Нынешняя либеральная интеллигенция крепит себя в качестве наследников персонажей Серебряного века, пользуясь несколькими зацепками.

Найдут, к примеру, у Маяковского (в автобиографии «Я сам») фразу о том, что он с юности невзлюбил всё «церковное», «славянское» и «старинное» и втайне подрагивают от удовольствия: всё как у нас, всё как у нас.

Порой в качестве антиклерикала выступал и Блок — это принимается; но то, что он был упорным, последовательным антилибералом (куда в большей степени, чем революционером) как-то ретушируется.

Ловко расправляется с этим биограф Блока Владимир Новиков: «Дистанцировался от либерализма, — пишет он о Блоке, — с позиции эстетической». Как всё тонко, туманно — «дистанцировался», с позиции «эстетической» (а с экономической был «за», что ли? С идеологической был «за»?). Это как о Бунине сказать: «дистанцировался от социализма с позиции эстетической». Блок ненавидел либерализм, равно как и Бунин социализм — найдите уже смелость признаться в этом, и не надо тут делать нелепые пассы руками, не в цирке.

Вместо этого Новиков продолжает о Блоке: «Но без определённой либеральной установки свободное творчество было бы невозможно».

Это, знаете, такое шулерство, что просто диву даёшься! Сначала объявляется, что либерализм равно свобода, затем, что без свободы, т. е. без либерализма — творчество невозможно, а следом, — внимание, финт! — вам дают понять, что Блок по сути — такой же либерал как нынешние его самозванные наследники.

По сути, перед нами вульгарное советское литературоведение, только навыворот. Тогда, помните, писали, что Гоголь, Тургенев (или тот же Бунин) видели тяготы крестьянской жизни и (изредка) самодурство помещиков, значит они — внимание, снова финт! — практически были если не коммунистами, то сочувствующими.

Зачастую, что самое отвратительное, свершают эти финты одни и те же люди: те, кто позавчера подвёрстывали всю дворянскую русскую классику в оппозицию «царскому режиму», сегодня заносят всю ту же классику в ряды «либеральной оппозиции».

Но так как с коммунистами у нынешних либералов случился мучительный развод, то любой поэт Серебряного века, живший и в Советские времена, препарируется на предмет любых косвенных и прямых намёков на недовольство большевиками, после чего делается вывод, что на самом деле этот ваш Маяковской, и тем более Есенин на самом деле боролись с большевизмом и втайне болели за «наших».

Главная подмена, с которой мы сталкиваемся здесь, заключается, как минимум в том, что все упомянутые нами — и Блок, и Маяковский, и Есенин и многие иные — были радикальными противниками западнического проекта.

То есть, даже Маяковский, когда писал про то, что невзлюбил «старинное», «славянское» и «церковное» — размышлял футуристически — о необходимости выхода за пределы сложившейся не только в России, но и не в меньшей, а даже в большей степени на Западе — цивилизации. Маяковский не «прогресса» и «европейских ценностей» искал — а ухода от всех этих «европейских ценностей», и даже разрушения их. Так, куда ж вы его тянете к себе, он разломает весь ваш убогий мирок. Ни одной минуты Владимир Владимирович не похож на человека, который танцует вместе с «Пусси Райт», острит с коноводами и дуремарами на «Эхо Москвы», читает стихи на гей-параде и прибивает яйца к брусчатке — у него слишком хороший вкус для этого.

Маяковский, в этом надо признаться, был поэт в первую очередь государственный — в этом смысле его патриотический и милитаристский «угар» времени Первой мировой, и коммунистический «угар» времени Гражданской — вещи одного порядка, проистекающие друг из друга, а не вступающие в противоречие.

Более всего ему мечталось, чтоб государство приказало ему «вести массы». И в 1929 году ему хотелось этого, и в 1914 году.

Что значила Америка (и как страна, и как символ) для Маяковского — можно отлично понять по его западному циклу; что значила Америка для Блока — по его дневникам и «Скифам»; что значила Америка для Есенина — по «Железному Миргороду» и «Стране негодяев».

Поэт Николай Клюев писал Есенину ещё в 1914 году: «О, как я люблю свою родину и как ненавижу америку, в чём бы она не проявлялась». Если чему-то Клюев и научил Есенина — то вот этому точно. Более того, если что-то перенял Есенин у Блока — то не только мотивы «дна», «цыганщины» и «кабака» — а вот эту неистовую и ревностную влюблённость в пейзаж «не меняющийся здесь веками», эту счастливую тоску и радость о том, что ты русский, ты растворён здесь.

Принятие революции октября 17-го строилось у Есенина и Блока (а так же и у Клюева и Орешина с одной стороны, и у Белого и отчасти Брюсова с другой) не на ненависти к монархии и к «церковному», а именно на тотальном неприятии «западническо-либерального проекта». Пока мы это не проговорим и не признаем — мы так ничего и не поймём.

Но, оцените ещё более отвратительный финт, который демонстрирует нам в биографии Булата Окуджавы расчудесный сочинитель Дмитрий Быков. Он, вы не поверите, ухитряется впаривать читателю «мысль» о том, что переворот, случившейся с Окуджавой в 90-е (радость при расстреле Дома Советов, воинствующий антикоммунизм и последующая поддержка «чеченского сопротивления») — это ровно то же самое, что случилось с Блоком — разорвавшим свои отношения с «мережковскими» осенью 17-го.

Но ведь Блок выступил против большинства в среде интеллигенции, а Окуджава выступил именно что в тренде — какие тут могут быть сравнения!

Перед нами, я не знаю, какая-то навязчивая, похотливая литературная подлость — другого слова не подберёшь. Ведь Окуджава воинствующим образом радовался возврату в Россию того, что более всего ненавидел Блок (а ненавидел он, повторимся, «Америку» — как символ). И этих людей, находящихся на противоположно разных полюсах — взяли и уровняли!

И снисходительно смотрят на нас: «А что такое?»

Да ничего. Стыда у вас нет, вот что такое.

Друзья мои, мы имеем дело с шулерами.

Близится осень 17-го, а у нас в головах так всё и не расставлено толком, как посуда на утреннем столе, после праздника: окуджаву доливают в квас, маяковского используют импотенты как возбудительное, водку мешают с шампанским, серебряные ложечки куда-то пропали.

Надо как-то с этим разбираться; нехорошо получается.

Поделиться: