Вторая мировая война как война этническая

Ошибка Клаузевица

НЕКОГДА великий теоретик военного дела Карл Клаузевиц (1780-1831) выдал
знаменитый афоризм: «Война есть продолжение политики иными средствами».

Творения Клаузевица приобрели особую популярность в годы, отмеченные для
Германии новыми важными условиями. Это, во-первых, долгожданное объединение
разрозненных немецких земель в единую империю (1871). Во-вторых – это
завершение германского промышленного переворота в 1880-е годы. А в-третьих (и
в-главных), это бурный демографический рост немецкого этноса, сопровождавшийся
раскрестьяниванием и урбанизацией. С 1870 г. население объединенной Германской
империи стремительно росло и увеличилось к 1925 г. на целых 23 млн. человек,
составив 63 млн., из которых 70% к 1939 году уже переместилось в города. Немцы
сумели не только восстановить популяцию, подорванную Тридцатилетней войной
(1618-1648) но и встать в лице имперской Германии на пороге новой войны, в
общем-то тоже тридцатилетней (1914-1945).

Европа в XIX веке почти не вела войн, не считая периферийных: Крымской,
колониальных, «отдыхая» после наполеоновских потрясений. Но Германия даже и в
упомянутых не участвовала. Зато она готовилась к Большой Войне, в которой
надеялась взять реванш за-все-за-все: за разгром под Грюнвальдом, за
апокалипсис Тридцатилетней войны, за два века униженного, раздробленного
состояния, за легкость бонапартовых побед, за то, что мир оказался поделен без
немцев и все самые сладкие колониальные куски уже имеют своих хозяев… Но
главное – в другом. Стремительное развитие, ощущение неудержимо и безгранично
растущей мощи, пассионарный толчок, обусловленный этнодемографически и
государственно-политически, – все это естественным образом породило претензию
немцев на мировое господство!

Разумеется, первым объектом реванша должна была стать Франция. Не случайно у
нас с французами весьма различная хронология: мы отсчитываем начало Первой
мировой войны с 1914 года, а они – с 1871. Для нас Франко-Прусская война,
начавшаяся в том году и закончившаяся быстрым и полным разгромом Франции, –
незначительный эпизод мировой истории. Для них – первый акт грандиозной мировой
драмы. И в этом они правы.

Франко-Прусская война стала пробным камнем нового немецкого могущества.
Немецкий этнос, восстановленный, объединенный после двухсот лет раздробленности
– и воодушевленный этим объединением, стремительно растущий, обрел, вместе с
единым государством, огромную энергию: энергию новой нации. Запретив своим
подданным эмигрировать, Вильгельм заклепал предохранительный клапан на
этническом котле; страна стала разбухать от молодых здоровых поколений; армия
стремительно росла. Ощущение безграничной силы, переполняющей все народные
жилы, вело немцев к тому, что Гумилев назвал бы «пассионарным взрывом».
Немецкий этнос, как налитый соком и полный зрелых семян переспелый плод, готов
был лопнуть от избытка сил – бросить вызов всем окрестным народам.

Казалось бы, война против всех на несколько фронтов, которую повела в итоге
Германия, – безумство, строго-настрого запрещенное всеми учебниками военной
науки. Но ведь немцы повторили эту классическую ошибку дважды за какие-то
неполные 30 лет! По глупости? Нет. От ложного чувства всемогущества. Причина
упорного наступания на смертельно опасные грабли была одна: небывалый
демографический подъем, переизобилие человеческого топлива, годного для военной
топки. Запомним этот момент для дальнейшего и вернемся к основной теме.

Итак, в то время, как все остальные европейские страны предпочитали на
театре Европы действовать дипломатическими, а не военными методами, Германия
готовилась к войне. И как готовилась! Об этом лучше других сказал Е.Н.
Трубецкой:

