» (мечте графа Бенкендорфа) или ордену меченосцев (планы
Сталина). Ближайший по времени аналог, пожалуй — первая сотня высших лиц государства
сингапурского диктатора Ли Кван Ю. Он добился их кристальной честности (казнив
для острастки школьного товарища, бравшего взятки), обеспечил первых лиц
государства всем необходимым (только думай и действуй на благо страны) и вывел
Сингапур из третьего мира в первый.

Эта задача в РФ нерешаема ни в
рамках бюрократизации в духе тридцатых, ни методами либеральной демократии. В
первом случае все проедает коррупция, во втором — коррупционеры сохраняют
власть, буквально скупив на корню демократические институты. Власть останется у
тех, кто привык грабить — у «оффшорной элиты» (выражение В.Суркова). Те, кто
1992 года конвертировал власть в деньги, захватят контроль и в ходе
либерализации-2.

Следовательно, нужна опричнина.
Согласен с Владимиром Хомяковым. Вопрос стоит так: либо в стране будет
опричнина сверху, либо — пугачевщина снизу.

Новую опричнину нужно строить на
новой технологической базе, решая вопрос строгого отбора «первой тысячи». Как? С
помощью новейших психотехнологий, а затем — применяя принцип отбора в опричнину
не волей начальства, а самими опричниками. Ибо подобные видят подобных. При
этом в новой опричнине должна быть сильная служба отбора, подготовки и
расстановки кадров. Там же — своя спецслужба для уничтожения коррупции, поиска
и возвращения вывезенных за рубеж богатств, а также — для устранения
коррупционных препятствий на пути инноваций. Опричнина должна дать зародыши
новой финансовой системы и протоармию. Здесь должны быть свои учебные заведения
и своя инновационная система.

По сути дела, это — спецназ
Будущего.

Вопрос образа будущего

По мнению независимого аналитика
Игоря Бощенко, главное в опричнине — ясный образ будущего страны. Образ,
содержащийся в голове правителя, учреждающего опричнину. Ибо нужно твердо
знать: а ради чего осуществляются чрезвычайные меры?

Перед новой опричниной сейчас тоже
нужно ставить задачи прорыва в будущее. Но вот проблема: и социум, и мир
сегодня намного сложнее, чем во времена Грозного, Петра или Сталина. Уму одного
человека не под силу объять необъятное.

А. Фурсов смеется: у Грозного явно
не было образа будущего. Вводя опричнину, он повиновался социальному инстинкту.
Бил первым — чтобы не быть битым. Социальный инстинкт властителя, как считает
Андрей Ильич, вещь намного более важная, нежели чистый интеллект. А социальная
ситуация, сегодня достаточно сложная, через 5-6 лет может настолько
упроститься, что здесь будут «не социальные шахматы, а социальные шашки». И
решения тут потребуются простые. Так было на последней стадии первой Смуты,
когда Второе ополчение (Пожарского и Минина) двинулось освобождать Москву в
1612-м. Все стало предельно просто: вот есть иноземные захватчики, которых
нужно изгнать. В точках бифуркации, считает профессор Фурсов, время настолько
уплотняется, что решения становятся очевидными. Дело только за волей и силой
для их принятия.

Но А. Фурсов согласен с тем, что
сегодня, чтобы реализовать новую опричнину, необходим образ русского будущего
хотя бы в общих чертах. А в этом будущем — крайне четкий образ врага.

И все-таки И. Бощенко поставил
правильный вопрос. Новой опричнине нужен мощный коллективный, творческий разум.
Только ему под силу спроектировать победоносное Будущее. Именно спроектировать,
а не предсказать! Причем именно тогда, когда опричнина вводится в упреждающем
режиме, чтобы не допустить национальной катастрофы.

Сталин и Грозный: аналогии и
различия

Известный исследователь сталинской
эпохи, историк Александр Елисеев, рассуждает о сходстве и различиях опричнин двух
Грозных — Иоанна и Иосифа.

Знака полного равенства ставить
нельзя. Хотя и Иван, и Сталин боролись с олигархией. В 1930-е годы в роли бояр
выступал региональные партбоссы, министерские начальники, отраслевые лобби,
большие военачальники.

