Сталинград Бондарчука. Впечатления. 1

В порядке борьбы со стереотипами я
решился на просмотр художественной киноленты Ф.Бондарчука «Сталинград». 

Не думаю, что кого-то удивлю, если
скажу, что ожидал я лютого, беспощадного срама, фейспалма и сраковыворота.
Потому что Бондарчук, военная тематика, госфинансирование и все прочие
необходимые условия и составляющие части нашего обычного отечественного позора наличествовали.
Ну сами посудите: что может снять а) россиянский казённый режиссёр б) на
миллионы бюджетных денег в) про ВОВу? Из этих трёх букв складывается только
одно слово, и вы его знаете. «По-другому и быть-то не может». 

Каково же было моё удивление, когда
минут через десять после начала я поймал себя на том, что смотрю на
происходящее на экране без отвращения, и даже более того – с интересом. Не в
смысле «увлечённости поворотами сюжета» (сюжет не обещал никаких неожиданностей,
более того – режиссёр старательно выполол все намёки на интригу и загадку, даже
там, где они могли случайно образоваться), или там «сопереживания героям»
(какое уж там сопереживание). Но всё-таки было любопытно, что дальше покажут.
То есть Бондарчук взял самую низенькую из всех планок, но всё-таки взял.
Бондарчук! Взял! Снял кино, которое можно смотреть не под дулом пистолета! И
всего за какие-то тридцать мильонов уёв? Чудны дела твои, Господи!

Что приятно удивляет – так это
качество операторской работы и звук. Особенно меня поразило то, что музыка,
звуковой фон и картинка не противоречат друг другу, а друг друга нормально
дополняют, как в нормальном западном кино. Ну представьте себе – а) бегут
солдатики, б) грохочут взрывы, в) лабается музон, и всё это воспринимается, не
побоюсь этого слова, в целостности. Ну то есть взрывы и вопли не рвут в клочки
мелодию, а мелодия — не поперёк взрывов и воплей, а картинка с бегущими
солдатиками всё это не перечёркивает нахрен, а даже наоборот. Как будто в
нормальном взрослом белом кино. Потому что у нас обычно так: картинка про Фому,
звук про Ерёму, музончик – про в огороде бузину. И вдруг такая гармония. 

Тайна сия, впрочем, имела до
смешного простую разгадку. Уже после просмотра кина я заглянул в тырнет, и
довольно быстро выяснил, что музыку писал итальянский композитор, работал со
звуком американец, операторская команда тоже была вся из крепких голливудских
спецов. То есть наших родных криворучек к камерам и микрофонам просто не
подпустили – и совершенно правильно, потому что людей отечественной киношколы
вообще ни к чему такому подпускать нельзя: напортачат, черти, и сами не
поймут. 

За это замечание меня могут
упрекнуть в нелюбви к нашим людям. Но давно и не мной замечено: наш человек (в
особенности русский), попадая в нормальную страну, почему-то быстро избавляется
от криворукости, ломастерства и т.п., начинает сечь фишку и работать как
минимум нормально, а то и отлично. Секрет в том, что хорошая работа, в
особенности творческая – это прежде всего правильная постановка дела. А
в СССРФ на правильную постановку дела (любого) наложен запрет: всё должно
должно делаться через жопу и только через жопу. Достигается
это разными способами, но прежде всего – через специально придуманную кривую
систему оценки результатов работы, причём на всех уровнях. Например, в
советском кино «развлекательность» была ругательным словом, видеоряд понимался
как иллюстрация к «Мысли Режиссёра», а саундтрек – как заполнитель пауз и
костыль для зрительского восприятия («а вот тут надо музычку тревожную пустить,
иначе дураки в зале не поймут, что сейчас надо бояться»). И это ещё в лучшем
случае. Сейчас ситуация не поменялась, только добавились ещё и соображения
бюджета и его попила, из чего следует «делать дешёво, но чтоб смотрелось
богато» (это вообще везде так, но в «искусстве» особо). Если учесть
ещё и то, что «на искусстве» у нас в основном сидят даже уже не местечковые, а
кишлачные гении, с их представлениями о прекрасном, всё становится совсем
печально. Так что единственный способ сделать действительно красиво – это
нанимать иностранных специалистов. Бондарчук так и поступил, молодца.

Второе, что радует – спецэффекты.
Правда, они не всегда связаны с темой фильма, а иногда и вовсе вставлены просто
ради того, «шоб было». Но сделано всё отменно. Причём вот тут удачно
задействовали и старую школу – огромные декорации, непавильонные съёмки,
искусственная сажа (не нарисованная), и даже горящие советские солдаты горели
на самом деле (их из бутылочки поливали специальной жидкостью). Представляю,
конечно, что думали американцы, глядючи на такую архаику. Но – засучили рукава,
взяли свои супер-пупер-камеры и умудрились снять всё так, что кажется, будто
это качественная компьютерная графика. 

