История и современность

Статья написана в
связи с проблемой единого учебника истории. Всем, кому небезразлично
духовное развитие российского общества, следует задуматься над
вопросом: с чего начинается русская история? В публикациях,
принадлежащих подавляющей части сотрудников российских академических
учреждений и вузов, можно прочесть о том, что начало древнерусской
истории отмечено пришествием в Восточную Европу скандинавов,
сыгравших ведущую или существенную роль во всех основополагающих
процессах и событиях древнерусской истории. Синонимами для этих
скандинавов в вышеупомянутых публикациях выступают
летописные варяги, которые одновременно
отождествляются и как норманны из
западноевропейских хроник, и как викинги.
Исторический обман, называемый норманизмом, является идейной основой
закостеневших историков-догматиков из советского времени.

Сегодня у
исторической науки стало больше свободы для критического анализа
концепции норманизма. Будем ли ждать, когда время все расставит по
своим местам, а пока продолжим учить российских школьников и
студентов по программам истории, созданным в XVI – XVIII вв.
для шведских учащихся с целью поднятия у них национального
самосознания? Российскому академическо – образовательному
коллективу, призванному создать проект единого учебника истории,
придется ответить на этот вопрос. Надо решить проблему своих истоков.
Причем это задача не только профессионального сообщества историков,
но и российского общества. Все мы должны внимательно отнестись к этой
проблеме. С этой целью написана данная статья.

Кратко о
позиции норманистов

1. Ведущая роль
скандинавов касается образования Древнерусского государства и
создания древнерусского института верховной княжеской власти. Как
представляется норманистам, договор с вождем викингских отрядов
Рюриком обеспечил контроль этих отрядов над водными путями от Ладоги
до Волги и тем самым заложил основы для возникновения
раннегосударственных структур, в первую очередь, — института
центральной власти у летописных приильменских словен. Соотвественно
этим же авторам, другой скандинавский вождь Олег захватил Киев и
таким образом, объединил восточноевропейский север с центром в Ладоге
и восточноевропейский юг с центром в Киеве, благодаря чему и возникло
Древнерусское государство, известное в науке как Киевская Русь.
Следует обратить внимание на то, что летописные князья Рюрик и Олег в
рамках данной версии теряют княжеское достоинство и предстают
безродными наемниками / завоевателями.

2.
Следующим вкладом варяго-норманно-викингов в древнерусскую историю,
согласно норманистам, было установление контроля над Балтийско –
Волжским торговым путём, открытие и функционирование которого
являлось результатом деятельности скандинавских купцов и воинов.
Якобы, именно благодаря деятельности скандинавов вдоль данного пути
вырастали торгово – ремесленные поселения и военные стоянки –
первые древнерусские предгородские поселения. В них бытовал
скандинавский этнический компонент, который притягивал «к себе
местную знать», вдруг осознавшую, что «здесь для нее
открывались широкие возможности обогащения». В результате
«усиливаются процессы социальной и имущественной дифференциации
в среде местных разноэтничных племен, укрепляются старые и возникают
новые потестарные структуры. Наконец, благодаря этому консолидируется
обширная территория, на которой в середине IX в. возникает первое
раннегосударственное образование»¹.

3.
Варяго-норманно-викинги принесли восточноевропейским славянам само
имя Русь из Средней Швеции или Рослагена (он же и Упсальский лен в
Свеяланде) /…./, что обосновывается лингвистическим
конструированием имени Русь из
др.-сканд. слов с основой на *roÞs- со значением ‘гребец,
участник похода на гребных судах’, каковое связывает имя Русь со
шведским Рослагеном через посредство финского названия Швеции Ruotsi,
Rootsi, для чего предлагались возможные исходные формы: др.-шв.
Rōdhsin – название жителей области Рослаген
(Roslagen<*RoÞslagen, совр. Руден-Roden на восточном
побережье Швеции) из др.-герм. *rōđs².

Эти
три пункта – ключевые точки опоры современных норманистов. До
какого-то времени проблема этноса и родины летописных варягов, а
также другие проблемы генезиса и развития древнерусской
государственности обсуждались с позиций различных точек зрения,
известных как дискуссия норманистов и антинорманистов. Теперь же в
российской исторической науке пытаются провозгласить единственно
правильное учение, три несущих столба которого указаны выше. В
научно-методическом журнале для учителей истории и обществознания
«История» (сентябрь 2011) редактором А. Савельевым было
объявлено, что норманнский вопрос давно перестал «обсуждаться в
профессиональных научных кругах». В 2012 г. в каталоге выставки
Государственного исторического музея, посвященной 1150-летию
зарождения Древнерусского государства, В.В. Мурашевой отмечено, что
проблему «о роли варягов, выходцев из Скандинавии… к
началу XXI в… можно считать решенной в рамках академической
науки»³.

Подобное
искусственное нагнетание «победы» адептами норманизма
лишь говорит об их ангажированности, а не отстаивании исторической
правды. И это тем более губительно для российской исторической науки,
что ни одна из приведенных выше трех опор норманизма не выдерживает
проверки на прочность теми фактами, которые появились в последние
десятилетия в распоряжении ученых. Объяснение тому очень простое –
ненаучная гносеология норманизма, оставшаяся совершенно скрытой от
российского общества. Дело в том, что истинным лоном норманизма были
историко-политические мифы шведских государственных и общественных
деятелей. Мифы эти зародились в период XVI – XVII в.в. и были
востребованы нуждами шведского государства и общества. Они вошли в
историю европейской общественной мысли под названиями готицизма и
рудбекианизма. История их и как феноменов западноевропейской
общественной мысли, и как шведских политических технологий осталась
совершенно неизвестной широким слоям российского общества: они
оказались замолчены, отметены в сторонку, заглажены вровень с полом.
Но как мидасовы уши, они выпирают изо всех норманистских «концепций»
и определяют их бесплодность. В сущности, «окончательная и
полная победа» могла быть объявлена норманистами только от
отчаяния, поскольку ничего у них за триста лет так и не решено: во
всем царит путаница и бестолочь.

Открою
непосвященным, что «профессиональные круги» так до сих
пор не определились даже в том, в какой форме совершалось пришествие
«скандинавов» в Восточную Европу. Одни говорят: это было
завоевание, завоевательная экспансия. Ну, да — , запальчиво возражают
другие. – Что же они так втемную завоевали, что ни в одном
источнике не отметились?! Нет, это были миграции колонистов из
Средней Швеции (она же прибрежная полоса Рослаген, она же –
Упсальский лен в Свеяланде).

Поскольку великая
миссия «скандинавов» в Восточной Европе ни в каких
письменных источниках не отразилась, то в работах современных
норманистов образ «скандинавов», вызываемый исключительно
силой воображения, представлен большим многообразием видов. Те, кого
манят батальные сцены, пишут о «военных отрядах скандинавов»,
о «викингских отрядах», о «дружинах скандинавов»,
о «норманнских дружинниках», о «движении викингов»
на север Восточно-Европейской равнины, а также об «экспансии
викингов». В результате этого фантомного, незамеченного ни
одним летописцем или хронистом, «движения» в Восточной
Европе создавался «фон скандинавского присутствия», споро
оформлявшегося в «норманнские каганаты – княжества»,
усеявшие всю Восточную Европу, но различимые только глазом
норманиста.

