Выходила на берег японка
Тема:
Ничто не предвещало ничего такого на прошлой неделе. Католики мирно убивали гугенотов, те сжигали в мечетях мусульман. Мусульмане громили посольства Антарктиды, газеты закрывались за размещение в них карикатур на П.И.Чайковского. Издательство "Амфора" приступило к рекламной раскрутке величайшего современного русскоязычного писателя Никона Провоторова, а ассоциация по защите авторских прав подвергла ковровым бомбардировкам университетские библиотеки. Президент Путин встречался с чеснокоробами и шаманами. Власти Бобруйска опять запретили парад гетеросексуалов. Жизнь текла по своему обычному, слегка шероховатому, но надежному руслу.
И вдруг в среду как снег на голову обрушилось сообщение информационных агентств: министр иностранных дел РФ С.Лавров позвонил по телефону своему бельгийскому коллеге К. де Гухту. Разговор, который можно реконструировать из скупого сообщения, развивался примерно так:
— Алё. Карел? Я тебя давно хотел спросить, почему у тебя имя такое? Ты что, чех?
— Сергей, это ты, что ли? Ты знаешь, который час? Сам ты чех с такими звонками.
— Нормальный час, вставать пора. Гимн уже играли по радио. Ты слышал про южных эстонцев?
— Вообще-то нет. А что с ними?
— Как же ты там в Евросоюзе за кооперацию отвечаешь, если не слышал о южных эстонцах?
— Как надо, так и отвечаю. Почему я о них слышать должен был? Говори уже, не тяни кота. Что там они учудили?
— А то и учудили, что там ситуация ухудшается.
— Какая ситуация?
— Вот такая ситуация. У них с грузинами там непонятки. Я бы даже сказал — конфликт. Южноэстонско-грузинский конфликт.
— А у северных?
— А у северных вроде нет конфликта. Ты сам подумай — откуда грузины на севере? Грузины же на юге.
— Да, точно. И что делать?
— Ну, я не знаю. Ты — чех, ты и думай. Если надо, то мы миротворцами можем помочь.
— Сам ты чех. Кончай дразниться, вообще, я не понимаю… А это точно? Про конфликт?
— Сто пудов. В Бахрейне об этом написали. Арабы даром не напишут.
— Да, арабы даром ничего не делают. Слушай, это плохо. Давай их призовем к диалогу?
— Арабов? Мы уже.
— Нет, не арабов, а этих… Из южной Эстонии и грузин. Кстати, знаешь что? Я подумал, там же по-английски было? Может, это не грузины вообще, а американцы? Из штата Джорджия. Он же тоже на юге. Тогда это вообще не наше дело. Пусть Кондолиза разруливает.
— Что значит "не наше"? Ты знаешь, сколько там наших бывших людей?
— В Южной Эстонии или в Джорджии?
— И там, и там. В общем, договорились?
— Чего договорились?
— Ага, в общем, договорились. Слушай, у меня тут сольфеджио, срочно надо бежать. Я перезвоню. Как по-чешски "до свидания"?
— Насхледаноу.
— Ну и язык. Даже бельгийский и тот проще. Ну, насхледаноу. Созвон. Обнимаю.
А еще в интернете пишут, что независимость от Великобритании великий русский мыслитель М.М.Бахтин получил 15 августа 1971 года.
Источники:
http://english.bna.bh/?ID=41507
http://www.bahreinru.info/
Вариации:
Есть жалостная народная песня, которая начинается так:
Там, где протекает Амазонка
И впадает в Тихий Океан,
Выходила на берег японка
И рукой махала морякам.
Как Катюша, надо полагать, передававшая привет другу на дальнем пограничье. И то сказать: лучше границы, чем море, не придумаешь. Это хоть у японки спросите, хоть у Медеи с Дидоной…
Глядя из Бахрейна, что Эстония, что Осетия — варварские северные страны (даже если они называются отчего-то "южными"), не имеющие ни эмиров, ни нефти. Пространственная перспектива заставляет сливаться расположенные вдалеке объекты. Примерно то же самое происходит с перспективой временной, только ведет себя время более капризно: оно ведь, в отличие от пространства, гнездится у нас в мозгах, поэтому и перспектива тут странная, дискретная, я бы сказал. Есть какие-то точки во времени, точнее, даже не точки, а границы, невидимые, но вполне реальные, пересекая которые мы оказываемся в новой позиции. Все, что находится по ту сторону шлагбаума: и пограничник, почесывающий нос, и дымящий в отдалении трубами неизвестно что выпускающий завод, и невидимая уже отсюда столица — все это сливается в общей отдельности от нас, находящихся уже по эту сторону. Мы называем это, например, "детством", "десятилетием" или "брежневским временем", предполагая, что внутри этих доменов время не движется и события сосуществуют в некотором общем для них пространстве.