Но опирались оба правителя на
разные структуры. Собственно говоря, Сталин новых структур не создавал. Партия
ВКП(б), НКВД — все это создавалось раньше.

— Сталин имел дело с красной
опричниной, которая выродилась в олигархию. Опричниной была коммунистическая
партия, сообщество политических аскетов, этаких воинов-монахов, объявивших себя
авангардом общества. Вот — аналог опричнины, — считает А.Елисеев.

Однако руководство «красной
опричнины», созданной Лениным, было все-таки коллегиальным. Правили несколько
десятков «лучших», затем уничтоженных в тридцатые. Ленин выражал интересы всех
«лучших», служил связующим звеном. Но с его смертью верхушка партии распалась
на много «вотчин». Это были региональные «бояре»: главы образованных в 1920-е
крупных крайкомов партии. Они не уступали по величине союзным республикам.
Например, Западносибирский крайком. Или Верхневолжский. Они стали аналогом
крупных вотчин. Впрочем, как и наркоматы, и органы внутренних дел (преемник
ЧК). Можно вспомнить, как шеф НКВД Ягода (профессиональный чекист) противился
контролю над собой и требовал даже создания особой судебной системы для ГУЛАГа,
формируя нечто вроде государства в государстве. И как его пришлось менять на
партфункционера Ежова.

Таким образом, изначальная
опричнина распалась на много боярских вотчин, которые стали раздирать власть в
СССР буквально по клочкам. Но создать новую опричнину Сталин не мог: невозможно
было сформировать вторую партию, не подрывая законность власти (апелляцию к
Ленину и революции). И потому И. С. решил опереться на структуры центральной
государственной власти — на Секретариат ЦК и на аппарат правительства
(Совнаркома). Стратегия Сталина: укреплять органы центральной государственной
власти, а партии — отвести роль идеологического и кадрового «мотора».

А.Елисеев считает, что новая
опричнина не должна быть коллегиальной. Пусть даже и собранием самых лучших и
пассионарных. Ибо она неминуемо выродится в олигархию. Или в нарост над
государством, как советская партийная олигархия, в конце концов развалила СССР.
Нет — она должна строиться вокруг «инновационного царя», и, выполнив свою
функцию – раствориться. В этом главное достоинство опричнины Ивана Грозного. То
есть, нужен властитель — носитель социального инстинкта, харизмы и
легитимности. Ибо в противном случае — он первый среди равных. И пока, считает
эксперт, мы не решим, вокруг кого будет выстраиваться новая опричнина, мы ни к
чему не придем. Все кончится формированием именно новой олигархии…

По мнению автора этих строк, А.
Елисеев все-таки недооценивает масштабы произошедшей деградации социума в РФ.
Да и предлагаемая нами новая опричнина должна быстро расширяться, не замыкаясь
в узком кругу «лутших людей». Она должна стать каркасом новой России. А потому
ее временный характер неизбежен. Кроме того, новая опричнина должна идти рука
об руку с развитием местного самоуправления и участия работников в управлении
предприятиями. А это — также гарантия от олигархизации новой опричнины.

Проблем здесь очень много. Михаил
Хазин, например, не считает, что смена элиты, не желающей заниматься развитием
— нечто уникальное в истории. Новая опричнина (как субъект развития) должен
сложиться вокруг некоей масштабной политической фигуры, обладающей
соответствующими волей и разумом. Пока ее нет. Но проблема, по словам М.
Хазина, не в этом. И фигура может появиться, и некий субъект действия. В этом
нам даже, вполне вероятно, поможет Европа. Она, как считает известный
экономист, понимает, что без развившейся России ей просто не сдержать натиск
мусульман. На Западе — явный кризис старой, капиталистической модели
научно-технического прогресса, а русские обладают опытом такого прогресса на
некапиталистической основе. Однако, считает М. Хазин, проблема состоит в остром
дефиците адекватных людей для управления новой опричниной. У нынешних 20-летних
варварски выломаны умственные механизмы принятия разумных решений, уровень их
знаний — страшно низок.