Более
умеренные норманистские авторы рисуют плавные спокойные сцены
«миграций свободного крестьянского населения, преимущественно,
из Средней Швеции»⁴ в
Восточную Европу, аналогичное заселению Америки. Иногда миграции
осуществлялись как «воинские и торговые путешествия викингов в
Киевскую Русь» или как «популяция норманнов,
распространившаяся по восточнославянским землям»⁵.

Правда,
время от времени, характеристики массового присутствия норманнов /
викингов на Руси сбиваются на оговорки о том, что «популяция
норманнов… была сравнительно небольшой, но влиятельной, захватившей
власть. Она внесла свой вклад в славянскую культуру, историю и
государственность…»⁶.
В учебнике для студентов российских вузов издания 2012 г. даже
сказано о шведской «земле росов» или Рослагене (Roslagen)
на восточном побережье современной Швеции⁷,
откуда «росы» и пришли в Восточную Европу.

Когда описываешь все
эти беспомощные умствования, триста лет циркулирующие в российской
исторической науке вне опоры на серьезный источниковедческий
фундамент, то невольно сбиваешься на иронический тон, хотя
по-настоящему, от них должно быть грустно, ведь этот суррогат
предлагают в качестве начала древнерусской истории и в академических
изданиях, и в школьных и вузовских учебниках.

У
суррогатной истории — суррогатные источники: доказательствами
основоположничества «скандинавов» в древнерусской
истории, по мнению норманистов, являются события западноевропейской
истории: «Скандинавы все завоевывали в Западной Европе! Каким
наивным надо быть, чтобы думать, что они не пошли завоевывать и
Восточную Европу!». На мой взгляд, подобный аргумент, говоря
языком юристов, недействителен, поскольку если событие происходит в
одном месте, совсем необязательно, чтобы аналогичное событие
происходило в другом месте. Но дело даже не в этом, а в качественной
разнице известных нам норманнских грабительских походов на Западе с
теми благостными картинами действий «скандинавов» в
Восточной Европе, образчики которых представлены выше. Эти различия,
безусловно, констатируются, поскольку их и слепой не заметит, но
никого в смущение не приводят и парируются заявлениями о том, что
«викинги, безжалостные грабители и пираты, наводившие ужас на
всю Западную Европу внезапными набегами, на территории Восточной
Европы сыграли иную, конструктивную роль – роль катализатора,
который способствовал ускорению социальных и политических
процессов»⁸.
До объяснений же того, почему «безжалостные грабители и
пираты», придя в Восточную Европу, вдруг стали выступать
какими-то «конструктивными катализаторами»,
«профессиональные круги» не снисходят. Вернее, немощны
они дать такое объяснение, поскольку объяснение может быть только
одно: картины экспансии или миграций «скандинавов» в
Восточную Европу – это исторический мираж, рожденный исходно
шведскими историческими утопиями.

Факты против
норманизма.

1. О
норманистской «прародине» Руси — Рослагене.

Согласно данным
геофизики, шведский Рослаген и как земля, и как имя в IX в. не
существовал вообще, ибо в то время находился под водой. Дело в том,
что Ботния в районе шведской прибрежной акватории, начиная с
послеледникового периода, обнаруживает любопытный феномен
постепенного подъёма морского дна и прирастания за счёт этого подъёма
новой суши, новой береговой полосы. По исследованиям шведских учёных,
уровень моря в районе, где сейчас расположен Рослаген, в IX в. был
минимум на 6 — 8 м выше нынешнего. Даже в XI — XII вв., как можно
прочитать у шведских исследователей, уровень моря был на 5 м выше,
чем сейчас. Нынешнее озеро Меларен было открытым заливом моря, а
значительная часть береговой полосы была островками, более или менее
выступавшими из воды.

Только в 1296 г.
шведский король Биргер Магнуссон обратил внимание на эту береговую
полосу Восточной Швеции, образовавшуюся из сросшихся каменистых
островков, и распространил на население ее северной части действие
существовавших тогда законов, предписав в специальном указе, что
отныне на население Северного Рудена (более раннее название
Рослагена) будет распространяться тот же закон, которому подчинялось
и население трёх основных внутриконтинентальных областей/фолькланд.
Однако в выборах короля население Рудена не участвовало, в выборах,
по-прежнему, участвовали только представители старых земель. Что это
означало? Это буквально означало, что к самому концу XIII в.
население этой части прибрежно – островной шведской области
увеличилось настолько, что его уже можно было обложить какими-то
повинностями – для этого и потребовался специальный указ, но
по-прежнему, было невелико и как бы сейчас сказали, интересного или
сильного электората не представляло. Поэтому считаться с ним, как со
значительной социальной силой и привлекать к выборам даже на рубеже
XIII-XIV вв. еще было рано.

Факт позднего
образования прибрежной полосы Руден / Рослаген (не ранее XI –
XII вв.) как ландшафта, пригодного для жизнедеятельности, делает
бессмысленными лингвистические усилия норманистов использовать эти
названия для теории, согласно которой они якобы уже в IX в. могли
превратиться в имя Руси. Тем более, что все лингвистические
комбинации, предлагаемые норманистами в этой связи, никогда не
выходили за рамки гипотез, против каждой из которых выдвигалась и
серьезная критика. Да и не решаются исторические проблемы
лингвистическими методами. Но геофизическая информация до российского
общества до сих пор не доведена. Зато за имя Рослаген норманизм
держится, по-прежнему, стремясь с помощью пресловутого
филологического метода доказать, что это было место исхода полчищ и
потоков, сыгравших решающую роль в древнерусской истории, и тем
самым, фактически, распространяя в российском обществе фальшивки типа
вышеупомянутого учебника образца 2012 г. для студентов –
историков с описанием шведской «земли росов» на восточном
побережье Швеции.

2.
Демографические исследования в «Средней Швеции»
раннесредневекового периода.

Кроме
Рослагена норманисты оперируют и более широким географическим
понятием «Средняя Швеция». В шведской историографии –
это историческая область Свеяланд или земля свеев, восточная часть
которой вокруг озера Меларен (примерно район нынешних Стокгольма и
Упсалы) является сердцем шведской государственности. Уместно
отметить, что согласно шведским медиевистам, создание шведской
государственности, начавшееся,
действительно, в Свеяланде, носило затяжной, длительный характер,
признаки раннего государства выявляются не ранее второй половины XIII
в. – начала XIV в. При этом подчеркивается вторичный характер
шведской государственности, питавшейся импульсами со стороны
европейского континента. Прежде всего это касалось представлений о
функциях королевской власти. Наиболее ранние предпосылки процесса
складывания государственности смогли выявить не ранее XI–XIV
вв. Развитие городской культуры в шведской истории относится также к
концу XIII в⁹.

Что
же касается так называемого викингского периода (800 – 1050
гг.), то шведские учёные сейчас сходятся во мнении о том, что на
раздробленной территории Швеции этого периода в рамках нескольких
исторических регионов имелось множество мелких правителей –
конунгов и хёвдингов / вождей¹⁰.
Таким образом, объединение этих исторических регионов в форме
объединения севера Швеции – свеев – с югом Швеции –
гётами – заняло несколько столетий.