ДОВЕСОК. Оказывается, компьютерной
графикой сцены рихтовали. «Ну, понятно». 

Теперь о сюжете. Будем считать, что
вы его уже знаете, потому что пересказывать его мне неохота. Впрочем, до меня
его уже столько раз пересказали – иногда с преехиднейшими комментариями – что
мне и трудиться не стоит. Поэтому пропущу спойлерную часть и сразу перейду к
рассуждениям. 

Сразу скажем: все претензии к
неправдоподобности, нелепости и даже идиотичности происходящего на экране –
глупы, тупы и нелепы. Немалая часть голливудских блокбастеров имеют совершенно
идиотские сюжеты. Это не мешает зрителям эти фильмы обожать, лить сладкие слёзы
и пересматривать по сто раз. Потому что граница, отделяющая хороший сюжет от
плохого, проходит совсем не по этой линии. Важно не то, умный сюжет или глупый,
правдоподобно ведут себя герои или идиотничают. Важно, чтобы сюжет вызывал
интерес и не вызывал скуки и раздражения. Идиотский и нелепый сюжет может
вызывать интерес, и даже захватывать, а правдоподобный — вызывать смертную
тоску. И только это одно имеет значение, только это одно и ничего более
[1]. 

Что касается «правды» или хотя бы
правдоподобия – это вообще не имеет никакого отношения к искусству, и тем более
к киноискусству. Скажем, сюжет фильма «Спасти рядового Райана» вызывающе
неправдоподобен. А ведь это великолепный фильм, каждый кадр которого бесконечно
совершеннее всей россиянской кинопродукции вместе взятой. 

И, разумеется, всяческие претензии
ветеранов ВОВ, военных историков и прочих любителей исторической правды следует
сразу же сдавать в утиль. Тем более, что касаются они не столько фактической стороны
дела (такие претензии есть, но их мало и они слишком напоминают придирки по
мелочам), сколько неправильного, по их мнению, освещения событий,
непатриотичности, несоответствия фильма книжкам образца 1952 года и великому
советскому кино. Ну тут уж извините. 

Поэтому мы не будем задавать
дурацких вопросов типа того, как жила милая девушка в разрушенном доме,
который, по словам закадрового голоса, «несколько раз переходил из рук в руки»
— что в реальности сделало бы вопрос об отце главгероя несколько менее
однозначным. Не будем интересоваться деталями поставок шампанского на
передовую. Равно как и источникам зоологического гуманизма командира
разведчиков, не позволяющего отстреливать немца на водопое. Не будем также
дотошно выяснять, почему германские пушки не могут разнести сталинградский дом
в пыль и прах, а вот советские – за милую душу. Не будем гадать и о том, откуда
у советских солдат зубы белее снега. И вопросов о том, что делает на Фукусиме
семидесятилетний старец, тоже не зададим. Примем то, что мы всегда принимаем в
голливудских фильмах: нам показывают сказку. В данной конкретной сказке девушка
может забеременеть только от любимого, советских рыцарей воспитывали в
строжайших представлениях о воинской чести, а заколдованный замок могут разбить
лишь родные снаряды [2]. Таковы условия игры, будем играть по ним, не любо – не
смотри. 

Так что претензии мы будем
высказывать только художественного и идейного свойства. Претензии зрителя,
который заранее согласился с тем, что данный волшебный мир устроен так, как
угодно сочинителю. И гадает, нравится ли он ему смотреть на этот мир. 

Первое, что обращает на себя
внимание – очень медленное развитие действия, крайняя скудость событий на
единицу времени. Это болезнь всего советского и россиянского кино – неспособность
насытить экранное время событиями. В голливудском фильме вся ситуация успевает
перевернуться десять раз, пока в советской ленте дело сдвинется с мёртвой точки
[3]. Но в советском кино неспособность выдержать темп хотя бы маскировалась
т.н. «актёрской игрой» и разговорами [4]. Сейчас уже и это разучились делать,
так что актёры в кадре ходят-бродят как неприкаянные, ожидаючи, когда же,
наконец, что-нибудь случится… Но тут уж ничего не поделаешь: родовой дефект.
Нельзя требовать невозможного, тем более от Бондарчука. Мы и не будем. 