С точки зрения М. Калашникова, тем
важнее развернуть механизмы новой опричнины. Особенно те, что предназначены не
только для поиска честных и адекватных, но и те, что интенсивно готовят новые
высококачественные кадры из молодежи. Просто вопрос создания задействования
имеющихся для этого технологий и построение требуемых механизмов — это
отдельная, большая тема.

Очередные задачи опричной власти

Лидер движения «Народный собор»
Владимир Хомяков также поворачивает разговор в прикладное русло.

Он убежден, что в рамках
существующей политической и экономической системы невозможно преодолеть
повальную коррупцию, провести модернизацию, преодолеть духовно-культурный кризис.
(Хороший пример кадрового тупика нынешней боярско-олигархической системы привел
Михаил Хазин. Например, министра финансов Кудрина критикуют все за явное
несоответствие своему посту. Но внутренний ответ кремлевской «элиты» таков: по
нашему внутреннему статусу главой Минфина может быть только, условно говоря,
один из двадцати «своих» человек. А Кудрин из них – самый квалифицированный. Не
«своих» же – какими бы талантливыми и компетентными они ни были – во власть не
пускают. А потому Кудрин остается у руля финансов страны.) Таким образом,
система сама себя ведет к обрушению даже в силу управленческого дефолта.

Предоставленная же самой себе,
система продолжит идти вразнос — и все закончится хаосом. Выйти из него сможет
только твердый политический режим, взявший на себя функции опричнины. При этом
хаос чрезвычайно опасен в условиях, когда им дирижируют большие силы извне.
Можно и не справиться с задачей, потеряв Россию. Поэтому, считает В. Хомяков,
гораздо лучше было бы силовым способом изменить направление движения нынешней
системы, начав процесс замены элиты «сверху» (силовым же методом). Так мы имеем
шанс избежать впадения в хаос или минимизировать его. Важно иметь субъект такой
опричнины. За Грозным в его опричном предприятии была не только воля, но и мощная
идеология, разделявшаяся большинством общества. Сегодня подобного в социуме РФ
мы не видим.

Грозному пришлось действовать в
условиях, похожих на нынешние. Прежде всего — при массовой измене и
недееспособности правящей элиты. При ее готовности предать Родину ради
сохранения власти и собственности. Во-вторых, при необходимости проводить
реформы в системе, каковая эти реформы не дает проводить. В-третьих — при
смертельно опасных внешних вызовах. В-четвертых, в условиях сильных
сепаратистских настроений на окраинах. Наконец, в условиях недееспособности
тогдашней «вертикали власти», репрессивного и чиновничьего аппаратов.

Грозному пришлось изымать часть
территории страны из существующей системы, налаживая особый порядок управления
вычлененной частью. Эту часть он реформировал директивными методами. Но таким
образом царь создал экономическую базу, повел возрастающий набор людей в
опричнину. Новые кадры позволили начать «зачистку» старой элиты. Стоя на такой
базе, Грозный смог провести военные преобразования, расширить территорию
страны, отбиться от самых грозных внешних противников и подавить сепаратизм.
Экономическую базу опричнины Грозный создал, перераспределяя главное средство
производство той эпохи — землю, а также взяв в опричнину соляные доходы и доходы
от волжской торговли.

— Сегодня государство не может
преобразовать всю экономику, сделав ее базой для новой опричнины, — говорит
Владимир Хомяков. — Но можно представить другое: появился сильный вождь с
сильной идеологией — и передал в новую опричнину некий кусок экономики. Какой?
Это нефтегазовый сектор, земля и ее недра, некоторые ключевые предприятия.
Здесь же — отрасли, от которых зависит физическое выживание страны:
электроэнергетика, железные дороги, продовольственное снабжение. Тут же —
предприятия, критически важные для поддержания производства в других отраслях.
Речь идет не о национализации, но хотя бы о контрольном пакете.