Шведские
ученые размышляли о том, чем была обусловлена такая специфика
социополитической эволюции в Швеции, как длительно сохранявшая
автономность отдельных регионов и общин? Обратили внимание на то, что
среди механизмов, движущих социальную эволюцию, важнейшими являются
численность населения и рост его. Исследования динамики
демографического развития в Швеции в течение первого тысячелетия
показали, что в самом густо населенном районе того периода –
области Меларен количество поселений к концу викингского периода т.е.
к началу – середине XI в. достигало 4000¹¹.
Структура поселений и в это время была представлена отдельными
дворами, т.е. мелкими производительными единицами с одной семьёй,
иногда, с двумя. Приняв число членов семьи за 10, было получено
количество в 40 000 человек населения (на основе других расчетов,
максимум 45 000 чел.), предположительно проживавшего на основных
территориях области Мэларен к концу викингского периода, причем
данное количество населения было рассеяно на тысячах квадратных
километров и при отсутствии городской среды¹².

На основе
приведенных данных был сделан вывод, что отсутствие средовой
ограниченности было тем фактором, который ослаблял в Швеции стимулы к
политической интеграции над уровнем общины и обусловил замедленный
характер собирания шведских земель под властью одного правителя. Но
тогда этот же фактор не мог не помешать и осуществлению тех походов в
Восточную Европу, о которых грезят норманисты: ведь для этого тоже
требовалось собрать определенные силы под рукой какого-либо
предводителя свеев. Исходя из приведенных данных о численности
населении, нельзя серьезно отнестись и к рассуждениям о том, что
крестьянские колонисты из «Средней Швеции» могли
произвести какой-то эффект в Восточной Европе. Иными словами говоря,
версия норманистов о каких-то выходцах из Средней Швеции, которые в
IX в. прибыли в Восточную Европу преобразовали ее в Киевскую Русь,
совершенно оторвана от предпосылок реальной шведской истории того
времени.

3. Драккары,
драккары… тридцать тысяч одних драккаров.

Образ
удалых «скандинавов», открывших Балтийско –
Волжский путь и контролировавших его, бороздивших восточноевропейские
реки вплоть до Черного и Каспийского морей, создавших инфраструктуру
и городские поселения вдоль этого пути, что заложило фундамент для
первого древнерусского государства – это ядро всей
норманистской концепции. С неменьшей уверенностью создатели этой
концепции называют и тип судов, на которых осуществлялись данные
экспедиции. Это драккар, длинный корабль, известный по раскопкам в
Дании и Норвегии и пригодный для дальних морских плаваний, по поводу
которых даже поясняется, что именно на драккарах плавали викинги,
основавшие династию Рюриковичей¹³.
И это тоже миф, оторванный от реальной исторической жизни.

Результаты
исследований в рамках подводной археологии говорят совершенно
определенно о том, что например, путь из Балтики до Днепра, и по
Днепру до Черного моря не мог быть выполнен на традиционных
скандинавских килевых судах с несущей клинкерной обшивкой из-за их
технических особенностей. Прежде всего, такие суда не смогли бы
преодолеть пороги. Их длинные корпуса с выступающим вниз на 40 –
50 см килем в принципе не имели возможности пройти между торчащими
вдоль русла многочисленными камнями. Кроме того они слишком много
весили. Известно, что собственная масса датируемого 850-ми гг. судна
из Гокстада составляла 9 т, а вместе с экипажем, провиантом и оружием
– 18 т при осадке пустого корпуса на 0,75 м, а загруженного –
на 0,9м. С экипажем в 70 человек при волоке даже пустого корпуса на
долю каждого приходилось бы по 130 кг веса. Но ни поднять такой груз
на плечи, ни толкать его по настланным бревнам физически невозможно.
И, уж тем более, экипаж не мог поднять такой груз на крутые
днепровские берега и тащить его 9 км в обход порога по прибрежным
холмам. Известен только один тип судов, который соотвествует
требованиям судоходства по восточноевропейским рекам, поскольку он
создавался он именно для обеспечения перевозок по трассам, включающим
мелководные реки и волоки между ними. И это – славянские
«струги»¹⁴.

Аналогичные
выводы имеются в работах шведских подводных археологов: известный на
сегодня археологический материал не содержит доказательств популярных
ранее представлений о том, что скандинавы путешествовали по Руси на
клинкерных судах викингского типа. Нет и надежных свидетельств
письменных источников¹⁵.
Кроме того, исследования шведской подводной археологии показали, что
на сегодняшний день в шведских водах не обнаружено кораблей
викингского периода, аналогичных тем, что обнаружены в Дании и
Норвегии. Есть много находок малых судов (лодей) длиной до 9,5
метров, но эти суда не пригодны пересекать морские пространства, они
пригодны только для каботажного плавания.

Но тогда все
вышеперечисленные, а также не названные здесь «аргументы»
норманистов о «русах» — выходцах из Средней Швеции
рассыпаются как карточный домик: имя Руси от шведских гребцов,
контроль на Балтийско-Волжским путем, названия Днепровских порогов,
якобы читаемые из др. – сканд. — все плывет по воде и исчезает
за горизонтом переливчатой фантазии. Свеоны из Бертинских анналов,
как и предполагалось многими, должны были быть другим народом с
именем, сходным с именем свеев.. И так пребудет до тех пор, пока не
обнаружаться подходящие плавсредства, на которых свеи могли бы
пересекать Балтийское море.

Единый
российский учебник истории по шведской программе 18 века?

Итак, все опоры, на
которых норманизм утвердил начала древнерусской истории, стоят на
песке и рушатся при первой же проверке фактами. Как же
«профессиональные круги» могли зайти в такой
теоретический тупик? Предложу в качестве ответа исторический
материал, с помощью которого обнаруживается гносеология норманизма.
Но напомню сначала высказывания относительно будущего учебника
истории России, сделанные лицами, отвественными за российское
образование и науку

По мнению министра
образования и науки Дмитрия Ливанова, общенациональный учебник
истории должен занять центральное место в новой системе подготовки
учеников. Помимо обучения, в него должна быть заложена воспитательная
функция – она «призвана нести детям ценностную нагрузку,
создать у них единый исторический, культурный, моральный багаж,
который сыграет важную роль в формировании российской идентичности,
любви к родине и гордости за ее историю».

Министр культуры
Владимир Мединский особо подчеркнул, что учебники истории должны
создаваться на основе результатов научных исследований: «Все,
что написано в учебниках истории, должно быть многократно выверено
учеными, оценено с разных точек зрения, пройти все необходимые
экспертные фильтры».

Директор Института
российской истории Ю.А. Петров напомнил слова героя из старого фильма
«Доживем до понедельника»: История – это
наука, которая делает человека гражданином. По словам Петрова,
гуманитарный блок, т.е. история, язык и литература являются решающей
основой гражданского воспитания новых поколений.

Но ни одна из
вышназванных задач не сможет быть осуществленной, если история России
начального периода будет открываться норманистскими концепциями,
образцы которых были приведены в начале статьи. И причина проста. Как
было продемонстрировано выше, ядро норманизма не соотвествует
результатам современных научных исследований, чему также имеется
естественное объяснение: норманизм сформировался как часть и
следствие шведских политических мифов XVI – XVIII вв.,
создаваемых либо непосредственно по заказу шведского государства,
либо при его горячей поддержке. Вот вкратце история его истоков.