Понятно, что такие "временные государства" не вполне пространственны. Они вступают между собой в сложные союзы, образуя конфедерации или федеративные государства. Они могут объявлять друг другу войну: в сознании одного и того же человека на некоторую территорию могут претендовать, например, одновременно "детство" и "эпоха застоя". Но сама наша тяга к выстраиванию таких призрачных хронологических карт, кажется, неизменна для человека Нового времени (еще одно государство) и не подлежит сомнению.
Государственная граница всегда волнует воображение. Я очень хорошо помню, как впервые увидел ее, границу. Дело было на озере Ханка, это на Дальнем Востоке. Я был дошкольник. Озеро было очень грязное и пограничное. Диспозиция такая: с одной стороны купаемся мы, а с другой — страшные китайцы. Над озером летают военные вертолеты, не поймешь чьи. Папа держит меня на руках и заходит в озеро, пытаясь научить плавать или, по крайней мере, не бояться воды. Я ору. Я боюсь желтой грязной воды, слова "Ханка", военных вертолетов, страшных китайцев.
Гладь озера нигде не пересекалась колючей проволокой. Какая-то ненастоящая это была граница, как я потом понял.
Настоящую я увидел впервые уже младшим школьником в Бресте, крепости-герое. Небольшая река Буг сурово текла в свете прожекторов. Падал снег под углом, как в школьной тетради в косую линейку. На этой стороне реки была наша земля, а на той — уже не наша совершенно. Когда я вспоминаю об этом, я почему-то вижу по ту сторону Буга стену из красного кирпича, наподобие кремлевской, хотя какая там стена — не Берлин, чай. А может, и была стена.
Впервые пересек государственную границу я уже в совершенно взрослом состоянии, когда остались позади и школа, и университет. Там никакой воды не было, а была другая стихия — воздух. Шереметьевские пограничники были как-то обидно небрежны. Советскому Союзу оставалось жизни около полугода. Мы пересекли эту временную границу играючи, и вот пограничники превратились из героев в скучных чиновников, а потом и вовсе сменились пограничницами в форменных юбках.
Наступили новые времена, граница перестала вызывать трепет, пересечение ее превратилось в заурядное мероприятие вроде очереди в поликлинике к зубному. Хотя в ранние ельцинские годы, когда все переворотилось и только начало укладываться, в нем оставался еще какой-то азарт.
Никогда не забуду, например, украинских пограничников образца 1996 года, которые, обнаружив в вагоне поезда "Москва — Киев" человека с необычным паспортом, тут же захотели денег. Этим человеком был я, но в мои планы совершенно не входило спонсирование конотопских пограничников. Мы долго беседовали, причем в какой-то момент я перешел на украинский, что вывело из строя одного из стражей границы. Двое других продолжали скучно мемемкать, намекая на неизвестные обстоятельства и возможность полюбовно решить создавшиеся проблемы. Тогда я рассмеялся и сообщил им прямо и уже по-русски, что не дам ни копейки. Пограничники заплакали и убежали в темноту.
Потом все устаканилось и стало совсем скучно. Ты показываешь паспорт, пограничница проверяет штамп о регистрации. Интересно, знает ли она, что 99% этих штампов за 500 рублей ставится в разного рода туристических бюро? Нет, и это не интересно.
У меня есть смутное ощущение, что мы сейчас пересекаем очередную границу. Тут, в новом временном государстве, есть великий русскоязычный писатель Никон Провоторов, закон об оскорблении чести и достоинства П.И.Чайковского и эстонско-грузинская граница. Как ее пересекают, пока неизвестно. Поглядим.
Комментарии:
Стиховед СЕМЕНОВ
Границу я увидел впервые, когда мне было 14 лет, и год был 1988. Точнее, даже две: ненастоящую и настоящую. Меня тогда от школы отправили в международный летний лагерь в ГДР. В то время были такие специальные "поезда дружбы", на которых школьников возили из одной страны в другую с целью культурного обмена. Был на том поезде один вагон для эстонских пионеров, в числе которых был и я.
