Лондон держит удар
Английская возмутимость
11 сентября 2001 г. башни-близнецы вызвали у Америки болевой шок. 3 сентября 2004-го тяжелым спазмом Беслана перехватило дыхание у России. Если продолжать аналогии, в прошлый четверг Британии кулаком со всей силы врезали по лицу. Более 50 погибших (на вечер пятницы) и около 700 раненых. У современного террора нет практических задач. Вряд ли организаторы лондонских взрывов рассчитывали, что Британия выйдет из войны в Ираке. Даже если рассчитывали — явно ошиблись, — не в этом дело. Точно так же как захватчики бесланской школы не предполагали закончить войну в Чечне. Тут другое. Современный террор — акт устрашения. Символ того, что не выйдет. Что как вы хотите, вы жить не будете. В этом смысле огромный, космополитичный, открытый Лондон — символ мира, а развороченный взрывом дабблдеккер — красный двухэтажный автобус — символ Лондона.
В Америке ударили по богатству, в России и Испании — по политикам, в Лондоне — по образу жизни. По той свободе, за которую все якобы борются, а в Лондоне ею живут и молятся на нее, как на идола. Это не американская свобода, оформленная поправками к Конституции и охраняемая дотошными судами, это сам смысл лондонской жизни. Здесь действует почти библейский принцип — живи как хочешь и не досаждай другим. Террористы, уверены в британской столице, хотели разрушить эту идиллию — чтобы вместо свободы здесь правили недоверие и полицейские проверки. Но лондонцы уверены, что теракты ничего не изменят. Ну, почти уверены.
Взорвав Лондон, тут британцы единодушны, террористы ответили на встречу «большой восьмерки» в Глениглсе. Но из-за того что в среду Лондон праздновал победу в борьбе за Олимпиаду-2012, теракты получились особенно контрастными, если не сказать символичными. Такой в завершение общего праздника фейерверк с трупами: вагоны метро лопались один за другим, как пиротехническая гирлянда на бикфордовом шнуре. Автобус разнесло последним в 9.47 утра. Само место взрыва скрыли от глаз непрозрачными экранами, а оцепление пустили по широкому периметру. Тех, кому надо было внутрь периметра — домой или в гостиницу, — полицейские вежливо пропускали и провожали. Со стороны это больше напоминало какую-то игру вроде казаков-разбойников. Только к вечеру пятницы набросали две горы цветов. «Ну, нам пришлось сдвинуть нашу конференцию с четверга на пятницу», — деловито пояснил Newsweek Ричард Вули, активист Социалистической рабочей партии. Конференция называется «Марксизм-2005», рассчитана на несколько тысяч человек и расположилась в соседнем доме. Пока марксист Вули объяснял, что с помощью террора нельзя добиться позитивных перемен, активисты тащили на руках из-за оцепления партийный реквизит: какие-то свертки, коробки, пакеты, агитацию про «единственного террориста в мире» Джорджа Буша и огромные тюки с детскими игрушками, чтобы дети не отвлекали партийных мам и пап от антиглобалистской революции.
«Сейчас они закрутят гайки, вот увидите. Введут удостоверения личности (сегодня британцу по закону не нужен паспорт) и ограничат нашу с вами свободу. Ничего общего с войной с террором это иметь не будет, вот вам и демократия, — и Вули почти слово в слово зачитал текст партийного заявления. Что британское правительство несет свою часть ответственности за случившуюся трагедию и должно немедленно вывести из Ирака свои войска, чтобы она не повторилась в будущем. — Ведь понятно же, откуда это идет». В этом, кстати, лондонские марксисты и ультраконсерваторы совпадают. После Мадрида атака на Лондон была для всех его жителей только вопросом времени. По крайней мере на следующий день они сами себя старательно убеждали в этом. И как будто действительно не удивились, что на них напали. «Блэр–Буш–Ирак–нефть–вот видите» — эта логическая цепочка и определяет представление лондонцев о самом сокрушительном нападении на их город со времен «блица» — гитлеровских бомбежек. «Блиц», конечно, первое, что им приходит в голову. Опять же транспорт: после теракта Лондон будто вырос и стал огромным — привычные двадцать минут езды на метро превратились в часы ходьбы.
Но в целом Лондон гордится, что с достоинством отреагировал на атаку. Что общей паники удалось с успехом избежать. Телевидение и газеты в порядке коллективной самоцензуры стараются не рушить это ощущение общего спокойствия и не травмировать британцев кадрами катастрофы. Поэтому во всех газетах одни и те же четыре снимка, а по всем каналам — одни те же картинки сумятицы и какого-то абстрактного ЧП. Недавнее решение BBC выпускать новости прямого эфира с легкой задержкой тут оказалось весьма кстати. Показать действительно страшную картину решился TheIndependent: это стена дома на Тависток-сквер, где террористы взорвали автобус. К вечеру пятницы министр внутренних дел Чарльз Кларк так и не решился уверенно утверждать, что это было: заложенные взрывные устройства или террористы-смертники. И не подтвердил категорически, что это дело рук «Аль-Каиды», которая сразу же взяла на себя ответственность. Но это и не требуется. «Аль-Каида» — это такой собирательный образ терроризма арабского происхождения, и все и так знают, что это она и есть.