Создание
национальной истории и позитивное изображение исторического прошлого
своей страны, инициированное политиками и общественными деятелями
Западной Европы, начиная с XVI в., приобрело в западноевропейских
странах значение важнейшего ядра политики и стало использоваться как
элемент науки управления обществом. В основу этой деятельности была
положена мысль использовать идею «светлого прошлого»
своей страны или позитивное изображение исторического прошлого народа
как новую информационную технологию и использовать её в качестве
фундамента объединительной национально-политической идеологии для
формирования здоровой нации. Мысль эта зародилась в Италии и
постепенно оформилась как итальянский гуманизм XV в. , изначальная
задача которого состояла в том, чтобы использовать позитивное
изображение исторического прошлого итальянцев как элемент управления
для объединения разрозненных итальянских городов и областей в
национальное государство. Именно с именами итальянских
государственных деятелей связано развитие и введение новой системы
гуманистического образования studia humanitatis, от которого пошло
название гуманизм эпохи Возрождения.

С
XVI в. в процесс воссоздания славных картин исторического прошлого
своих стран были вовлечены североевропейские страны – Германия
и скандинавские страны. Но в них в рамках данного процесса сложилась
традиция приписывать своим странам величественное древнее прошлое,
основанное на фантазиях. Фантазиями был изначально пронизан так
называемый готицизм – течение в западноевропейской исторической
мысли, стремившееся реконструировать историю древнего народа готов,
на родство с которыми претендовало немецкоязычное население Священной
Римской империи, т.е. население Германии и ощущавшие свое родство с
ним представители образованных слоев скандинавских стран. В лоне
готицизма стал твориться миф о величии общего гото-германского
исторического прошлого¹⁶.

Особая роль в
начавшейся реконструкции великого гото-германского прошлого выпала
Швеции, поскольку юг Швеции носил название Гёталанд, и эту область по
созвучию стали связывать с прародиной древних готов. И маленькая
Швеция оказалась в центре внимания широкой западноевропейской
общественности того времени, что было очень под стать интересам
влиятельных людей Швеции. Дело в том, что с конца XIV в. Швеция
находилась в унии с Данией и Норвегией, т.е. у всех трех стран был
один король. В Швеции многие считали, что этим ущемляются интересы
страны, что унию следует разорвать и восстановить суверенную
монархию. Для всякого действия требуется культурно –
идеологическое обоснование. А что могло быть в этой связи лучше
доктрины, обосновывашей уникальность Швеции как прародины готов?
Героическое прошлое готов как прямых предков королей Швеции –
это было как раз то, что нужно. При поддержке королевской власти
данная идея быстро стала утверждаться в шведской историографии.

Но еще острее
потребность в картинах великого прошлого Швеции проявилась после
того, как уния распалась. Шведский король Густав Ваза получил в
управление страну, разоренную и залитую кровью. В стране продолжали
вспыхивать локальные восстания, введение лютеранства вызывало
протесты. Королю как воздух нужна была объединяющая страну идея. И
естественно его взор обратился к той же самой информационной
технологии, что разработали итальянские политики более ста лет назад:
Густав Ваза понял необходимость предъявить Европе и шведскому
обществу исторический труд, который прославил бы по полной программе
величие древнешведской истории и одновременно дал бы его новой
династии древние корни, идущие от самих готских королей. Такой труд
был, естественно, создан, и утвержден приказом короля как официальная
история Швеции. Это была «История всех готских и шведских
королей» Иоанна Магнуса, представлявшая из себя пространное
историческое полотно в жанре свободной фантазии. Под пером И. Магнуса
древние гото-шведы, покинув Скандзу-Скандинавию, вступили на путь
блистательных побед сначала на Балтике, создав здесь гигантскую
готскую державу, управляемую могущественными гото-шведскими королями,
которых ни один источник не знал. Далее шведо-готы на страницах
Магнусова труда продолжили свою блистательную историю в южных землях,
пройдя всю Восточную Европу огнем и мечем, а в Причерноморье взяли
себе новое имя скифов. Готицизм развил методику спокойно приписывать
себе историю других стран и народов, когда материала собственной
истории было маловато.

В этом было отличие
готицизма от итальянского гуманизма: если у итальянцев их «светлое
прошлое» в виде античности существовало в реальности, и
итальянские гуманисты только высветили в нем все позитивное и
героическое, то в древнешведской истории, например, никакого гото –
шведского величия не имелось и близко. Даже и готы выходили совсем не
из Швеции, как сейчас считают шведские медиевисты. Все было чистейшей
выдумкой, фантомом. Но в отсутствие источников разрабатывалась иная
методика, например, манипулирование именами и названиями. Многие
известные герои древности, заявлял Магнус, были шведо-готского
происхождения, но их шведо-готские имена оказались искаженными в
последующем историеписании. Например, имя героя сказаний о Троянской
войне Телефа – это искаженное греками готское имя Елефф,
которое до сих пор встречается в Швеции. Таким образом, наделенный
«скандинавским» именем, герой Троянской войны Телеф
причислялся к предкам правителей Швеции. Этот пример показывает, что
готицизм с самого начала не имел научного характера. Но готицизм –
предтеча норманизма, и гераклид Телеф, преврашенный в «шведа»
Елеффа, — это предтеча летописного Рюрика, таким же образом
превращенного в «скандинава» Хрерика.

На изображении
великих подвигов древних шведо – готов стали воспитываться
поколения шведов вплоть до конца XVIII в., и шведское общество
уверовало в свое древнее величие полностью. Этот исторический миф
показал себя хорошим средством управления обществом: пусть сегодня мы
маленькие и сидим на подгнившей свекле и овсяной затирке на воде,
зато какими блистательными и большими мы были в нашей древней
истории! Но со временем он стал использовался также и для обработки
шведского общества при подготовке крупных внешнеполитических
операций. Например, при коронации шведского короля Густава II Адольфа
в 1617 г. был устроен настоящий маскарад: король был облачен в
фантазийные рыцарские доспехи, долженствовавшие представлять костюм
легендарного короля готов Берика, и призвал своих подданных идти по
стопам Берика на завоевание земель по другую сторону моря. А в 1630
г. при вступлении в Тридцатилетнюю войну Густав II Адольф в своей
речи перед шведской аристократией провозгласил уже без всякого
маскарада: мы – потомки великих готов, которые покорили и
завоевали весь мир! Так, выдуманная история Иоанна Магнуса
использовалась и для воспитания новой шведской идентичности,
отвечавшей потребностям шведского национального государства, и в
качестве идеологической опоры в военной пропаганде.

Мысль о том, что
предки шведов – это знаменитые готы, корень всей великой
германской культуры, показала себя очень продуктивной политической
технологией, поэтому государственная мысль Швеции в начале XVII в.
создала на ее основе новый информационный продукт. В 1610 –
1613 гг. высокопоставленный шведский сановник и деятель культуры Юхан
Буре неожиданно заинтересовался древнегреческими мифами о гипербореях
и их интерпретацией у нидерландского ученого И. Горопиуса.
Современный шведский исследователь Ю. Нордстрем полагал, что
увесистый фолиант книги Горопиуса о гипербореях был подарен Буре
королем Карлом IX. И судя по той чрезвычайной активности и
поспешности, с которой гиперборейские мифы стали препарироваться и
самим Буре, и его ближайшим окружением – учениками,
соратниками, книга эта была передана с соотвествующим наказом:
создать новый политический миф, развивающий и дополняющий миф о
шведо-готах. Этим новым мифом стал миф о том, что под именем
гипербореев из древнегреческих мифов были также описаны предки
шведов.