«Тот доведенный до конца государственный абсолютизм, который ужасает нас в
Германии, есть прежде всего абсолютизм военный; он неотделим от лозунга «все
для войны», ибо именно во имя этого лозунга государство требует для себя
полного, неограниченного владычества не только над телами, но и над душами,
над самой совестью личности. У нас это – пока только лозунг военного времени,
до таких крайних последствий не доведенный и постольку в условиях настоящей
мировой борьбы действительно вытекающий из долга перед родиной. Но в Германии,
которая готовилась к войне сорок три года, это был уже издавна лозунг мирного
времени. Мы видим в ней яркий образец страны, которая в течение десятилетий
жила для войны, подчиняла ей всю свою жизнь и политическую, и
промышленную, и духовную. Каждая немецкая фабрика приспособлялась к тому, чтобы
стать в случае нужды филиальным отделением завода Круппа; всякая школа
воспитывала и дрессировала для войны; весь государственный и общественный
механизм строился на началах военной дисциплины; и, наконец, вся умственная
жизнь была как бы подготовлением к всеобщей духовной мобилизации. Отсюда то
превосходство немецкой подготовки и техники, которое обнаружилось в начале этой
войны. Отсюда же – и этот отталкивающий духовный склад, поразивший мир, –
духовный склад народа, для которого война заслонила всякие другие цели
существования».

Статья Трубецкого увидела свет в 1917 г., когда до конца той войны
оставалось еще два года. Но текст русского мыслителя содержал в себе зловещее
пророчество, далеко, быть может на столетия, выходящее за пределы переживаемого
катаклизма и сбывающееся с удивительной точностью вот уже почти сто лет. Он
писал:

«На мир надвигается эпоха величайшего соблазна. В начале настоящей войны еще
можно было тешиться иллюзиями о том, что данная война будет последней. Но
теперь стало очевидным, что она – только начало того всемирного грозового
периода, когда новые грозы буду рождаться из испарений предыдущих гроз. Весь
мир раскололся надвое и никакими человеческими усилиями нам не заделать этой
трещины. Уже теперь, во время войны, обозначились два резко враждебных лагеря,
на которые разделятся народы после войны. “Война после войны” уже стала ходячим
лозунгом, и авторитетные выразители общественного мнения всех стран заранее
высказывают решимость подчинить ей всю экономическую жизнь. Да как же им и не
готовиться, когда обнаружилось, что самый мир народов на деле – лишь скрытая война,
которая всякому неподготовленному грозит гибелью. И нет ничего нейтрального в
этом мире-перемирье, ничего, что не было бы отравлено заранее грядущей войной.
Промышленные успехи противника, рост его населения, все это грядущие боевые
опасности. Его фабрики – потенциальные орудия смерти, его наука и умственное
развитие – угроза нашего собственного истребления.

Мы должны готовиться к тому, что и у нас лозунг “все для войны” может стать
лозунгом мирного времени. И готовиться к войне грядущей будут не “так себе,
между прочим”, как готовились к войне настоящей, ибо страх перед противником
возрастет. Будут готовиться с напряжением всех сил, ибо к этому вынудит
напряжение противника; и, в пределах самозащиты, эти заботы оправданы,
вынуждены».

Именно так все и случилось: окончание Первой мировой войны послужило
прологом ко Второй; окончание Второй заложило фундамент для Третьей
(«холодной»); крах СССР не положил конец эпохе глобальных противостояний, как
надеялись глупцы, а лишь обозначил смену основных противников, соперничающих за
роль глобального лидера, «последнего суверена», за мировое господство.
Глобализация – бесконечный спектакль, в котором все роли неизменны, меняются
лишь исполнители.

Но вот что интересно: несмотря на то, что последствия поражения в новейших
крупномасштабных войнах носят вполне «горячий» характер, включая колоссальные
человеческие потери, сами такие войны стремятся быть «холодными». Главную роль
в них все больше играют уже не обычные вооружения (пусть даже высокоточные
дистанционные), а новые виды оружия: экономическое, демографическое,
информационно-психологическое. И эта тенденция, отчасти тоже предсказанная
Трубецким, явно будет преобладать в обозримом будущем. Ведь потери для
побежденных и выгоды для победителей в таких, якобы бескровных, войнах
нисколько не меньше, а то и больше, чем в обычных, кровавых. Изменились методы
войны, но не мотивы, не цели, не результаты.

Пример сказанному – судьба Советского Союза (и всей социалистической
системы), на территорию которого не вступил ни один вражеский солдат, не упала
ни одна вражеская бомба, а последствия с 1990 года наступили в точности такие
же, как при сокрушительном разгроме в обычной, «горячей» войне, включая утрату
территорий, разгром армии и экономики, уничтожение миллионов жителей, установление
колониального типа хозяйствования, вывоз наиболее ценных ресурсов, в т.ч.
людских, и т.д. и т.п.

Произошедшее с СССР заставляет и позволяет заново оценить философский смысл
войны как таковой.