Первая граница была в Бресте: наш поезд загнали в так называемую кузницу и стали ставить ему узкие колеса. Процедура эта длилась часа три, не меньше. А в это время по поезду ходили люди в форме, задавали разные вопросы и светили фонариками во все места. Долгое ожидание и встревоженные лица старших настроили меня на торжественный лад: я понял, что пересекаю Границу и что там за ней — неизвестно. К торжественности примешивалась тревога: единственный русский мальчик, который был в нашем вагоне, сказал мне, что никаких металлических вещей везти с собой нельзя и указал мне на штуку, называвшуюся, как потом выяснилось, металлоискателем. Я мысленно пересчитал про себя все монеты, значки, пряжки и прочий cool stuff, бывший у меня в наличии, но скрепив зубы промолчал.
Этот мальчик, по его собственным словам, был сыном работника органов госбезопасности в Таллине. Он рассказал много интересных историй, лишивших меня идеологической невинности. Мне стали сниться осведомители в штатском, оргии в таллинских номенклатурных банях, вольная жизнь золотой молодежи из "мажоров" (последнее слово в его немузыкальном значении я тоже узнал впервые от него).
Но я отвлекся. Так вот, когда мы уже проехали границу, он с загадочным видом сообщил мне, что эта граница ненастоящая, а настоящую он покажет мне позже. Торжественность момента была испорчена, и мне расхотелось с этим мальчиком разговаривать. Я отвернулся и стал смотреть в окно купе, и тут, словно в подтверждение его слов, я увидел наш, советский "Запорожец", ехавший параллельно железной дороге по территории Польши и безуспешно пытавшийся обогнать "поезд дружбы". Мальчик тем временем не унимался и рассказывал, что очень многие хотят перейти через ту настоящую границу, поэтому там всегда много народу, но перейти ее невозможно, потому что там стена. И находится она в Берлине. И еще там много солдат, которые стреляют без предупреждения по любому, кто приблизится к стене на непочтительное расстояние.
Дальнейшее пребывание в ГДР обнаружило для меня множество подтверждений словам мальчика о лжегранице, которую мы пересекли. В городе Шверине население, как мне показалось, сплошь состояло из советских офицеров и членов их семей; местные жители очень напоминали мне немногих нарвских эстонцев, и даже акцент их был похож, когда они пытались объяснить нам по-русски, как пройти к Lenins museum. Но вот у нас наконец выдалось несколько свободных от экскурсий и обедов часов в Берлине, и мальчик взялся выполнить свое давнее обещание. Когда мы подошли к Берлинской стене, то первое, что я ощутил, было разочарование. Вместо гигантского сооружения, возникшего в моих фантазиях, я увидел почти заводские ограждения, подобные забору вокруг полусекретного завода "Балтиец" в моем родном городе Нарва. Плюс ко всему я не заметил поблизости ни одного солдата. На мой вопрос "А где солдаты?" мальчик ничего не ответил, и мы пошли дальше — теперь вдоль стены. Наконец мы подошли к центральному входу. Никакого массового наплыва граждан там не было, да и, как я понял, не ожидалось. Двое караульных грустно смотрели на пустую улицу, а поскольку стояла жара, не соответствовавшая их обмундированию, то они сильно потели. Я хотел их сфотографировать, но мальчик выдернул у меня из рук фотоаппарат, видимо, делая последние попытки создать энигматическую ауру вокруг этого места. Тогда я совсем обиделся, и мы пошли обратно, потому что на обед мы все равно опоздали, но был шанс поспеть к десерту.
А буквально через три года границу построили в моем родном городе Нарва. И вот тогда я узнал, что такое настоящая граница.
ЕМ
Пусть арабисты меня поправят, но, когда я услышал бахрейнские новости, мое скромное семитское знание сразу навело на мысль об огласовках. При написании только согласных разница между эСТоНией и оСеТией составляет только одно "Н". Которое, конечно, простить нельзя! Но если вдруг не такая уж, кстати, далекая Осетия с населяющими ее осетинами называется по-арабски "Осетиния"? Тогда это совершенно то же самое слово.
Примерно как анекдотический великий русский поэт Фошкин, иногда возникающий в языке ближневосточных евреев.
Удивительно, но первую границу с проволокой и пограничниками я увидел там же, где и автор колонки: Брест, Буг, экскурсия на Границу. Видимо, Граница входила в стандартный пионерский набор вместе с Крепостью.
