Земля священна не в
метафорическом смысле. Она просто священна, и всё — это данность. Здесь нет
никакой мистики, никакой поэзии. Если случится война — она может быть лишь за
общее. Общее у нас одно: земля, память, язык. Три слова через запятую, но они
не расторжимы. Память и язык тоже живут на земле.
Дающая жизнь всему живому, подарившая жизнь твоему роду,
спрятавшая всех тех, кто был здесь до тебя – земля. Отправляясь на бой, в
дальний край, или в путешествие без надежды на возвращение, люди брали с собой
горстку родной земли.
Всякий, кто смеётся над этим – показывает, что он просто
глуп.
Когда люди всерьёз решают, что им принадлежат леса, реки,
озёра и горы, это лишь забавляет.
По сути, выкуп в личное пользование национальных богатств –
ровно то же самое развлечение, что и покупка участков на Луне. Нет, даже на
солнце.
Такой маленький человек, живёт такую маленькую жизнь, но
уселся на кочку, сидит, держится за неё двумя руками, приказывает считать себя
главнее этой кочки.
Или забрался в лужу, и отдал распоряжения почитать себя за
местного водяного.
Кто-то остроумно подметил, что владение общенародными
богатствами, водами и лесами — такая же нелепость, как владение крепостными.
Думаю, что даже бо́льшая.
Иные люди даже желают, чтоб их отдали в рабство. С удовольствием
подпишут все бумаги и осмысленно переведут себя на общее содержание с домашним
скотом.
Но кто спросил мнение у дерева? У озера? У моря? У самой
большой горы? У самой глубокой впадины? Вы что, сами её вырыли? Сами насыпали?
Или у вас просто оказалось много денег, и вы имеете право их
потратить? Ну так постройте себе на отдельном участке гору из денег. Или нору.
…Я вырос в одной чернозёмной области, в маленькой деревне.
Рядом с деревней были пруды, рыбное хозяйство; мы всё детство
ходили туда купаться.
Потом детство, вместе с коммунистической властью,
закончилось, и я ушёл во взрослую жизнь.
Вернулся спустя несколько лет, собрались с моими двоюродными
братьями, посидели, поговорили; поехали, говорю братьям, на пруд. Там, отвечают
мне братья, теперь есть свой хозяин, а у него охрана; но ничего, договоримся.
— Какая ещё охрана? – спросил я.
Братья посмеялись; мы сели на «козелок» и примчали на пруды.
Знаете, мне даже понравилось, что там никого не было: тишина,
кувшинки плавают, водомерки бегают туда-сюда.
Минут через десять к нам подошёл невысокий, но крепкий
охранник, в форме, и с ним ещё какой-то тип, то ли стажёр, то ли у местного
начальства мальчик на побегушках.
Охранник нас осмотрел, оценил свои шансы скромно (вернее
сказать, разумно) и сказал:
— Вы только мусор приберите за собой.
Мы так и сделали.
В общем, братья рассказали, что бывший глава местной
деревенской администрации вовремя подсуетился, и теперь имеет… что он, кстати
имеет? Все пруды? Или всю деревню?
А он ведь хороший мужик был. В 70-е у него была единственная
машина в деревне, и он на ней начавших рожать баб возил в районный роддом.
Мчался и смешно шутил. Мог и роды принять, если что.
Теперь у него автопарк и водный парк. Поднялся! Зоопарк,
наверное, тоже есть.
Но с тех пор, когда я слышу, что в советское время «тоже было
неравенство», я молчу и ничего уже не говорю. Что скажешь; можно только
табуреткой бросить куда-нибудь.
Когда, через год, мы с братьями снова собрались, и я
предложил снова съездить на пруд, братья сказали: вряд ли, теперь уже точно не
получится.
Я им не поверил, и сел за руль.
Увы, да, не получилось: пруд был обнесён заборами, блокпостами,
бетонными плитами и колючей проволокой. Одним взводом не возьмёшь — в лучшем
случае ротой, и то при поддержке с воздуха.
Ладно, я могу в другом месте искупаться; но я так и не понял,
отчего деревенские ребята теперь не ходят на пруд? У них же теперь будет совсем
другое детство.
А у кого другое детство — у того иная жизнь.
Люди привыкают жить у забора.
И целую жизнь мечтают забор сломать.
Вы скажете: это они от зависти.
А я скажу: а то, что у вас выкуплено общее в частную
собственность — это от наглости.
И на всякую наглость неизбежно заведётся зависть.
И посмотрим ещё, кто в итоге победит.
Беда ведь не только в том, что вы отняли у настоящего времени
— в частности, у этих голоногих пацанов. Вы же ещё и на будущее нацелились.
Но будущее всегда сильнее. Оно явится за своим и сделает всё
как было.
В преамбуле Закона РСФСР «Об охране окружающей природной
среды» сказано: «Природа и ее богатства являются национальным достоянием
народов России, естественной основой их устойчивого социально-экономического
развития и благосостояния человека».
Это, если не лукавить, вступает с противоречие с правом
частной собственности на природные ресурсы, в рамках которого любой
обеспеченный тип может купить природу как таковую, — на сколько ему хватит
барыша, — и дальше распоряжаться купленным в своих интересах. Захотел — всю
рыбу выловил. Захотел — акул развёл.
Устраивает нас такой вариант?
Если нет, то начинать надо с малого: создавать такой порядок
вещей (при помощи самых разных инструментов: от общественной дискуссии до
судебных разбирательств), где никто не может претендовать на национальное
достояние.
Хочешь пруд — вырой себе на своём участке, и плескай там
ножками.
А заканчивать надо тем, что эти пресвятые слова — «частная
собственность» — надо перестать таковыми считать. Придётся вернуться к тому,
что: общее важнее частного, а народ больше, чем человек.
Потому что начинается с того, что «человек — мера всех
вещей», а заканчивается тем, что этих людей вдруг оказывается ограниченное
количество, а мы должны на них любоваться.
И, наконец, самое важное.
Общее — вовсе не означает «ничьё». Общее означает — наше,
наших предков и наших внуков.
Когда что-то у вас забирают, помните — что забрали сразу и у
твоего прадеда, и у твоего правнука, и у всего «Бессмертного полка».
Хотя, если вам всё равно, то я вообще не с вами разговаривал.
Оригинал этого материала опубликован на сайте МК-НН.
