Как известно, Народ – он темный и малограмотный. В искусстве ни черта не смыслит, особенно в архитектуре, но везде суется со своим мнением, которого к тому же никто у него и не спрашивает. Все-то Народу что-то кажется, все ему мерещится – то красивое, это старинное, тут не рубить, там не сносить.

Ладно бы только в искусстве Народ не смыслил – в нем вообще мало кто понимает, кроме Губернатора, который как великий эстет животных в хохломе коллекционирует. Но ведь и с математикой у Народа никак. Вот вроде все элементарно: посчитай, сколько человек жильем обзаведутся, сколько квадратных метров продаст застройщик по рыночным ценам - и дураку станет ясно, что одна высотка – круче, чем три двухэтажных деревяшки, даже если они с мезонином, с мансардой и с художественной резьбой. Не можешь в уме посчитать – возьми калькулятор или на бумажке столбиком.

Но нет – Народ не считает, зато мнит себя большим умником и то бубнит недовольно, то и вовсе верещит как свинья резанная. Домов ему старых гнилых жалко. А ведь дома эти даже и не его, дома эти – Губернатора. Потому как Губернатор за все отвечает и все решает, всем распоряжается, а значит, и судьба домов сугубо в его надежных руках.

Уж Сорочинский-Ярмаркин даже однажды пересилил себя – вышел к Народу и попытался на пальцах ему все объяснить. Разложил пальцы веером и сказал великую речь.

- Ты, - говорит, - Народ, у нас кто? Может, ты Губернатор? Нет? Тогда, может, Инвестор с денежными мешками? Тоже нет? А может ты, Народ, купишь этот дом, в котором тебе искусство мерещится, и сохранишь его для будущих поколений ценителей бесполезной рухляди? Не можешь? Ну тогда, значит, Народ, ты – никто. А раз тебя нет, то и воплей твоих слышно не должно быть, посему заткнись. Мы тут делом заняты, и отвлекать нас нечего.

Казалось бы – так все популярно объяснил. Что тут еще может остаться непонятным? И все так логично, математически выверено. Сорочинский-Ярмаркин вообще большой знаток математики. Хотя супруга его в точных науках переплюнула: так глубоко их постигла, что больше не считает вслух – принципиально. Чтобы не сеять классовую рознь. Надо ведь с эдаким Народом-самодуром поосторожней, а то иной раз он болезненно реагирует на большие цифры.

Как ни крути, а выходит, что всякий ищет к Народу свои подходы. Супруга Сорочинского-Ярмаркина молчит, сам делает вид, что ничего не происходит - мол, пусть чернь верещит, раз иначе не может, а мы насладимся тишиной. Кондрат смотрит по сторонам, вытаращив глаза, и не знает, что делать – и Народ его пугает, и Сорочинский-Ярмаркин. Что же до Губернатора, то Губернатор был совершенно спокоен, да только помощники и советники его занервничали – ну как из-за всей этой ерунды рейтинг Губернатора пошатнется? Заразили они его своим волнением, так что Губернатор однажды не выдержал да и спросил у Народа: «А вы меня поддержите?»

Тут уж советники и помощники и вовсе затрепетали. Потому как – ну зачем такие вопросы Народу задавать, тем более, когда ему уже объяснили, что его нет и чтобы он молчал? Да и зачем поддерживать-то? Художники нужны хорошие, которые за умеренную плату все, что хочешь тебе нарисуют – и явку, и поддержку, и всенародное ликование еще до подсчета голосов и объявления результатов…

- Народ этот кого хочешь с ума сведет своими истериками - вон уж и Губернатор не выдерживает, - ужасаются помощники да советники. – Надо бы закон принять, запрещающий Народу рассуждать об искусстве. Пусть вон лучше Народ хрен в огороде растит, если ему больше заняться нечем.