Что мы знаем о политических убийствах
Серия громких политических убийств и покушений требует политических же интерпретаций. И первое, что нужно сделать в ситуации, когда прямых улик предельно мало, – отделить то, что мы знаем наверняка, от версий и подозрений. Версии и подозрения тоже полезны, это важные жанры для политической полемики, в политике вообще не бывает презумпции невиновности – все как раз наоборот. Однако чтобы сохранить голову, надо бы опереться хоть на что-то определенное.
Итак, что мы знаем?
Во-первых, совершенно ясно громкие политические убийства – это всегда вопрос о власти, а в нашем случае – вопрос о ее смене в районе 2008 года. То есть не исключено, что заказчики убийств Анны Политковской, Александра Литвиненко, авторы возможного покушения на Егора Гайдара – разные. И, похоже, что мотивы убийства Андрея Козлова уже совсем другие. Но в современных политических убийствах, как и в современном терроре, интерпретация и медиа-кампания – это главная половина дела. И здесь уже совершенно ясно, что убийства Анны Политковской и Александра Литвиненко используются в западных СМИ в рамках одной кампании. И контркампания кремлевской администрации тоже одна.
Во-вторых, понятно, что российская президентская власть входит в период политических кампаний в ослабленном состоянии, на грани плановой, давно предсказанной катастрофы.
Никогда еще не было ситуации, когда такой грандиозный объем договоренностей, конвенций, нитей влияния и рычагов администрирования сходились к одному лицу – президенту. Даже в советское время имелись не одна, а несколько вертикалей управления, был более или менее консолидированный правящий класс – номенклатура, было Политбюро, имевшее временами черты политического института. Но даже и тогда смена генсека – была катастрофой, причем такой, что однажды привела к смене системы и распаду СССР.
В 1996 и 1999 годах объемы государственного и окологосударственного бизнесов были не так велики – это были послекризисные ситуации, где власть стоила недорого. И к тому же в 1990-е власть была сконцентрирована не только в фигуре Бориса Ельцина: было более или менее самостоятельное (что-то решающее) правительство, более или менее существующий парламент, более или менее консолидированное региональное лобби, был клуб олигархов, наконец. Часть договоренностей могла продлиться и после смены президента, например, договоренность крупного бизнеса не стрелять друг в друга. Но даже и в 1996-ом страх смены первого лица был огромен и оправдан.
Сейчас ставки выросли неимоверно, правящие группы управляют бизнесом и являются игроками мирового значения (по крайней мере, в том, что касается энергоресурсов). Игра идет всерьез.
При этом все понимают, что каким бы ни был “преемник”, он должен будет освободиться в первую очередь от обязательств перед теми, кому он обязан приходом к власти, то есть от самых обременительных обязательств. Поэтому сейчас, когда борьба началась, договоренности лично с Владимиром Путинным упали в цене, а значит, начала сыпаться вся власть: соглашения перезаключаются на другом уровне, а в этом деле даже и убийство – средство. Все фантазии о том, что будущий президент будет номинальным, а реально управлять будет команда нынешнего президента, являются детским лепетом – так у нас не бывает.
В-третьих, именно этот эффект слабости и уязвимости власти пытаются продемонстрировать заказчики и/или интерпретаторы резонансных преступлений. Это все-таки пока еще именно демонстрация, а не тотальная война – в одном определенном смысле: ни одно из убийств и ни одна из его интерпретаций не грозит разрушением власти и страны. Действие более или менее локализовано (в некотором изуверском смысле слова). Так, убийства Анны Политковской и Александра Литвиненко рассчитаны прежде всего на резонанс на Западе, а не на вовлечение масс в России.
В отличие от этого, смена власти на Украине в 2004 году, в рамках которой было убийство Георгия Гонгадзе, отравление (или болезнь) Виктора Ющенко (а после – еще ряд странных смертей), все-таки вовлекла огромные массы людей в революцию, кроме того, что мобилизовала западные СМИ. В российской ситуации, в которой количество странных смертей уже больше (хотя до выборов еще полтора года), нет ничего, что бы делалось именно в рамках масштабной дестабилизации внутренней ситуации. Нет пока ни претендующих на доказательность разоблачений (аналога “пленок Мельниченко”), ни убийства, которое само по себе позволило бы мобилизовать массы внутри страны.
Мы пока имеем дело со знаками, демонстрацией серьезности намерений, которые в случае чего могут быть и продолжены в рамках уже настоящей бойни с вовлечением всей страны. В этом смысле меры безопасности наиболее популярным деятелям внутри страны нужно усиливать, поскольку демонстрируемый метод – это политическая провокация.
В-четвертых, на этой стадии борьбы можно отметить, что локальная цель преступников, играющих в борьбу за власть в России, – это дальнейшая дискредитация российской власти на Западе, что может, вероятно, быть выгодно различным силам и внутри, и вне нашей страны. В этом смысле точен (с поправкой на предыдущий пункт) вчерашний комментарий Анатолия Чубайса: “Чудом не завершившаяся смертельная конструкция Политковская – Литвиненко – Гайдар была бы крайне привлекательна для сторонников неконституционных силовых вариантов смены власти в России”. Этот вариант дискредитации мог быть выбран потому, что на данный момент фактор внешней легитимности для России существенен, в том числе и в связи с сомнительностью, “временностью” легитимности внутренней.
Итак, мы точно знаем, что вступили в полосу активной непубличной борьбы за власть, почти вне рамок каких-либо общих конвенций и договоренностей о правилах игры, с привлечением самых радикальных средств, на фоне ослабления единственной сильной политической институции в России – президента в связи с плановым уходом Владимира Путина. Мы имеем дело пока с политическими провокациями, направленными пока что только на внешнее ослабление власти, но с угрозой продолжения.
Для того чтобы конкретизировать ситуацию – мало улик, но одно понятно заранее. Когда имеешь дело с террором и крайним радикализмом, одними полицейскими методами не пройдешь, потому что большая часть эффектов страха, шантажа, мобилизации населения будет идти вне зависимости от того, насколько продвинулось расследование. Победить здесь можно только через содержание, через публичную политику. Либо путч, террор и распад, либо публичная политика всерьез.
Оригинал этого материала опубликован на ленте Полит.ру
