Искусство невозможного
«АПН – Нижний Новгород» представляет вниманию читателей фрагменты выступлений на очередном заседании «Нижегородского эксперт-клуба», прошедшего 21 февраля в конференц-зале газеты «Биржа» и посвященного теме «Нравственность и политика».
Дмитрий Стрелков, социолог:
Политика – искусство возможного. Точно так же она — искусство невозможного. Это просто два полюса, задающие некое пространство.
Я бы начал с анекдота, который, как мне кажется, заключает в себе некую квинтэссенцию типов отношения к этическому. Этическое, кстати, раскладывается на две части: на нравственность – персональный выбор человека, его понимание, некую тонкую грань, по которой он проходит в социальной реальности; и мораль, которая фактически симметрична политике и используется ей. Правильно было замечено, что мораль и политика в неких культурно-политических ареалах совпадают.
Анекдот такой. Братья Орловы после убийства очередного российского самодержца приходят к следующему российскому самодержцу — женского пола. Приходят они к этому самодержцу в юбке и говорят, кричат просто в голос: «Государыня-матушка, государя-то батюшку того-с, не уберегли-с!» Вот вам и все формы отношения политики к нравственности.
Первое, самое древнее, которое, собственно, начинает черпать нравственность в свои ресурсы, — героический авантюризм. Орловы – его классические представители и наследники. Их предок сшиб голову перед ним казненного на лобном месте, для того чтобы себе освободить место для казни. Дальше — игривый цинизм. Дальше — ханжество. Вот три основные формы отношения к этическому.
Политика в своем основании внутренне заряжена переходом от героизма к цинизму и ханжеству.
Да, героизм, безусловно, бывает с авантюрным оттенком. Зона героического – это ресурс харизматического героизма. Он может находиться в истории, может локально пребывать в неких формах, которые существуют рядом с нами. Бесспорно, каждый из нас в ближайшем историческом прошлом или даже в окрестностях, постаравшись, сможет найти героические персоны.
На эту тему много писал Шекспир. Шекспир — вот главный политический социолог, точнее, человек, который занимался вопросом соотношения нравственности, морали и политики. Ни одного произведения нет, которое не посвящено было бы драматизму этих взаимоотношений. Возьмите даже фантастическую «Бурю» — везде политика и нравственность.
Так вот, мы прекрасно знаем, чем это заканчивается. Героическое достаточно жестко очерчивается. Политика невозможного достаточно жестко очерчивается политикой возможного. Герои, ресурсами которых предпочитают пользоваться после их смерти, умирают. А дальше наступает политика возможного.
Предлагаю перейти к социологии, к характеристике того состояния, в котором находится наша элита. Арсенал политических средств мне в данном случае понятен. Это цинизм и ханжество. Даже если человек искренне находится в этой ситуации, он все равно находится в формате ханжества.
Я за последние пять лет присутствовал в нескольких политических проектах и наблюдал общение политических групп. При включенном наблюдении становится ясен и характер их интересов, и состав, и внутренняя вертикаль ценностей, и характер их общения, и язык. Язык очень точно попадает в ситуацию.
Я видел мэров двух крупных городов и их группы и характер общения, я видел парочку губернаторов, я видел парочку из администрации президента и я лично присутствовал при управленческих разговорах внутри группы, или мне приносили стенограмму, и мы обсуждали, как ведут себя люди.
Самая поразительная вещь – это некий обязательный жаргон, мат. Это мужская команда, это обязательно очень жесткие, беспощадные высказывания, это намеренная примитивизация речи. Есть так называемое оперативное управление – быстрое, стремительное. Это язык боевого мужского братства, где главное – не цели национального выживания или развития (они там тоже есть), но главная задача – это лояльность по отношению друг к другу.
Главный конфликт, который сейчас существует в российской политике, — это не конфликт нравственности и морали, а конфликт между легитимностью и лояльностью. Действующим элитам нужна лояльность во внутреннем кругу. Прежде всего, человек тестируется на лояльность. Он пропускается через систему социальных процедур, где язык – основная часть. Человек должен говорить на этом языке.
И отсюда наша драма жизни в современной Европе и в современном мире. Этот язык опускает мозги, опускает душу и закрывает наши элиты, как бы они ни барахтались, он закрывает их и нас вместе с ними, естественно. Он закрывает нас в некую нишу, потому что мы для Европы – действительно некое небезопасное, боевое мужское братство, от которого пахнет древностью.