На Эджвер-роуд — 9.17, туннель метро, 7 трупов минимум — стоит очередь. Люди ждут, пока полицейский кордон пропустит их на работу в соседнее офисное здание. Каждого записывают, у каждого смотрят сумку. На входе и на выходе. В остальном — как будто ничего не было. Разве что вертолет, зависший над местом взрыва, снующие фотографы да рядом объявление на дверях супермаркета Marks & Spencer, торгующего недорогой одеждой, что он работает как обычно. Отметившись в полицейском журнале, сотрудники этих офисов протискиваются в оставленную для них в ограждении узкую щель. Зачем, полиция толком объяснить не может и ссылается на инструкции. Притеш Кенаи, молодой кениец, терпеливо стоящий в очереди, не против, хотя тоже не очень понимает, зачем это. Притеш приехал в Лондон 6 лет назад и теперь работает в торговле. К тому же он буквально на днях окончил колледж по специальности «бизнес и финансы» и вообще уверенно смотрит в будущее. Причем так же уверенно, как и накануне: «А что, у меня машина, я вчера доехал до дома — ну да, пробка, — а сегодня легко добрался до работы».
Говорит, бояться и менять стиль жизни ему особо некогда: дети, учеба, работа — как тут поменяешь. Единственное — продолжает спокойно так, без надрыва, — неправильно, что полиция будет теперь больше внимания уделять арабам: «Если у нас свободная страна, надо заниматься всеми».
Что Британия — страна с огромной традицией свободы, тут говорят без особого значения или пафоса, просто таким образом поясняя посторонним, что ничего эти теракты в их жизни не изменят, а психологический страх общественного транспорта — как американцы с тех пор боятся небоскребов — как-нибудь рассосется сам собой. Не все, впрочем, вспоминают про свободу будто через запятую. Эджвер-роуд, место второго взрыва, — многонациональный арабский квартал. Везде вывески арабской вязью, хиджабы любых фасонов и покроев и смесь острых ароматов кофе и фалафеля. Местные жители в ответ на любой вопрос скороговоркой произносят одну и ту же заученную тираду. Что теракты устроили плохие люди и что сами они решительно против этого и приехали сюда, в Соединенное Королевство, потому что это страна мира и свободы и она всегда — всегда, понимаете! — останется такой, они уверены. Амар приехал из Ирака. Бежал от Саддама Хусейна. Работает в небольшой риэлторской конторе — такая трехкомнатная квартирка, оборудованная под офис. На стене красно-зелено-белое полотно с изображением солнца в центре, флаг непризнанного Курдистана, на столе оксфордский англо-курдский словарь, в телевизоре «Аль-Джазира», а на нем — пластиковая емкость для пожертвований в пользу мечети Салауддина. Это в Малайзии. Амар характерным жестом, чтобы придать своим словам дополнительную убедительность, как бы достает их изо рта, немного коверкая: «Это ужасно, что случилось. 700 раненых. Очень много. Мы против этого. Мы тут все вместе». И видно, что он взволнован. Что лондонская трагедия, он это чувствует, может нарушить его быт, размеренный по минутам за 18 лет жизни в лучшей столице мира. Чувство, которое, несмотря на шок, вряд ли сможет разделить белый воротничок из Сити или, скажем, какой-нибудь представитель арт-бизнеса с Мэйфэр.
«65 000 фунтов. 65 000 фунтов. 70 000 фунтов. 70 000 фунтов. 70 000 фунтов. Последний шанс, господа. Лот продан за 70 000 фунтов». Лот представляет собой пасхальную ясельную композицию XVII в., украшенную серебром, золотом и красным средиземноморским кораллом, нашедшую своего хозяина на аукционе Sotheby’s. На Мэйфэре никакой паники. Даже метро работает. Когда мобильная связь в Лондоне еще глухо молчала, а «большая восьмерка» в срочном порядке меняла программу саммита, здесь, в Sotheby’s, неизвестное лицо, неравнодушное к искусству, согласилось выложить за венецианский пейзаж Каналетто Ј18,6 млн. Представитель Sotheby’s подтвердил Newsweek, что это рекордная продажа четверга. «Мою работу эта катастрофа не задела, — поясняет Бен Элвес, владелец одноименной галереи неподалеку. — Мы работаем с частными лицами и музеями по предварительным соглашениям. Это не то что люди заходят с улицы». Его галерея торгует классикой XVI — середины XIX в. Уютное чистое пространство, минимум мебели, под креслом маленькая породистая собачка. Его жена Рэйчел, специалист музейного дела с великолепным образованием, приехала из Америки и обратно возвращаться не собирается: «Америку [при Джордже Буше] стало не узнать». А Лондон, они твердо знают, сильный и независимый город. Хотя Рэйчел пережила пару очень неприятных часов, когда не могла дозвониться до детей и мужа, а ведь он едет на работу на автобусе как раз через Эджвер-роуд. Все равно никаких патриотических актов, дающих новые полномочия спецслужбам, тут не будет. И самого этого сентиментального патриотизма — «встанем как один за свою страну» — слава богу, не будет тоже. А ультраправая Британская национальная партия — «маргинальная кучка идиотов». Это вам не Франция, не без гордости подчеркивает галерист. Но тут ничего не сделаешь, добавляет Рэйчел, подозрительность растет. Она так и сказала: подозрительность. «Идешь — и смотришь по сторонам».
Проблема в том, что и люди разных культур из этого города — по сути, маленькой модели идеального Земного шара, где все живут, не мешая друг другу, — понимают, что и их мир можно разрушить, введя в него чуждые понятия вроде «национальности» или «конфессии». Они осознают, что сейчас, в эпоху символического террора, их уже разделяет незримая граница. Но чем эта граница глубже, тем более яростно они будут настаивать, что ее нет и никогда не будет.
Оригинал этого материала опубликован в журнале «Русский Newsweek».