Сегодня можно утверждать: Клаузевиц ошибся. Его формулу нужно вывернуть
наизнанку. Не политика (читай: дипломатия) определяет содержание международных
отношений, выливаясь порой в войны – как бы по необходимости, когда дипломаты
не находят компромисса. На деле все обстоит прямо противоположным образом. В паре
«война – политика» первая является ведущим, а вторая – ведомым. Мы нисколько не
изменились с тех пор как кроманьонец покончил с неандертальцем на территории
Европы. Война – первична; именно она, а не дипломатия является истинным образом
действия народов, оборачиваясь дипломатией лишь по необходимости, когда стороны
не смеют применить вооружения и вынуждены одеть маску миротворца.

Остроумный афоризм Клаузевица должен читаться с точностью до наоборот:
«Политика есть продолжение войны другими средствами».

Этнический и демографический факторы во Второй мировой войне

Есть распространенное мнение, будто бы войны вообще никогда не соответствуют
народным интенциям и чаяниям. Воюют-де цари, правительства, режимы,
государства, а при чем тут народы? Народ-де и рад бы на печи сидеть, да его
мобилизуют, не спрашивая. Сталкиваются-де социальные системы (капитализм –
социализм), идеологии (фашизм – коммунизм), религии, экономические интересы
элит и т.д. А народам-де все равно, фашизм или коммунизм: хрен редьки не слаще.
И т.д. Таких толкователей, искренних либо лукавых, не видящих, не желающих
видеть или умышленно прячущих от нас этнический характер войн (в том числе
порой гражданских, как в России), – легион. Что им ответить?

1. Народ и никто иной создает (или не создает) потенциал – в первую
очередь, демографический – который позволяет вести войну. Иногда этот вопрос –
создал/не создал – можно решить только эмпирически. Если у правителя есть в
характере авантюризм, он так и поступит.

Соответственно, в победоносных войнах проявляется этническая мощь и величие,
что, естественно, служит повышению самооценки этноса, закладывается в
коллективную мнему с положительным знаком и подвигает этнос к продолжению
удачного опыта, заставляя мириться с издержками и даже людскими потерями.
Победа – есть удостоверение жизненных сил этноса, а за такое удостоверение не
жаль и заплатить. «Мы победили!» – это важная веха для многих поколений, пока
победивший этнос вообще жив. А если он, к тому же, еще полон жизненных энергий,
то вывод делается прямой: «Мы победили тогда-то, победим и сейчас, и впредь!».
Можно утверждать, что этносы самоопределяются, растут и крепнут в непрерывной
этнической войне с начала времен – и именно благодаря ей. Как говорил еще
Гераклит: «война – отец всех вещей».

2. В том случае, если война носит для этноса оборонительный характер,
она действительно требует от него напряжения всех сил, ибо каждому более-менее
понятно, что значит «милость победителя». У меня, например, нет никаких
сомнений, что Великая Отечественная война была для русских справедливой,
оборонительной, во всех смыслах народной войной, и что клич «Вставай, страна
огромная!» был совершенно уместен.

3. Идеологии и религии могут духовно оформлять массовые народные
движения, даже чрезвычайно их усиливать. К примеру: идеология
национал-социализма («фашизма») несла в себе гигантский потенциал этнической
мобилизации. И успешно использовалась с данной целью и в Италии, и в Германии,
и в Венгрии, и в Румынии, и в других странах. А вот идеология коммунизма,
напротив, принципиально антинациональна, она направлена на разрушение
этнической солидарности по классовым соображениям, и именно поэтому умный
правитель Сталин, готовясь к великой войне, уже с 1934 года санкционирует
введение в пропаганду русских национал-патриотических мотивов и, напротив,
фактически нейтрализует влияние идей Коминтерна в СССР.

Однако сами по себе ни религии, ни идеологии не создают потенциал,
позволяющий вести и выигрывать войны. Как ни важны были призывы римских пап к
крестовым походам, но нужны были огромные людские контингенты, вырванные из
родной почвы с корнями, чтобы осуществить эти далекие и рискованные походы.
Такие контингенты усиленно формировались в Западной Европе «сверху» и «снизу»,
с одной стороны – за счет лишенных наследства младших сыновей сеньоров, а с
другой – за счет обезземеленных в ходе начавшегося раскрестьянивания, а также
бегущих от прелестей крепостного права крестьян и уже наплодившихся в избытке
обездоленных городских низов. Нужен был только красивый предлог, чтобы с воодушевлением
двинуть эти массы в смертный бой за новую жизнь – и папы его дали.