Второе – это неспособность режиссёра
сказать всё, что надо, только средствами самого кино. И тут уже нельзя
сослаться на то, что «мы такого не умеем». Нет, это просто беспомощность или
халтура, причём откровенная. Дело доходит до того, что регулярно включается
закадровый голос, объясняющий зрителю, что происходит в данный момент и что
зритель должен по этому поводу чувствовать. Закадровый голос посреди фильма –
это вообще-то позор. Или «ну очень специфический приём», который уместен только
для решения каких-то очень специальных задач. Но ничего такого особо мудрёного
в данном фильме нет: обычный блокбастер с мелодрамой. Так что – «фи, и очень
даже фи». 

Кстати о словах. В фильме нет ни
одной (представьте себе, вообще ни одной!) удачной реплики, которая
запоминалась бы. При общей невзыскательности нашего зрителя, который до сих пор
цитирует даже самые плоские и идиотские фразочки «из кина», это выдающийся
результат. Люди до сих пор повторяют дурацкое «казачок-то засланный», «тёпленькая
пошла», «водка без пива – деньги на ветер» и т.п. А у меня хорошая память на
слова, и я помню пару не совсем неудачных шуточек даже из бекмамбетовского
«Дозора». Но тут – полный, абсолютный голяк. Вроде и помнишь, про что говорили,
а вот что именно говорили – не помнишь совершенно. Такой результат стоит
тридцати миллионов. 

Но даже и это не самая страшная
беда. Куда хуже другое: ни один из героев фильма не вызывает зрительского
сопереживания или хотя бы даже сочувствия. Зрителю не за кого болеть и не с кем
отождествляться. Вообще. Все – мимо. 

Это, надо сказать, поразительно. И в
советском, и в россиянском кино всегда находились симпатичные герои, за которых
можно было переживать. Даже у Бондарчука это получалось. Но на сей раз он
сделал всё, чтобы даже слабенького сопереживания не возникало. 

Смотрите сами. В начале фильма нам
сразу сообщают, что все герои-мужчины погибнут. То есть зритель с самого начала
смотрит на них как на обречённых. Нет и интриги: если было бы известно, что
кто-то выжил, можно было бы гадать, надеяться, делать ставки… Но нет: все
умрут, и мы это знаем…Если этого вдруг недостаточно: каждый заметный герой из
пятёрки обязательно совершает какой-нибудь глупый и гадкий поступок, который
сразу списывает с него изрядное количество зрительских симпатий. Командир
группы пристрелил недисциплинированного матроса. Причём так, что это выглядит
не «трудным неоднозначным решением» (как это сделали бы в нормальном кино), а
так, будто убивать своих для него – банальнейшая вещь, труднее
сапоги почистить. «Немой певец» тоже не трогает, потому что в его немоту не
веришь: видно, что человек неумело притворяется, поскольку специфические навыки
немого у него отсутствуют напрочь, и актёр даже не пытается это сыграть… Ещё
один персонаж, не лишённый индивидуальности («ярким» там назвать нельзя
никого), снайпер, намеренно изображён неприятным типом: постоянно говорит
«всякие гадости» (при этом ничего гадкого не делая, что каким-то образом ещё
сильнее портит впечатление), а под конец становится причиной гибели всей
группы: вместо того, чтобы убить главного врага (немецкого офицера Питера
Канна), он убивает его женщину, что дополнительно мотивирует немца на штурм… А
финальный подвиг – вызвать огонь на себя – отдаётся самому невыразительному
герою, радисту (которого в начале чуть не пристрелили). Причём даже огонь на
себя он вызывает таким голосом и с такой рожей, будто сантехника вызывает.

Кстати о немецком офицере. Его
играет Томас Кречманн, специалист по образам нацистов. В отличие от наших, он
действительно играет, а не хомячит. В результате Питер вышел поживее, чем вся
пятёрка советских солдат вместе взятая. Какие-то подозрительные патриоты уже
поставили это в вину режиссёру – он, дескать, вражина, хорошо снял немца. Это
несправедливо: Бондарчук и его сценарист честно старались всё испортить. И во
многом преуспели: немецкий гауптман, произносящий бессмысленно-пафосные речи и
регулярно впадающий то в раж, то в депрессию, выглядит не белокурой бестией и
не честным офицерюгой, а неприятным неврастеником. Например, его пространные
воспитательные монологи на немецком перед женщиной, которая языка заведомо не
знает, отдают клиникой. Не хочешь, чтобы баба отдавала другим продукты, которые
ты заначил для неё – солдатский разговорник тебе в помощь. Не хочешь, чтобы тебя
понимали – так не текстуй. Но нет же, мы будем произносить аутичные речи безо
всякого эффекта, просто чтобы свой голос послушать… «И всё у них так». 