Сначала эта идея
получила распространение в кружке литераторов, близких к Буре: стали
создаваться труды, где обосновывалось, что у шведов было великое
гиперборейское прошлое, что имя легендарной Гипербореи из трудов
античных авторов имело скандинавское происхождение, также как и имена
древнегречески богов и героев, если все их правильно интерпретировать
филологически, например, за именем гиперборейского мудреца Абариса
можно увидеть испорченные шведские имена Эварт или Иварт.
Следовательно и сама Гиперборея была создана трудами скандинавов,
конкретно — предками шведов. Понять все подспудное содержание этого
чрезвычайного историозодчества можно, если взглянуть на начерченный
рукой Буре эскиз карты Скандинавского полуострова (хранится в его
архиве в одной из библиотек Швеции). На этом эскизе область Меларен
или историчекая земля свеев (а также излюбленная норманистами Средняя
Швеция) названа как Гиперборея. Из этой вымышленной Гипербореи лёгким
пунктиром наметил Буре легендарный путь гипербореев – свеев
через всю Восточную Европу к устью Танаиса и далее – в Черное
море. Именно этим путем, намеченным Буре, и по сей день гребут не то
полчища, не то колонисты из Средней Швеции по незнакомым
восточноевропейским рекам, закладывая основы древнерусской
государственности, ставя города, создавая институты верховной власти.
И все эти деяния также реальны, как шведская Гиперборея Буре в
Средней Швеции.

Эскиз карты Буре
следует наложить на политическую обстановку Смутного времени,
высветив особо политические амбиции Карла IX, а затем его наследника
Густава II Адольфа в русских землях, захват шведами Новгорода летом
1611 г., интриги шведского двора вокруг московского престола и
шведского «кандидата» на московский престол юного принца
Карла Филиппа. Тогда станет понятно, что политтехнологи из окружения
Буре привлекли гиперборейские мифы для того, чтобы создать новейшую
версию «истории» Восточной Европы, где
основоположническая роль с самого древнейшего периода отводилась бы
предкам шведских королей. То, что такой заказ был озвучен в той, или
иной форме и исходил именно от первого лица государства,
подтверждается рядом других обстоятельств.

В частности, именно
в это время, а конкретно, в связи с переговорами в Выборге в августе
1613 г. между новгородскими послами и шведской делегацией шведами был
подделан официальный отчет о переговорах, куда были вставлены слова
от имени руководителя новгородского посольства архимандрита Киприана,
который якобы заявил, что «новгородцы по летописям могут
доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик».
Позднейшее сличение этого фальсификата с неофициальными записями,
которые также велись на переговорах, обнаружило подделку: Киприан
всего лишь отметил, что «…в старинных хрониках есть сведения
о том, что у новгородцев исстари были свои собственные великие
князья… так был у них собственный великий князь по имени Родорикус,
(от рода) из Римской империи», т.е. подчеркнул древние
высокородные корни русских князей, как это бывает принято на
дипломатических переговорах. Но в образованных кругах Европы получили
хождение «сведения» из сфальсифицированного протокола. В
1671 г. шведский историк Ю. Видекинд опубликовал «Историю
десятилетней шведско-московитской войны», где привел «слова»
Киприана о Рюрике из Швеции. Ему, естественно, поверили: как же, ведь
Видекинд приводил «подлинные» архивные материалы. То, что
шведский протокол был сфальсифицирован, давно известно в науке,
однако именно фальсификат протокола продолжает циркулировать в ряде
норманистских работ.

Во-вторых,
в 1614 – 1615 гг. была издана в Стокгольме работа шведского
дипломата в Москве П. Петрея «История о великом княжестве
Московском», в которой автор впервые в историографии,
неожиданно заявил, что варяги из русских летописей должны были быть
выходцами из Швеции. Неожиданно потому, что эти слова шли вразрез как
с распространённой в XVII в. немецкоязычной историографической
традицией (Мюнстер, Герберштейн), выводившей варягов с
южнобалтийского побережья, из Вагрии, так и противоречили
опубликованному двумя годами ранее собственному труду Петрея о
древних гото — шведских королях в духе Иоанна Магнуса, где в
рассуждениях о древнерусской истории он упомянул о приходе Рюрика,
Трувора и Синеуса из Пруссии. Петрей не писал свои опусы для того,
чтобы обогатить науку. Он был типичным придворным карьеристом,
создававшим политически корректные тексты. Было политически корректно
написать о великих гото-шведах в духе Магнуса, где летописный Рюрик
упоминался как эпизодическая фигура, и Петрей пишет такой
верноподданический труд. Повеяло новым политическим курсом,
нацеленным на древнерусскую историю, то в шею Рюрика из Пруссии, и на
сцену Рюрика из Швеции! А почему бы и нет? Если уж гипербореи имели
древнешведское происхождение, то кто мешает вывести из Швеции и
летописных варягов? А доказательства – это пустяки, не стоящие
внимания! Доказывал И. Магнус древнешведское происхождение гераклида
Телефа, перевернув его имя на шведского Елеффа? Доказывали литераторы
из окружения Буре древнешведское происхождение гиперборея Абариса,
переворачивая его имя на шведское Эварт? Петрей взял и написал: а имя
Рюрика – это тоже какое-нибудь испорченное шведское имя,
например, Эрик или Родрик¹⁷.
Только и дел!

В течение всего XVII
в. все шведские историко-политические мифы о шведо-готах, о
шведо-гипербореях и шведо-варягах продолжали успешно развиваться, но
особое значение приобрел миф о шведо-варягах. Он получил абсолютный
приоритет в обстановке после Столбовского мира, которым, как
известно, завершилась русско – шведская война, и по которому
Швеция отторгала русские города Ивангород, Ям, Остров, Копорье,
Корелу, Орешек с уездами и всю Неву, в силу чего русские отрезались
от Балтийского моря и теряли исконное право свободной торговли через
Балтику с рынками Западной Европы. Столбовский договор, провозгласив
свободу торговли, ограничил торговлю русских требованием торговать
только со шведскими подданными. В общем, такая вот свобода: все
свободны, но только на наших условиях! Основной интерес Швеции во
всех этих делах составляло зерно, хлеб, т.е. те продукты, которыми
издревле была богата Русь и которые чуть не до XX в. были дефицитом
на Западе. Можно сказать, что русское зерно было в то время чем-то
вроде нынешних энергоносителей.

Шведские
подданные получили возможность скупать русский хлеб в Балтийских
портах по низкой цене и затем перепродовать его на амстердамской
хлебной бирже по западной цене. Разница получалась десятикратной, так
что шведские подданные имели хороший бизнес. Прибавьте сюда шведскую
таможню в балтийских портах. Как писали исследователи данного
вопроса, фискально – паразитическая эксплуатация
североевропейской торговли была одним из главных источников шведской
казны этого периода. Шведская корона обирала русскую торговлю хлебом
и чеканила талеры из свежего балтийского ветра¹⁸.

В этой обстановке
было очень важно подтвердить, что варяги были одним из предков
шведов, которые в далекой древности, якобы завоевали, организовали и
обложили налогами восточноевропейских славян. Да, дескать, мы обираем
сейчас русскую торговлю хлебом, так мы и всегда здесь деньги
собирали, ещё в те далекие, варяжские времена. Это
историко-политическое мифотворчество достигло своей вершины в
«Атлантиде» шведского литератора XVII в. О. Рудбека (1630
– 1702), который собрал в томах своего труда все нелепости об
основоположничестве шведских предков в древнегерманской,
древнегреческой и древнерусской культуре. Этот труд воспринимался в
Швеции как святыня, сравнимая только с Аугсбургским символом веры.