Подобных примеров, говорящих о вторичности идеологий и религий в деле
ведения войны можно было бы привести много, но именно грандиознейшие в истории
Первая и Вторая мировые войны очень отчетливо демонстрируют свой этнический
характер, что позволяет вновь и вновь говорить о том, что в основе войн лежит
столкновение этносов, их коллективных царств «Я – могу!». В первую очередь это
видно уже из того факта, что инициатива оба раза исходила от Германии при
огромном энтузиазме всех немцев, оба раза была направлена против славянства
(вначале это были сербы и русские, затем – чехи, поляки и русские) и против
французов, а окончилась оба раза тотальным унижением и ограблением именно
немецкого народа. Да и вообще перед нами – ярко выраженная битва народов, в
которой оказались разгромлены немцы, турки, венгры, румыны, итальянцы и японцы,
расстались с былым имперским могуществом англичане, много приобрели славяне и
американцы, а больше всех – евреи. И т.д.: тот или иной результат мировые войны
принесли всем народам, даже тем, что формально в них не участвовали.

Но дело не только в этом.

С Первой мировой все обстоит достаточно ясно – вспомним вышеприведенный
яркий текст Трубецкого. Но вот вокруг Второй мировой нагромождено такое
количество лжи, что этнический характер войны за нею полностью исчезает.
Разгребем эту ложь и выявим этот характер.

Во-первых, нам навязывали со школьной скамьи мысль о том, что это
была смертельная схватка двух систем: загнивающего, агонизирующего капитализма
и прогрессивного социализма. Но это неправда, ибо, с одной стороны, и в
Германии и в СССР был провозглашен социализм (хотя по-разному трактуемый и
осуществляемый), а с другой стороны – в борьбе народов против Германии объединились
отнюдь не страны социалистического лагеря, которого тогда и не было, а
Советский Союз – с такими акулами империализма, как Англия и США (разбитая
сразу и в лоск Франция не в счет). Так что войну вели не «социальные системы»,
а именно этносы: немцы и их сателлиты с одной стороны, русские (и их
сателлиты), англичане, небольшая часть французов под руководством де Голля, а
также польские и сербские партизаны – с другой. Американцы людской силой в
войне практически не участвовали, хотя получили львиную долю Победы.

Гитлер никогда не сомневался, что ведет именно этническую войну, только
иначе трактовал ситуацию этой войны. Он до конца утверждал (например, в своем
«Завещании»), что немецкий народ борется на два фронта, но против единого врага
– евреев: против еврейского капитализма (Англия, Франция, США) и против
еврейского коммунизма (СССР). И, таким образом, против мирового еврейства
вообще. Доля истины в этом была, особенно что касается Англии и США, но только
доля. Ибо советский строй с середины 1930-х практически утерял еврейский
характер, во что Гитлер не хотел верить. Кроме того, предполагать за союзом
СССР и США некий единый еврейский субъект тоже было неверно, и ход событий
подтвердил это уже на исходе войны, когда США продемонстрировали нам дубину
атомной бомбы.

Да, в конце концов, и сам Гитлер никогда, начиная с «Майн Кампф», не
скрывал, что именно экспансия немцев на славянские земли – его главная,
заветная цель, основная задача на ближнюю перспективу.

Особенно ярко представления фюрера о чисто этническом характере войны
проявились в одной из его самых больших ошибок за всю войну. Я имею в виду
Дюнкерк, когда, молниеносно сокрушив практически всю действующую армию
англичан, Гитлер затем ограничился отъемом военной техники, а весь личный
состав преспокойно отпустил обратно в Англию. Сравните этот исход с чудовищной
судьбой польских или советских военнопленных! А почему фюрер так поступил? А
потому, что благоговел перед английской нацией как перед образцовыми арийцами,
боготворил расовые сочинения англичанина Хьюстона Чемберлена, мечтал еще в
«Майн Кампф», как разделит Советский Союз между немцами, англичанами и
японцами, считал объявление войны Англией Германии вполне исправимым недоразумением
и надеялся на скорый сепаратный мир с ней по основаниям расовой солидарности
(почему и заслал туда Гесса). Эта ошибка обошлась главному немецкому романтику
и его народу очень дорого, ибо, как мы знаем, расовая солидарность в этнических
войнах – непозволительная роскошь.