Имея такую экономическую часть,
новая опричнина сможет начать отбор нужных управленческих кадров. Отбор не
вообще, а в конкретных делах в реальном секторе. Именно здесь можно выращивать
кадры — на ролях управляющих того самого «опричного сектора». Понадобится
система подготовки людей, по словам В. Хомякова — носящая полувоенный характер.
При этом у детей имущих кругов не должно быть возможности миновать такую
суровую школу перед тем, как войти в систему управления. «Сын любого Абрамовича
сможет туда поступить: но придется пять лет ходить строем вместе со всеми,
учиться Родину любить и много лет не видеть папу». (Владимир Хомяков тут
обрисовывал мощный социальный лифт, ибо в полувоенную школу подготовки кадров
неизбежно попадут и самые способные люди из среднего класса и низов).

Имея «опричную экономику»,
государство сможет переформатировать остальную экономику в интересах страны и
народа. Эта часть экономики должна стать наиболее преуспевающей, отличающейся
менеджментом наивысшего качества и восприимчивостью к инновациям. Именно
благодаря этому из опричной системы подготовки кадров начнут брать людей и
частные компании. В опричном ядре можно выстроить более справедливые отношения
между управляющими и работниками, перераспределив на них большую часть доходов.
(Ведь здесь исчезнет паразитизм крупных собственников-олигархов, откачивающих
доходы в личное сверхпотребление, на яхты и виллы). Тогда и работники частных
предприятий начнут добиваться для себя тех же социальных гарантий. В стране
возникнет сильная тенденция к борьбе с мародерством верхов. Опричная экономика
превратится во флагмана, за коим потянутся остальные.

Еще один полезный урок из эпохи
Грозного: параллельно с опричной централизацией власти развивалась потрясающая
по ширине и глубине система местного самоуправления. Подлинная, низовая
демократия. Задушил эту систему только «западник» Петр Первый. Вот и новой
опричнине нужно будет опираться на сильное местное самоуправление. Параллельно
с опричным проектом в нынешней РФ должен развиваться и земский проект. Они
поддержат и усилят друг друга: ибо именно опричнина оборонит самоуправление от
попыток олигархии задавить и задушить самоуправление.

— Естественно, понадобятся и
молодцы в черных кафтанах, — считает эксперт. — Поскольку опричная часть
экономики — важнейшая часть национальной, то попытки нанесения ей вреда должны рассматриваться
как измена. И тут неминуемо потребуются «комиссары в пыльных шлемах», чтобы
разобраться с врагами. Появится повод для чистки истеблишмента — но не по
классовому признаку и не потому, что этого захотелось царю/генеральному
секретарю, а по чисто объективным показателям. Уничтожаться будет угроза,
возникшая для ключевых отраслей государства…

— Опричнина – весьма болезненное и
горькое лекарство. Но когда страна тяжело больна, и вопрос стоит так: либо
больной помрет, либо примет неприятное лекарство — то лучше смириться с болью и
горечью, — считает В.Хомяков. — И лучше пусть лекарством станет опричнина
сверху, нежели пугачевщина снизу. Видимо, за нынешними «литовскими рубежами»
предпочитают второе. Но мое убеждение: выход из кризиса лежит через стадию
национальной диктатуры. Вспомним 1612 год: тогда на короткое время сложилась
военная диктатура Минина и Пожарского. Она и вершила дела, и судила, и
разбойников по осинам развешивала, и слишком жадным купцам руки рубила. А потом
созданный диктатурой порядок узаконил демократический Земский собор, после чего
в стране появилась новая правящая династия. Да, опричнина — чрезвычайный
инструмент, все зависит от того, в чьих руках он окажется. Не дай бог — у тех,
кто хочет провести новую модернизацию по «петербуржскому варианту», — заключил
эксперт.

Хомякова поддержал автор этих
строк. В выделенном секторе опричной экономики можно применить самые передовые
технологии и системы управления, обязательно включающие в себя участие трудовых
коллективов в менеджменте. (Система «Компас» В. Водянова, сквозной хозрасчет по
М. Чартаеву и Ю. Мухину.) Все это позволяет резко поднять эффективность
опричных компаний над окружающей экономикой. В опричный сектор нужно добавить
инновационные предприятия на прорывных технологиях (питаемые деньгами, сегодня
уходящими на сверхпотребление порочной «элиты»), систему городов нового типа —
футурополисов. Ибо последние есть модель будущей России, с сильным местным
самоуправлением. Безусловно, наша новая опричнина должна развиваться параллельно
с системой местного самоуправления, с реформой налоговой системы и
кредитно-финансового сектора. И тогда мы создадим «народную диктатуру»,
опричнину, опирающуюся на сильную низовую демократию. А новые технологии
самоуправления уже есть.

