Кондратий Рылеев: легенда и быль
Мне
уже доводилось писать, что сегодня декабристоведение переживает настоящий ренессанс (http://www.apn.ru/publications/article22993.htm).
Правда, оно лишилось прежнего советского мейнстримного статуса, но, зато
выиграло в свободе исследования. Советские декабристоведы собрали и изучили
огромный массив фактического материала, но в интерпретации последнего они были
зажаты узкими рамками официоза, следуя которому, дворянских революционеров
следовало изображать прямыми предшественниками большевиков. С другой стороны, в
оппозиционной интеллигентской культуре из декабристов лепили предтеч
«шестидесятников». В обоих случаях творилась идеализирующая легенда,
развивающая герценовский пропагандистский миф о «богатырях, кованных из чистой
стали с головы до ног». Биографии живых людей из крови и плоти превращались в
жития святых.
Современные
декабристоведы, по сути, заново пишут историю Тайного общества, освобождая её
от указанных мифологических напластований. Хорошо, что результаты их работы
отражаются не только в академических штудиях, рассчитанных на узкий круг
специалистов, но и в научно-популярной литературе. Так, в широко известной
серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия» в 2005
г. вышла великолепная биография П.И. Пестеля,
принадлежащая перу О.И. Киянской. А в конце прошлого года серия пополнилась
новинкой – книгой о К.Ф. Рылееве, написанной той же Киянской в соавторстве с
А.Г. Готовцевой.
Кондратий
Фёдорович Рылеев (1795 — 1826) – едва ли не самый мифологизированный герой 14
декабря. Один из пятёрки казнённых на валу кронверка Петропавловской крепости,
да ещё и один из тройки сорвавшихся при первой попытке повешения и якобы
прохрипевший присутствовавшему при казни петербургскому генерал-губернатору П.
Голенищеву-Кутузову: «Подлый опричник тирана! Дай же палачу свои аксельбанты,
чтобы нам не умирать в третий раз!». Романтический поэт-гражданин,
прославившийся бесстрашной сатирой на самого Аракчеева «К временщику»,
тираноборческим «Войнаровским», патриотическими «Думами» (из которых «Смерть
Ермака» стала народной песней, входила в репертуар Шаляпина, а в советское
время приобрела особую известность благодаря замечательному «клипу» в фильме
«Чапаев» http://www.youtube.com/watch?v=GFOa86WUvpE). Благородный и пылкий
идеалист не от мира сего, главной чертой характера которого была жертвенность,
готовность ценой своей погибели «купить нашу первую попытку для свободы
России»… Не мудрено, что в историографии такому яркому персонажу повезло
больше, чем кому-либо из членов Тайного общества – ему посвящены несколько
монографий и множество статей.
Тем
не менее, оказывается, как сообщают авторы новой книги, «биография Рылеева – в
том виде, в каком она существует сегодня, — насквозь легендарна». Основываясь
на дотошном исследовании источников, Готовцева и Киянская создают существенно
иной образ поэта-декабриста, который строгому моралисту вряд ли понравится.
Успешный, но не слишком чистый на руку коммерсант, не слишком примерный
семьянин, активный участник борьбы придворных группировок, азартный карточный
игрок, дуэлянт, приятель пресловутого Фаддея Булгарина… А если попытаться
определить его одним словом, то слово это – честолюбец.
Именно непомерное честолюбие было главной страстью Кондратия Фёдоровича, толкая
его и в литературу, и в коммерцию, и в политику…
И
нельзя сказать, что честолюбие это возникло на пустом месте. Как бы авторы ни
сводили с небес на грешную землю своего небезупречного героя, совершенно
очевидно одно – перед нами очень и разносторонне талантливый человек.
И
как поэт, — безусловно, неровный, но, по крайней мере, в высокой оценке
«Войнаровского» единодушны и современники, и позднейшие исследователи, да и
народная популярность «Ермака» что-то да значит…
И
как один из создателей русской коммерческой журналистики: его и А. Бестужева
альманах «Полярная звезда» стал первым отечественным литературным изданием,
платившим своим авторам приличные гонорары – 100 рублей за страницу текста,
очень приличные по тем временам деньги. А гонорары эти, как показано в книге,
обеспечил своими финансовыми махинациями именно Рылеев. Кстати, «Полярная
звезда» вполне вознаградила расходы издателей, доставив им чистой прибыли от
1500 до 2000 рублей. В новом литературном проекте Рылеева и Бестужева –
альманахе «Звёздочка» — гонорары планировалось даже повысить. При обсуждении
цены за отрывок из «Евгения Онегина» брат Пушкина Лев, представлявший его интересы,
запросил пять рублей за строчку, издатели с радостью согласились, отметив, что
были готовы дать и червонец. В отрывке («Ночной разговор Татьяны с няней») было
56 строк. Коммерческие таланты Рылеева проявились и на другом поприще – в 1824
– 25 гг. он с немалым успехом исполнял должность правителя дел
Российско-американской компании.