Во-вторых, нам преподносили и преподносят эту войну как реакцию
прогрессивного человечества на очень плохую идеологию фашизма. Все люди доброй
воли возмутились-де и встали на пути фашистского зверя. (С этой концепцией,
правда, возникают периодические сложности, поскольку многие не хотят видеть в
русских – людей доброй воли.) Это и вовсе смешно. Гитлеру аплодировали до поры
до времени все страны мира и даже международные еврейские организации в Европе,
Америке, самой Германии и Палестине. И все ему спускали с рук: ввод войск в
Рейнскую зону, аншлюс с Австрией, захват Судет, Богемии, Моравии и
Клайпеды-Мемеля и т.д. И аплодировали бы и дальше, если бы не «хрустальная
ночь» (ноябрь 1938), после которой не только германское, но и все мировое еврейство
разом потеряло всю собственность в Германии и в результате «эту страну» стало
«не жалко». Ибо и захват Польши, и, тем более, война с СССР никого бы в мире не
огорчили, а наоборот, всех бы вполне устроили. Но после такого удара по
еврейскому карману Германию следовало «наказать», и евреи, по признанию
Чемберлена, втянули – неожиданно для всех – в войну Англию. А там и Америку.
Что лишний раз подтверждает этнический характер войны, которую Гитлер
действительно развязал на нескольких фронтах: французском, еврейском,
славянском…

Фашистская Германия была разгромлена и жестоко разграблена, унижена,
разорвана пополам, обезглавлена, поставлена на колени и превращена в данницу,
духовно порабощена – словом, «наказана». Фашистская Италия – побеждена, но не разграблена,
вообще пощажена. А вот фашистскую Испанию и Португалию вообще никто и пальцем
не тронул! Великий и ужасный Франко, фашистский диктатор, правил страной, пока
самому не надоело, умер в своей постели, его чтут на родине и бюст ему
воздвигнут в израильской Хайфе. А ведь именно гражданская война в Испании
послужила разминкой и репетицией для всех основных действующих лиц Второй
мировой. И сама Испания приняла активное участие в войне, направив в Россию
немало людей и боевой техники: так называемая «Голубая» (из-за цвета формы)
дивизия воевала и активно грабила у нас под Новгородом и Псковом и т.д. Почему
же никто не наказал фашистский режим, фашистскую страну, фашистского диктатора?
Куда смотрели люди доброй воли? (Про фашистскую, но не воевавшую Португалию
Салазара я уж и не говорю.) Нет, эта версия тоже не годится.

Но наиболее распространенной версией о причинах войн является, в-третьих,
марксистская версия о столкновении экономических интересов элит разных стран.
«Империалистический передел мира», – вот, якобы, первопричина войн XIX и ХХ
вв., в частности. А поскольку роль еврейства в составе экономических элит
разных стран уже во времена Карла Маркса была весьма велика, он сам договорился
до тезиса: «Противоречие между политической властью еврея на практике и его
политическими правами есть противоречие между политикой и денежной властью
вообще. В то время как по идее политическая власть возвышается над денежной
властью, на деле она стала ее рабыней». То есть, еврейский денежный мешок
диктует королям и президентам, странам и народам всю линию политического
поведения. Отсюда уже рукой подать до популярной, но совершенно ложной идеи:
уничтожьте-де еврейский капитал и вы избавите человечество от войн.

В действительности все не так-то просто: спрашивается, кто же и по каким
мотивам вел войны до формирования «мировой закулисы» и вообще национальных
финансовых элит?

Или: возьмем опять-таки Вторую мировую войну. Кто объявил войну Германии?
Англия, за ней Франция. Стало быть, по марксистской логике, в этом состоял
интерес экономических элит данных стран. А поскольку в итоге именно они
оказались в числе стран-победительниц, то эти страны и их элиты должны были бы
веселиться, подсчитывая баснословные барыши и всяческие выгоды. Так ли это?
Нет, все как раз наоборот.