Когда же ход
Северной войны вернул русским исконное право самим торговать на
Балтике, то мысль о шведском происхождении варягов достигла еще
большего расцвета в Швеции, поскольку подогревалась болью от
потерянных денег и искала утешения в картинах прошлого величия: да,
сейчас мы деньги потеряли, зато как мы их собирали в древности! К
тому шведская корона вплоть до начала XIX в. не оставляла попыток
вернуть земли, на которых был построен Санкт-Петербург.

Особую роль в новых
историографических поисках сыграли шведские военные и другие шведские
подданые, оказавшиеся в плену в России во время Северной войны.
Ущемленная национальная гордость возвращавшихся из плена шведских
подданных явно искала утешения в исторических экзерсисах.

Один из таких
шведских деятелей, оказавшихся в России в период Северной войны, по
имени Хенрик Бреннер и придумал идею о связи имени Русь с финским
наименованием шведов «rotzalainen». Сам он был рожден на
территории Финляндии, был финскоязычным, но историю учил по шведским
учебникам, а в них было сказано, что предки финнов заселяли Восточную
Европу вплоть до Дона задолго до других народов, а предки шведов их
покорили и собирали с них дань, а славяне где-то попозже подтянулись.
В соответствии с этой логикой Бреннер и стал утверждать, что все
названия в Восточной Европе были даны финнами, включая названия рек,
народов и др. Так, он пытался соединить название реки Русы, «которая
впадает в Ильмень», с именем Руси, но потом остановился на
названии шведской области Рослаген «Rodeslagen», от
которой, по его мысли, финны стали назвать шведов «rotzalainen»
или «rossalainen».

Через
несколько лет после Бреннера шведский профессор Арвид Моллер подтянул
к этому конструированию и финское Руотси. В 1731 г. он защитил
диссертацию «Dissertatio de Waregia (Wargön)», в
задачу которой входило опровергнуть аргументацию, доказывавшую
происхождение варягов из Вагрии (C. Мюнстер, С. Герберштейн, М.
Стрыйковский, Дюре, Б.А. Селлий, Б. Латом, Ф. Хемниц, Г. Лейбниц и
др.) Моллер собрал в кучу все, что имелось по вопросу «доказательств»
происхождения Руси из Швеции, и выстроил следующую цепочку: Roxolani
или Russi произошли от Ruotsi – финского названия Швеции.
Привлечение финского Руотси Моллером объясняется тем, что он, вслед
за Бреннером, верил, что славяне позднее шведов добрались до
«Holmgard» или «Gardarrike», поэтому, по его
убеждению, «варварское» население в Холмогардии, над
которым господствовали шведские наместники, составляли только финны,
говорившее, соотвественно, по-фински¹⁹.

Таким образом, в
промежуток времени от Столбовского мира до завершения Великой
Северной войны в течение ста лет в Швеции было выстроено практически
все, что мы встречаем в работах норманистов, и все это, как сейчас
говорят, конструктивы, т.е. проще говоря, выдумки. Для Швеции эти
конструктивы имели смысл: через картины величественного прошлого,
пусть хоть вымышленного, шведское государство стремилось выработать и
укрепить национальное самосознание шведов и сплотить их как нацию.
Выдуманная древнешведская история входила во все образовательные
программы, по ней учились поколения и поколения шведов того времени.
Но почему по сколкам с этих программ должны учиться российские
школьники и студенты в наше время?

Шведские
конструктивы и современный норманизм.

Конструктив 1 –
это конструктив о варягах и Рюрике из Швеции, из того же Рослагена,
которого не было. Поскольку имя Рюрик не носил ни один из шведских
правителей, то Рюрик в шведском конструктиве потерял свое княжеское
звание и сделался безродным наемником, который пришел в Приильменье
не то как завоеватель, не то как контрактник по договору. Так до сих
пор норманисты и путаются: не то завоеватель Рюрик, не то
контрактник.

Конструктив 2 –
это конструктив о норманнах из Скандинавии. Западные хроники по
истории Западной Европы с конца VIII в. по начало XI в. полны
описаний масштабных военных действий, которые осуществлялись теми,
кого они называли норманнами – северными людьми. Норманнские
походы представляют из себя военные операции, вполне сравнимые с
операциями на западном фронте во время Второй мировой войны. Вот
этих-то норманнов шведские историки, воспитанные на образах великих
шведо-готских и шведо-гиперборейских походах, в начале XVIII в. также
приписали к собственной истории. Тогда же и придумали байку о том,
что шведо-норманны действовали на Востоке Европы. Дескать, западные
хроники упоминают, в основном, предков датчан как норманнов, но
Восток Европы хроники не описывали, значит ясно, там были мы!
Древнерусские летописцы нас тоже не описали? Ну, кто ж верит
древнерусским летописцам: все перепутали, замолчали, не заметили. А
предки шведов там обязательно были, тому порукой наше шведо –
готское и шведо – гиперборейское прошлое!

Выдуманные норманны
– скандинавы заслонили от нас историю норманнских походов во
всей полноте. Военные действия норманнов были слишком масштабны,
чтобы координироваться, финансироваться, обеспечиваться малолюдным
населением стран Скандинавского полуострова. За этими походами в
качестве координатора стоял еще кто-то. В пояснение позволю себе
провести параллель с нашими днями. Например, на территории Западной
Европы какой-либо крупный военный организатор – Евросоюз или
НАТО проводят военные операции, в которых участвуют силы многих
стран, в том числе и скандинавских стран. Но представить, что
подобные крупные военные операции общеевропейского масштаба могли бы
быть обеспечены только силами стран Скандинавского полуострова,
невозможно. Так же было и более тысячи лет тому назад. Так что среди
норманнов выходцы со Скандинавского полуострова, безусловно, были, но
только скандинавами состав норманнских войск ограничиваться не мог.

Коструктив 3
– викинги как скандинавы. Правда, этот «предок»
в отличие от первых двух, был создан коллективным трудом шведских,
датских и норвежских поэтов – романтиков и общественных
деятелей начале XIX в. Собственно, слово викинг означает
пират. Оба слова в скандинавских языках заимствованные: пират
– из латыни, а викинг ранее всего, с века VIII отмечается в
старофризском, староанглийском языках, в ирландском именослове. Из
чего ясно, что оно появилось в связи с пиратством в водах Атлантики,
охватившим западное побережье Атлантики и Британские острова ещё с
середины первого тысячелетия н.э.

Пару сотен лет
спустя это слово начинает обнаруживаться и в лексике жителей островов
в западной части Балтийского моря в связи с тем, что там к этому
времени сложился свой пиратский угол — как бы местная «Карибия»,
т.е. какая — то часть западноевропейского пиратства, известного на
Атлантике чуть ли не с эпохи Великого переселения народов, сделала
часть островов на западе Балтики своей постоянной базой. Пираты –
сообщество международное без конкретной родины, хотя в истории
пиратства в отдельные периоды выделялись английские пираты или
итальянские и французские, породившие даже соответствующие
наименования на своих языках – корсары, флибустьеры — а
сегодня, например, говорят о сомалийских пиратах. Понятно также, что
среди разношерстного пиратского братства были и скандинавы.