И
как, наконец, политический
игрок. Выясняется, что в политике Кондратий Фёдорович начал принимать
участие задолго до прихода в Тайное общество. Готовцева и Киянская наконец-то
поднимают занавес таинственности с экстраординарного факта появления
антиаракчеевской сатиры «К временщику» (1820) в легальной печати (в журнале
«Невский зритель»). Современники по этому поводу недоумевали – как, при
свирепствовавшей тогда цензуре, это сочинение могло быть вообще опубликовано? И
как оно смелому автору совершенно сошло с рук? А дело в том, что за спиной
Рылеева стоял не менее могущественный, чем Аракчеев, главный конкурент
последнего в борьбе за влияние на Александра I министр духовных дел и народного
просвещения князь А. Голицын. Голицын считался либералом, покровителем
литературы, Аракчеев – воплощением реакции. Литераторы-вольнодумцы вроде
Рылеева активно использовались первым против второго, в частности, как
показывают авторы, публикация рылеевской сатиры сильно способствовало
компрометации Аракчеева и укреплению позиций Голицына. Играл Кондратий
Фёдорович в «голицынской команде» и дальше, вплоть до падения министра в 1823
г., которое стало для него настоящим ударом, только после
этого он решился примкнуть к заговору, посчитав, видимо, что законные способы
либерализации страны исчерпаны.
«Работал»,
видимо, Рылеев и на другого либерального вельможу и сановника – князя Н.
Репнина, малороссийского губернатора и сторонника отмены крепостного права,
скорее всего, именно отсюда произрастает обращение поэта к украинским сюжетам:
Репнин, стремясь к автономии Малороссии, весьма поощрял подобные опыты.
Придя
в Северное общество довольно поздно, Рылеев очень быстро, благодаря своему
энтузиазму, стал его вождём, собрав вокруг себя группу радикально настроенных
молодых гвардейских офицеров. Любопытна его попытка использовать в целях
заговорщиков своё положение в Российско-американской компании, судя по всему,
он планировал после переворота депортировать членов императорской фамилию в
русскую колонию в Северной Калифорнии Форт-Росс. Для этой перевозки
предполагалось использовать готовившуюся летом 1826 г. морскую кругосветную
экспедицию, в преддверии которой Рылеев активно вербовал в Общество морских офицеров.
Неожиданная смерть Александра I разрушила этот план.
По-новому
Готовцева и Киянская освещают и события 14 декабря. Получается, что у Рылеева и
С. Трубецкого (боровшихся между собой за лидерство в Северном обществе) были разные планы восстания: первый предлагал
немедленное занятие Зимнего дворца, арест нового императора и его семьи и
переговоры под угрозой применения силы с Сенатом о создании Временного
правительства; второй считал, что надо сначала собрать все неприсягнувшие
войска, определить их возможности, а потом уже решить, что делать дальше.
Неожиданно накануне выступления Трубецкой согласился с планом соперника, что,
по версии авторов, связано с тем, что князь втайне выстраивал совсем другой
сценарий: «запустив» столичное восстание и поставив во главе его своего друга
М. Орлова, он намеревался выехать на юг, где с помощью А. Щербатова и С.
Муравьёва-Апостола хотел организовать поход двух армейских корпусов на
Петербург. Поэтому-то Трубецкой и не пришёл на Сенатскую: увидев, что войск
недостаточно, он понял, что его план провалился. Рылеев же, как штатский,
командовать военными не мог… Похоже, главная беда декабристов была в
переизбытке сильных лидеров.
Я
осветил в этом кратком отклике лишь часть сюжетов, раскрываемых в новой
биографии Рылеева. Рекомендую любителям отечественной истории с ней
ознакомиться самим – это чрезвычайно познавательное и занимательное чтение. Да,
Кондратий Фёдорович не предстаёт в этой книге мифическим «богатырём, кованным
из чистой стали», но его очищенный от «хрестоматийного глянца» образ –
талантливого честолюбца, которому ничто человеческое не чуждо, на мой взгляд,
гораздо содержательнее и интереснее. «Панегирик нужен убогому, как заплата на
убожестве, а большой и яркий человек… не нуждается в ложном одеянии», — справедливо
говорил В. Розанов. Именно такой, реальный Рылеев с его энергией и деловитостью
действительно мог бы стать одним из правителей национально-демократической
России в случае победы декабристов, а уж никак не сусальный Рылеев
либерально-советской легенды. И, главное: нигде
авторы не ставят под сомнение искренность веры своего героя в его идеалы.
А
рылеевский «Гражданин», между прочим, сегодня звучит более чем актуально:
Я
ль буду в роковое время
Позорить
гражданина сан
И
подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся
славян?
Нет,
неспособен я в объятьях сладострастья,
В
постыдной праздности влачить свой век младой
И
изнывать кипящею душой
Под
тяжким игом самовластья.
Пусть
юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть
не хотят предназначенье века
И
не готовятся для будущей борьбы
За
угнетенную свободу человека.
Пусть
с хладною душой бросают хладный взор
На
бедствия своей отчизны,
И
не читают в них грядущий свой позор
И
справедливые потомков укоризны.
Они
раскаются, когда народ, восстав,
Застанет
их в объятьях праздной неги
И,
в бурном мятеже ища свободных прав,
В
них не найдет ни Брута, ни Риеги.
Оригинал материала опубликован на ленте АПН.