Больше всех пострадала развязавшая войну Англия. В сущности, в итоге было
двое «главных побежденных»: Германия и именно Англия, которая вошла в войну
могущественной мировой империей, а вышла жалким обсоском с подорванной
экономикой, растеряв все свои военные базы по всему миру, будучи вынуждена
открыть свои внутренние колониальные рынки, вся в долгах, как в шелках. И
дальнейший ее путь непрерывного ужимания, утрат, экономического и
демографического падения, а затем и «обратной колонизации» – есть путь побежденного,
проигравшего, есть жестокое, но справедливое наказание за самонадеянность.
История ленд-лиза, «американской помощи», детально рассказывает, как Англия
должна была расплачиваться за свою опрометчивость сначала золотом, после –
военными базами, после – рынками… Черчилль, вечный должник еврейских банкиров,
столкнувший родину и мир в безумную кровавую катастрофу, вопил от ярости, но
вынужден был идти на все условия Рузвельта и Трумена.

Франция отделалась легче. Она не потеряла почти ничего, сравнительно с
Англией и СССР, ее повседневная жизнь под оккупацией мало отличалась от
довоенной, ее культурные ценности остались нетронутыми, экономика не была
разрушена. Людские потери? Военные – несопоставимы с Первой мировой. Поэтому
Первая мировая имеет для французов колоссальное значение, это «настоящая»,
«великая» война, а Вторая – всего лишь «странная» война. Первая во французском
исчислении длилась с 1871 по 1919 гг. – сорок восемь лет. Вторая пролетела за
сорок пять суток. В дальнейшем французские силы, мобилизованные нацистами
против стран-союзниц многократно превосходили силы Сопротивления (включая
эскадрилью «Нормандия – Неман»). Оказавшись в числе стран-победительниц
исключительно благодаря личному авторитету Сталина, желавшему уравновесить
влияние англо-саксов (в историю вошел изумленный возглас Кейтеля, увидевшего
вдруг французскую делегацию во время подписания Акта о капитуляции: «Как, и эти
здесь?!»), Франция мало что выиграла в материальном смысле от войны. Ее более
чем скромный профит соответствовал более чем скромному вкладу в Победу, что в
то время сознавали все.

Об интересах «экономических элит» СССР мы не говорим за отсутствием оных
элит, а для Советского Союза в целом захват Восточной Европы обернулся, скорее,
расходами, нежели доходами. Мы никогда не умели быть колонизаторами.

Иное дело Америка. Ее элиты (в том числе еврейская), да и вообще страна в
целом как таковая, оказались в огромных барышах. Собственно, главный выигрыш
состоял в том, что США по-настоящему сделались сверхдержавой. Но это был
выигрыш не воина, а купца, расчетливого биржевого игрока, который и в войну-то
вступил, когда дело уже шло к финалу, предопределенному смертельным
немецко-русским противостоянием. Потери США были минимальными (для сравнения:
на 1 убитого американского солдата приходится 107 убитых советских воинов),
приобретения – максимальными. Если у Бжезинского есть хоть какие-то основания
именовать Америку «последним сувереном», то причина этого – Вторая мировая.

И, конечно, выиграло (морально и материально) мировое еврейское сообщество;
выиграл, колоссально, Израиль; выиграли еврейские экономические элиты, это уж
точно по Марксу. Но для евреев эта война носила по меньшей мере странный,
двоякий характер; недаром они решали в ней свои масштабные, но противоречивые задачи
и воевали по обе стороны фронта (только в армии вермахта – свыше ста тысяч).
Снимать ответственность за войну с немцев и возлагать ее полностью на евреев,
как это пытался делать Гитлер и как это порой делается у нас, мне кажется
совершенно неисторичным. Просто евреи сумели извлечь выгоду из мировой
катастрофы – ну и молодцы; а мы – нет, ну и зря. И марксистский подход тут
ничего не объясняет.

Остается, как и было сказано, этническая версия. Правда в том, что немцы и в
1914, и в 1939 году могли и хотели воевать, они полвека готовились к войне,
рвались к ней, вели ее в высшей степени осознанно и национально-солидарно.
Войны хотели круппы и тиссены, но ее жаждали также и рабочие, и крестьяне, и
молодежь, и военные. Очень характерна та капитальная ошибка, которую совершили
советские горе-идеологи, чьи мозги были нафаршированы идеями Коминтерна. Они
вообразили, будто одетые в шинели немецкие рабочие и крестьяне воткнут штыки в
землю, а то и обернут их против своих же немецких капиталистов-эксплуататоров
по соображениям классовой солидарности с рабоче-крестьянским советским
государством. Ход событий опрокинул эти глупые предрассудки и предельно обнажил
этнический характер войны: на нас обрушился цельный, единый, сплоченный
немецкий народ, отлично осознавший собственные этнические цели и задачи войны.
Ему была обещана роль господина в масштабах всего мира, и он с энтузиазмом
устремился к ней изо всех сил.