Но пираты — викинги
не состояли исключительно из них и вообще не выступали как
общескандинавский феномен. Например, ведущим шведским писателям XVI
в. слово викинг было незнакомо, по крайней мере, они
его не использовали. Они использовали латинское пират. Собственно,
понимание слова викинг как обыкновенный пошлый пират господствовало в
учёных кругах не только Швеции, но и Дании, и Норвегии вплоть до
начала XIX в.

Но с начала XIX в.
волна европейского романтизма захватила и страны Скандинавского
полуострова. Старые идеи романтизированного патриотизма обветшали,
национальный миф нуждался в свежей крови, и общественные деятели
скандинавских стран стали формировать тот образ «общескандинавских»
викингов, который знаком нам сейчас: в шлемах с рогами и под
полосатым парусом. Для формирования викингского мифа, как и ранее,
были позаимствованы атрибуты из историй других стран. Викингский шлем
с рогами был позаимствован из галльской культуры и из культуры
древнего народа кимвров. Такие шлемы были обнаружены археологами на
европейском континенте и оценены как ритуальные. Использовать такие
шлемы в походах вряд ли возможно: неудобно в походах с рогами-то. Все
шлемы, обнаруженные на территории Скандинавии, рогов не имеют.

Когда новая мифо –
идея о шведо-варягах окончательно сформировалась в Швеции, то её
творцам захотелось получить для неё такое же международное признание,
какое в свое время получили идеи о шведо-готах и шведо-гипербореях. С
начала XVIII в. идеи о шведо-варягах усиленно распространялись
шведскими деятелями культуры среди западноевроопейских и русских
ученых, в частности, через переписку с ними. Можно предположить, что
Бреннер в бытность его в России попытался заинтересовать своими
фантазиями о великом прошлом предков шведов в русской истории
русского историка Татищева, поскольку они были знакомы и общались. Из
трудов Татищева можно сделать вывод о том, что он не воспринял этого
фантазирования, отсюда, наверняка, и ядовитая нелюбовь норманистов к
Татищеву по наши дни.

На Татищева рассказы
о великих предках шведов в древнерусской истории не могли
подействовать, поскольку Татищев древнерусскую историю знал, а вот на
такого ученого мужа, как немецкий востоковед Байер, подействовали. С
Байером в течение многих лет вели переписку шведские историки. В этих
письмах они рассказывали, в том числе, и о своих идеях по поводу
шведо – варягов. И так как Байер ничего по русской истории не
знал – он изучал восточные языки, то все рассказы шведских
коллег принял за чистую монету. Контакты шведских историков с Байером
приобрели особый смысл с приглашением Байера в 1726 г. в Петербург, в
учреждавшуюся там Академию. Здесь стоило бы попутно заметить, что в
истории русской мысли издревле можно увидеть стремление к познанию
научного опыта в других странах, т.е. это не было положено только
петровской эпохой. Однако обмен опытом не всегда приносит однородный
результат. Так, западноевропейский научный мир XVIII в. содержал в
себе как искру божью подлинной науки, так и тяжкий груз утопий, о
которых рассказывалось выше. Часть этих утопий российская
историческая наука и получила благодаря приезду Байера в Петербург.

Шведские коллеги
стали посылать Байеру все новинки, касавшиеся их фантазий о шведо –
варягах, поощряя его на написание собственных работ по данной теме.
Идея эта постепенно стала занимать Байера, и в 1735 г. он опубликовал
небольшую по объёму статью «О варягах», где использовал
около десятка шведских авторов, переписав, фактически то, что в
течение около 100 лет разрабатывалось в шведских академических
кругах. С этой статьи норманисты традиционно начинают историю
норманизма. Но как и в случаях с другими утверждениями норманизма,
это не вся правда. Практически, все норманистские идеи были развиты
за сто лет до Байера, в Швеции, и Байер был только их пропагандистом.
Современные же норманисты являются пропагандистами Байера –
ничего своего они не породили.

* * *

Итак, три опоры
норманизма: о Руси из шведского Рослагена, о безродном наемнике
Рюрике, не то завоевателе, не то контрактнике, о варягах как
скандинавах-викингах есть отпочкование от шведских конструктивов.
Выяснение причин их долгожительства в российской исторической мысли –
вопрос особого значения.

Человеческое
сознание подвержено влиянию фантазий и утопий, особенно, если они
поддерживаются политическими или влиятельными общественными силами.
Иногда у некоторых российских авторов встречается утверждение, что
вот, дескать, в России, начиная с конца XVIII в. на троне сидели
«немцы», поэтому они поддерживали норманизм. На мой
взгляд, это совершенно неверно. В современном российском обществе
потеряно понимание того, что собой представляли наследные правители,
преемственность власти которых освящалась тысячелетней традицией. На
троне Российской империи сидели православные государи, следовательно,
— русские. Российский императорский дом был связан династийными узами
со всеми (или с большинством) европейских династий. Любой
представитель в системе этих династийных связей мог сделаться
монархом в той или иной стране и приняв ее веру, стать «немцем»,
«шведом» или «греком». Наследного монарха
бессмысленно определять по ДНК – генеалогии. Вспоминается
интервью с супругой короля Греции Константина II Анной –
Марией, показанное по шведскому телевидению. Перед её отъездом в
Грецию мать, королева Дании Ингрид, урожденная шведская принцесса,
напутствовала свою дочь так: как только ты ступишь на землю Греции,
ты – гречанка, иначе ты никогда не станешь достойной королевой.

Никаких конкретных
сведений о том, что норманизм российских историков в конце XVIII —
XIX вв. соотвествовал интересам династии Романовых, не имеется,
поэтому надо либо приводить факты, либо признать подобные утверждения
голословными. Но достаточно хорошо известно, что норманская теория
особо поддерживалась так называемыми прогрессивно –
демократическими и либеральными силами российского общества,
поскольку их представители держались веры в то, что весь свет идей –
с Запада, а тот, кто эту веру не разделяет, тот квасной патриот и
противник прогресса. Подобные взгляды укоренялись в России, по мере
впитывания просветительских и пр. прогрессивных идей. И произошло
невероятное: в российском обществе стала нарастать волна
уничижительного отношения к русской истории, и проявилось это прежде
всего тоже в либеральных кругах.

Напомню, что в
рамках упомянутых идейных течений гуманизма и готицизма сложилась,
между прочим, и традиция, породившая то, что сегодня мы называем
информационные войны. Сложилась она как оборотная сторона гуманизма,
поскольку одновременно с прославлением собственного исторического
прошлого в западноевропейских странах родилась и традиция чернить
историческое прошлое соседей. Причем чернить с конкретной
прагматической целью: утопив в грязи историю соседа и показав, что
сосед был подлец в своем историческом прошлом, можно было и в
настоящем использовать добытые исторические «факты» как
компромат, причем использовать со всеми вытекающими последствиями. Но
если Запад в период с XVI по XVIII вв. вырос и укрепил национальное
самосознание на традиции возвеличивать свою историю и поливать грязью
соседские истории, то в России с начала 19 в. стала складываться
традиция возвеличивать историю западных соседей и поливать грязью
свою собственную.