По моему мнению, элементы опричнины
уже властно вторгаются в реальность. Пытаясь осуществить строительство в Якутии
экономики и социальной системы грядущего, тогдашний президент автономии Михаил
Николаев (пока его не убрали) отделил свою сферу, взяв под президентский
контроль два десятка школ для отбора и обучения самой талантливой молодежи. А
планы строительства Иннограда под Москвой, объявленные Кремлем. Ведь это же —
территориально обособленное образование, в котором действует особый
экспериментальный порядок организации жизни. Здесь идет обособление этого
инновационного града от действующих вокруг законов и порядков, превращение его
в полигон новой социально-экономической политики. Что это, как не своеобразная
опричнина, пускай и пропущенная через либеральную призму?

Наша задача — сложить отдельные
элементы опричного подхода в стройную систему.

От либерально-олигархической «опричнины»
— к воссозданию страны

Как считает профессор Борис
Виноградов, мы уже живем в условиях последействия своеобразной «опричнины» —
либерально-олигархической.

Ее зачали Горбачев с Ельциным (в
соответствии с англосаксонской философией, описанной в басне о пчелах Мандевиля
— «Эгоизм каждого дает благосостояние всем»), их опричнина породила великую
либеральную смуту и развалила страну. Теперь их нынешние наследники процветают
на самом большом ее обломке — РФ, считают, что все в порядке, никаких больших
изменений не надо и призывают к неторопливому эволюционному развитию.

Б. Виноградов считает, что речь
должна идти не об опричнине, а вообще о восстановлении государства Российского
в его нормальных границах. (Ибо то, что имеется сегодня — явно не государство,
а только часть его.) РФ — это расплав, в котором должны возникнуть точки
кристаллизации и притяжения. И Сталин, по мнению эксперта, не опричнину
создавал, а империю восстанавливал.

Профессор Виноградов давно
высказывал мысль о том, что экономику нужно разделить на две части:
премьерскую, обеспечивающую социально-экономическое развитие страны и
президентскую, отвечающую за национальную безопасность, отдав в последнюю часть
самые передовые отрасли (тот же оборонный комплекс). Нужны две экономики:
текущая и прорывная, нацеленная на опережающее развитие. Так поступили в
Германии 1936 года, создав экономику Шахта («текучка») и экономику четырехлетнего
плана мобилизационного развития (Геринг). Но этого мало, считает Борис
Алексеевич, хаос нужно преодолевать под знаменем выхода из начатой Горбачевым
смуты и воссоздания большой страны. Того, что раньше называлось Российской
империей и Советским Союзом. Только объединив земли на первом этапе в единое
экономическое пространство, можно воссоздать внутренний рынок, достаточный для
развития отечественной промышленности. А это — не менее 250 миллионов
населения. При этом нужно отказаться от модели англосаксонского эгоизма, и
поучиться у немцев, не забывая свои традиции: «Раньше думай о Родине, а потом о
себе»…

В зареве мировой криминальной революции

Таким образом, большинство
экспертов ИДК так или иначе склоняется к варианту новой опричнины. Ибо иного
выхода из тупика просто не видят.

Проблема стоит шире. Процесс
разложения и деградации Русского мира есть часть общемировой Криминальной
революции. С ее нашествием алчности и некомпетентности. И здесь напрашивается
вывод: на мировой арене победит тот, кто первым покончит с криминализацией
элит. Тот, кто первым осуществит проект успешной национально-ориентированной
опричнины.

У русских же, по мнению автора этих
строк, просто нет иного выхода. И наш следующий семинар, построенный вокруг
доклада Владимира Овчинского «Кризис: криминальные истоки и криминальные
последствия», только подтверждает такую точку зрения. Опричнина или смерть —
проблема стоит именно так! Ибо процесс саморазрушения проекта «Беловежская
Россия» сегодня пошел семимильными шагами…

Оригинал этого материала
опубликован на ленте АПН.