Совершенно не случайно главным противником немцев оказались именно русские,
также в течение длительного времени переживавшие бурный демографический рост: с
1890 по 1913 гг. население России увеличилось со 100 до 150 млн. человек.
Тенденция сохранялась и в первые десятилетия Советской власти: в 1929 году СССР
обгонял по темпам прироста населения Францию – в 22 раза, Англию – в 5,5,
Германию – в 3,6. «Встречный пал» немецкой и русской пассионарности, немецкого
и русского глобальных проектов, наглядно предстает в свете этих цифр как
абсолютная неизбежность. Коса нашла на камень. Мы победили и получили тот самый
важный приз, к которому так стремились немцы и Гитлер: жизненное пространство
(все, что причиталось СССР по пакту Молотова-Риббентропа, плюс Восточная
Европа, Восточная Пруссия, Бессарабия и Буковина).

Обратим внимание еще на некоторые важные моменты.

Во-первых, среди сателлитов Германии – на первом месте Италия, далее, по
степени значимости, я бы поставил Турцию, Финляндию, Норвегию и Венгрию. Сами
немцы объединились, обрели единое государство и стали нацией в 1871 году,
итальянцы прошли эту же фазу в 1860, норвежцы отделились от шведов и стали
суверенной нацией в 1909, финны, как и венгры, стали самостоятельны и суверенны
в 1918 году, турки в результате национально-освободительной революции обрели
Турецкую Республику в 1923. Перед нами – все сплошь только молодые, недавно
образованные нации, переполненные энергией, которую дает обретение такого
статуса. Налицо очевидная причина повышенной этнической пассионарности,
проявленной, как это часто бывает, через агрессию.

Во-вторых, уясним для полноты понимания этнополитической сущности войн, что
Вторая мировая война явилась кульминационной точкой в летописи
славяно-германских отношений. А если говорить в этнополитических терминах – в
полуторатысячелетней истории суперэтнического противостояния. Об этом прекрасно
написал А.И. Казинцев в книге «Россия над бездной: дневник современника» (М.,
1996), к которой я отсылаю читателя. Здесь лишь только напомню, что после
разгрома немцев все славяне крупно выиграли. Было создано новое славянское
государство Югославия. Украинцы получили Западную Украину. Белорусы – Западную
Белоруссию. Чехи – Судеты, откуда были изгнаны, наконец, все немцы, а также
мирно присоединенную Словакию. Поляки – также очищенную от немцев Силезию,
ганзейские города, часть Восточной Пруссии и др. Литовцы – Клайпеду (Мемель),
Виленский край. Русские – самую лакомую часть Восточной Пруссии с Кенигсбергом…

В-третьих, никакой итог войны не бывает окончательным, если побежденному
народу (например, немцам после окончания Второй мировой или русским после
окончания Третьей) в целом сохранена жизнь. Ибо по итогам войн меняется не
только политическая карта мира, но и соотношение сил и интересов. В результате
зачастую вчерашние союзники становятся противниками и наоборот. Это усиливает
роль политических средств в этнических войнах, но не только не уничтожает, а
еще и стимулирует сами войны.

Итак, мы ясно видим, что ни борьба социальных систем, ни борьба идеологий и
религий, ни борьба экономических элит не являются первопричиной войн и не
должны ее заслонять. Воюют не системы, не идеи, не деньги. Воюют народы, люди
одной породы, организованные в общества, воодушевленные мыслью и верой,
экипированные по своим средствам лучше или хуже. И победа в войне – это, в
первую очередь, победа качества народа. Не случайно древние говорили: один на
один перс может одолеть эллина; исход схватки десять на десять предсказать
трудно; но тысяча персов всегда побежит от сотни эллинов и будет разгромлена.
Воистину так.

Все вышеописанное мироустройство представляется мне разумным (в гегелевском
смысле) и справедливым, полностью согласуется с диалектикой и теорией
дарвинизма. Таким образом, овладение наукой этнополитикой становится
необходимым условием выживания и победы народов в грядущих «холодных» или
«теплых» войнах.

Оригинал этого материала
опубликован на ленте АПН.