А.О.
Вернувшись из командировки в Швецию, моя подруга Юля задумчиво спросила:
— Анхен, а ты ведь тоже никогда за границей не была?
— Почему "тоже"? — от удивления у меня редко получаются верные вопросы.
— Ну, я вот впервые. Впечатлений теперь на всю жизнь… Как девственности лишилась.
Я действительно никогда не была за границей. Россия, например, — какая же это заграница, если туда по два раза на неделе за сигаретами бегаешь? Просто страна другая, и все. А таможня для нас дело привычное, обыденное — я мимо нее каждый день на работу хожу, подумаешь. Если так поглядеть, то это как раз у нас тут "заграница" — Евросоюз, чай, не хухры-мухры.
А вот, скажем, Хельсинки — это дело другое. Потому что Запад, и за границу — это именно туда. В Хельсинки поехать — событие, не говоря уже о Стокгольме. Хотя что в Хельсинки, что в Стокгольм мне, скажем, съездить делов нет — ботинки зашнуровал, и вперед: автобус — паром — автобус. В Москву объективно сложнее попасть и мучительнее, а вот поди ж ты, Москва не заграница, а Хельсинки — еще как.
Так и остались для нас, бывших пионеров, Швеция и Финляндия дальним зарубежьем, загадочным и чуждым миром правящего капитала. Тоже вот интересно: друг мой заметил — почему это Прибалтика, например, ближнее зарубежье, а Финляндия — дальнее? Ведь граница у России что с Эстонией, что с Финляндией одинаковая. Значит, не в географии дело, не по земле та граница проходит, не по воде и не по воздуху. Эту границу я нахожу в своей голове, как и многие мои товарищи, испытывающие от первого пересечения такого кордона эмоции, близкие к эротическим.
Вообще, самые страшные, непроходимые и тщательно охраняемые границы — это границы в головах. Не важно, бетонные заборы там стоят с колючей проволокой или наоборот — тихая водная гладь расплескалась.
Впрочем, нет. Есть одна граница, которую я люблю нежно и всегда стараюсь не пропустить, не проскочить, не заметив. Она тоже не очень географическая, хотя и по реке Нарове проходит. Это граница часовых поясов. Если остановиться на середине моста и долго смотреть на воду, представляя, что одна твоя нога стоит на шести, допустим, часах вечера, а другая — уже на семи, можно почувствовать, как сквозь тебя свободным потоком, бурля и закручиваясь маленькими воронками, течет Время. Один мой приятель утверждает даже, будто он от этого ощущения трезвеет.
Е.А.
В детстве все было так просто: существовала героическая граница, оборонявшаяся Джульбарсом, и абстрактная, несколько смазанная заграница, которая ненадолго материализовывалась разве что во время чемпионатов по фигурному катанию. Там всегда выигрывали наши, но по периметру катка виднелись какие-то непонятные письмена (мама называла их рекламой).
Конечно же, эти непонятные буквищи были границей, отделявшей пространство наших ледовых побед от угрожающе-неопределенного Запада. Рисуя фигурное катание с его непременной аккуратной рамочкой, той самой таинственной рекламой, приходилось брать в качестве натуры красные в горошек жестяные банки для сахара и всяческой крупы, привезенные мамой и папой давным-давно из Риги: там буквы были похожие.
Потом границы стали относительными, заграница странным образом раздробилась и перегруппировалась, а те самые рекламно-сахарно-крупяные буквы сделались вполне привычными.
Когда нас, новобранцев международной фирмы, собрали в эпицентре заграницы, Нью-Йорке, чтобы обучить премудростям мастерства, каждой маленькой группе дали так называемый кейс — чемоданчик, в котором вместо пружинных чертиков и пиастров пряталась самая настоящая практическая задача. Задача начиналась словами: "Фирма икс расположена в центре Европы, в Казахстане". Половину отведенного на решение времени мы с коллегой, русским канадцем, потратили на географические дискуссии с сингапурскими и австралийскими товарищами, но в итоге сошлись на том, что Казахстан от центра Европы все же далековат.
А недавно в честь ознаменования границы между 2005 и 2006 годами мне подарили чудесный календарь со старыми картами. Там есть Запорожская пустыня, горизонтальная Япония и точное место, где жили тартары. И другой календарь, с глянцевыми морскими тварями странной геометрии и неизвестной природы, но фантастически красивыми.
Оригинал этого материала опубликован в Русском Журнале.