В советский период
эта традиция только усилилась. Безусловно, одной из причин было
влияние статьи Маркса, в которой начальный период русской истории был
безапеляционно назван норманским периодом, а куда же было деваться
советским историкам от статей Маркса? Потому все официальные
советские справочные издания, включая БСЭ, как солдаты на политучебе,
докладывают о варягах как о скандинавах. С начала 90-х гг. все
норманистские «концепции» с особой силой пошли в рост,
как на дрожжах. Антинорманистское инакомыслие стало изгоняться с
инквизиторской непримиримостью и обвиняться в политической
ангажированности, в патриотизме с присловиями «лжепатриотизм»,
«примитивный патриотизм» и пр.

Как я постаралась
показать на конкретном историческом материале, политическая
ангажированность, причем ангажированность импортного качества,
прирождена как раз норманизму, он из нее вырос. Но самое главное,
ядро норманизма сформировалось на ненаучной почве выдуманной шведской
истории. Вот что несет в себе абсолютно деструктивный заряд для
российской исторической мысли. Поэтому самой насущной задачей сегодня
является беспристрастный анализ норманистского багажа и избавление
русской истории от любых «концепций», не выдерживающих
проверки результатами современных исследований. Иначе учебник по
истории России просто не сможет выполнить поставленных перед ним
задач.

Примечания

¹Мельникова
Е.А. Скандинавы
на Балтийско-Волжском пути в IX-X веках // Древняя Русь и
Скандинавия. Избранные труды. М., 2011. С. 433-442.

²Мельникова
Е.А., Петрухин В.Я. Название
«Русь» в этнокультурной истории Древнерусского
государства // ВИ, 1989, № 8. С. 24-38; их
же.Комментарий
к гл. 9… С. 296-304.

³Мурашева В.В. Славяне,
варяги и иные «языци» на речных путях Восточной Европы //
Меч и златник: К 1150-летию зарождения Древнерусского государства:
Каталог выставки. М., 2012. С. 36.

⁴Горский
А.А. От
славянского расселения до Московского царства. М., 2004. С.
37-53; Мельникова
Е.А. Укрощение
неукротимых: договоры с норманнами как способ их интегрирования в
инокультурных обществах // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008,
№ 2. С. 24; её
же. Рюрик
и возникновение восточнославянской государственности в представлениях
древнерусских летописцев XI – начала XII в. // ДГВЕ. 2005 год.
М., 2008. С. 60-61; Петрухин
В.Я. Призвание
варягов: историко-археологический контекст // Там же. С. 36; Пушкина
Т.А., Мурашева В.В., Ениосова Н.В.Гнездовский
археологический комплекс // Русь в IX – X веках:
археологическая панорама. М.-Вологда, 2012; Скрынников
Р.Г. Русь
IX–XVII века. СПб., 1999. С. 20-23.

⁵ Клейн
Л.С. Спор о варягах. СПб., 2009. С. 223-224.

⁶ Там
же. С. 227.

⁷Вовина-Лебедева В.Г. История
Древней Руси. Учебник для студентов учреждений высшего
профессионального образования. М., 2011. С. 65-66.

⁸Мурашева В.В. Славяне,
варяги… С. 37; . С. 435 – 438.

⁹Lindqvist Th. Plundring,
skatter och den feodala statens framväxt. Organisatoriska
tendenser i Sverige under övergången från vikingatid
till tidig medeltid. Uppsala,1995. S. 4-5, 10-11; Lindkvist Th.,
Sjöberg M. Det
svenska samhället. 800 – 1720. Klerkernas och adelns tid.
Studentlitteratur. S. 23-33; Harrison
D.Sveriges
historia. 600 – 1350. Stockholm, 2009. S. 26-36.

¹⁰Gahrn L. Sveariket
I källor och historieskrivning. Göteborg, 1988. S. 36.

¹¹Ambrosiani B. Fornlämningar
och bebyggelse. Studier i Attundalands och Södertörns
förhistoria. Uppsala,1964; idem. Gravbegreppet
i grävningsstatistiken. Tor, 1973; Hyenstrand Å. Forntida
Forntida samhällsformer och arkeologiska forskningsprogram.
Stockholm, 1982; idem. Lejonet,
draken och korset. Sverige 500 – 1000. Studentlitteratur,
2001; Siven C.-H.Metoder
för beräkning av förhistoriska populationer.
C-uppsats. Stencil. Stockholm, 1981; Welinder S.Prehistoric
agriculture in Eastern Middle Sweden. Lund, 1975; idem.Ekonomiska
processer i förhistorisk expansion. Lund, 1977; idem.Prehistoric
demography. Lund, 1979.

¹²Hyenstrand Å. Forntida…
S. 163-170, 171.

¹³Мельникова
Е.А. Балтийская
система коммуникаций в I тысячелетии н.э. // Древняя Русь и
Скандинавия. Избранные труды. М., 2011. С. 421 – 432; её же.
Скандинавы на Балтийско-Волжском пути в IX – X веках // Там же.
С. 433 – 440; её же. Сокровищница сведений о Древней Руси //
«История», 2011, № 14. Сентябрь. С. 3 –
15; Савельев
А. Год
исторического просвещения // «История», 2011, №. 14.
Сентябрь. С. 3.

¹⁴Лукошков
А.В. Конструктивные
особенности найденных на дне Волхова древненовгородских судов в
контексте традиций балтийского судостроения // Новгород и
Новгородская земля. История и археология. Материалы научной
конференции, посвященной 80-летию академика РАН В.Л. Янина. Новгород,
27 – 29 января 2009 г. ; его
же.
Флот Древней Руси в плаваниях на Константинополь: находки и
реконструкции // Начала Русского мира. 2010. СПб., 2011. С. 204 –
217.

¹⁵Edberg
Rune. Sigtunaleden
– och mysteriet med de saknade vikingaskeppen // Situne Dei.
Årsskrift för Sigtunaforskning. Utgiven av Sigtuna Museum.
Sigtuna, 2007. S. 79 – 97.

¹⁶ГротЛ.П. Путь
норманизма: от фантазии к утопии //Варяго-русский вопрос в
историографии/ серия «Изгнание норманно из русской истории.
Вып. 2. М., 2010. С. 103 – 202; ее
же. Исторический
яд готицизма// Интернет-журнал «Золотой лев». № 263-264.
01.12.2010.

¹⁷Фомин
В.В. Родоначальник
норманской теории швед Петр Петрей // Варяги и Варяжская Русь. М.,
2005. С. 17-47; Грот
Л.П. Норманистская
гипербореада варягов от Петрея до Рудбека // О Рослагене на дне
морском и о варягах не из Скандинавии/Слово о Ломоносове. Серия
«Изгнание норманнов из русской истории. Вып.3. М., 2012. С.
437-443; её
же. Смутное
время и мутная история первого норманиста// http://pereformat.ru

¹⁸Хорошевич А.Л.,
Плигузов А.И., Коваленко Г.М. Апология
Юхана Видекинда // Юхан Видекинд. История шведско-московитской войны
XVII века. М., 2000. См, также: Kan A. Sverige
och Ryssland. Ett 1200-årig förhållande. Stockholm,
1996; Loit A. Sverige
och Östersjöhandel under 1600-talet. Stockholm, 1964.

¹⁹ Цит.
по: Scholz Birgit. Von
der Chronistik zur modernen Geschichtswessenschaft. Die Warägerfrage
in der russischen, deutschen und schwedischen Historiographi.
Wiesbaden, 2000. S. 259-263.

Оригинал
этого материала опубликован на ленте АПН.