Не вызывает симпатий и главгероиня,
девушка Катя. Казалось бы, беспроигрышный вариант – милая девушка, много
претерпевшая, защищаемая мужским коллективом. Белоснежка у гномов, пушкинская
царевна у семи (ну, пяти или шести, сколько их там) богатырей – вполне
узнаваемый образ. Как его отыгрывать — тоже известно. Нет, и тут режиссёру
каким-то волшебным образом удаётся всё слить. Девушка не выглядит ни наивной,
ни травмированной, ни… да вообще никакой. Откровенно говоря, она и выглядит, и
ведёт себя как дура. В чём, конечно, много жизненной правды, но это как раз тот
самый случай, когда она неуместна.

Про остальной фон не стоит и
говорить. Разве что стоит отметить выдающиеся внешние данные полковой подруги
гауптмана. Хотя ещё лучше она бы смотрелась на каком-нибудь порносервере,
потому что играть она и не пытается. На сцене, где она сидит с ножом, я,
чесгря, хихикнул, до того нелепо это выглядело.

(окончание следует)

Примечания

[1] Бывают, впрочем, ситуации, когда
следование исторической правде важно – но только в тех случаях, когда претензия
на правду является непременным условием зрительского интереса. Но это редко. 

[2] Если бы сценаристом был я, то не
стал бы мучиться и сразу сделал бы дом заговорённым. Или пребывающим под
какой-нибудь эгидою или омофором. Ну, скажем, в нём был зажимо сожжён немцами
святой старец Плутоний, который перед смертью предрёк, что сей дом немецкие
пушки не разрушат. 
Это к тому же удачно развило бы намеченную, но не развитую в фильме
православно-патриотическую тему: истово крестящегося советского воина нам
показали, но один раз и в самом начале. Демонстративно повешенное на стенку
ружьё так и не выстрелило – так что непонятно, зачем его, собственно,
вешали. 

[3] Несмотря на то, что основные
приёмы монтажа и даже голливудская актёрская школа были придуманы русскими (а
может, как раз поэтому), советская киношкола как огня боялась всякого действия.
Взять советские фильмы про войну, например – даже в них (где, казалось бы,
динамика должна быть максимальной) действие развивалось с необычайной
неторопливостью. Что касается среднего советского фильма, там даже стакан
разбить было невозможно. И то: разве ж можно советскому человеку показывать,
как бьётся стакан? Он ведь подумает, что «можно что-то делать резко». 
Напомню: в крутейшем советском боевике-остерне «Белое солнце пустыни» имеет
место быть всего одна драка на пару секунд, причём крайне вялая. Остальное –
«остроумие главгероя» (о чём см. коммент ниже). 

[4] Несколько утрируя, картинка
выглядит так. Допустим, нужно снять сцену, как герой переходит через широкую
улицу со светофором. В реальности это заняло бы, скажем, полминуты.
Голливудский режиссёр снимет это за две-три секунды, причём так, что у зрителя останется
впечатление, что он видел всю эту минуту целиком. Советский режиссёр за три
секунды такое показать не может, так как давать настоящий темп не умеет, и даже
понять не способен, как такое вообще делается. Нет, немножко он ускорится, но
ему нужно секунд десять как минимум (если природный талант), а то и все
двадцать (если середнячок). Но он всё-таки понимает, что зритель будет скучать,
поэтому постарается заполнить паузу случайными кадрами, разговором на фоне
автомобильных гудков, мимикой героя и т.п. 

Собственно, одна из важных
особенностей советской актёрской школы как раз и состояла в умении заполнять
длинноты какой-нибудь фигнёй, что сходило за «психологизм». В нормальном
западном фильме на такое УГ, разумеется, нет и не может быть времени, потому
что там время расписано по долям секунды. А когда в кадре нечего делать – тут
можно и нужно чем-нибудь занимать внимание зрителя: чесать ляжку, смотреть на
небо, задумчиво жевать травинку, вести длинные разговоры духовно-нравственного
содержания и т.п. В унылом советско-россиянском кинематографе такой приём
кое-как работает. Если вдруг сходились нормальный сценарист, очень хороший
режиссёр и более-менее подходящий актёр, это могло стать не багом, а фичей.

Разумеется, сейчас какой-нибудь
синефил начнёт мне рассказывать о тех или иных длинных разговорных сценах в
Настоящем Кинематографе – ну, скажем, у Тарантино. Вообще-то на фоне
СВЕРХДЕЙСТВИЯ (когда события не то что скачут галопом, а несутся как
гиперскоростной экспресс) паузы просто необходимы, хотя бы чтобы дать
ошеломлённому и покорёному зрителю глотнуть воздуха. Но и эти паузы невероятно
насыщены. Вспомните, например, сцену из тарантиновских «Ублюдков» с обсуждением
кино. Одна эта сцена стоит всего, что снято на зелёной свемовской плёнке.

Оригинал материала опубликован на ленте АПН.