Монетизация науки
Январь 2005 года запомнится не только массовыми скандалами, связанными с «монетизацией льгот», но и начавшейся в стране реформой науки и образования. В случае своей реализации эта реформа, по всей видимости, будет иметь существенное влияние на все сферы общественной жизни. Масштабность этого события, подводящего итог пятнадцати годам стихийных реформ школы, сопоставима, пожалуй, лишь с изменениями в методах, программах и целях обучения в послереволюционной России.
Обстоятельный анализ реформы целесообразно начать с изучения тех последствий, которые она будет иметь в области фундаментальных исследований. Именно они закладывает базу для развития научно-технического знания и в первую очередь способствует прогрессу науки. Сегодня часто забывают, что прикладная наука, в том числе и ориентированная на создание коммерческих технологий, находится в прямой зависимости от «высокой теории». От наличия в стране теоретических научных школ зависит и качество высшего образования. Высококлассная высшая школа, прославившая Россию в последние два столетия, возможна лишь при наличии отечественных теоретиков мирового уровня. Вообще, в современном мире уровень теоретических исследований является одним из основных показателей, влияющих на престиж государства, и позволяющих оценить его потенциал.
Если принять это, то становится очевидной историческая важность начавшейся реформы. Ведь ее стержень – это программа существенного сокращения государственного финансирования фундаментальной науки в России. Чем это может обернуться для страны? Попробуем разобраться.
Новостные агентства сегодня периодически сообщают о дежурных «сдвигах с мертвой точки» и «наметившихся тенденциях». Государственные чиновники обещают резко увеличить бюджет отдельных научных центров, а ученые получают правительственные гранты и премии. Но означает ли это в действительности возрождение отечественной науки или хотя бы сохранение, консервирование ее высокого потенциала? С точки зрения автора этих строк, ответ очевиден: нет, не означает. Ясно, что на территории России еще длительное время будут работать отдельные ученые и даже научные институты. Будут и определенные научные результаты, большая часть которых, однако, как и сегодня, достанется западным заказчикам, открывшим в России удивительную «научную колонию», которая при минимальных вложениях способна приносить неплохие дивиденды. Однако, с идеей национальной науки, формирующей мировоззрение народа, и находящейся в особых привилегированных отношениях с государством, скорее всего, можно распрощаться.
Этому способствует несколько факторов. Во-первых, Россия больше не обладает необходимыми промышленными возможностями для поддержания своих научных разработок и серьезной конкуренции с западными странами на поле высокозатратных фундаментальных исследований. То, что ведущие научные журналы еще изредка упоминают об инновациях ученых из России – следствие невероятно высокого научного потенциала нашей страны, оставшегося в прошлом.
Во-вторых, отечественная наука плохо приспособлена к игре по рыночным правилам. Ученый-теоретик не может быть бизнесменом, хозяйственником и менеджером. Впрочем, это касается не только особенностей российского «менталитета». Скажем, теоретическая физика, занимающаяся, к примеру, фундаментальными вопросами структуры материи в принципе не может быть использована для извлечения прибыли. Российская действительность проявляется здесь в том, что логика нынешних либерал-реформаторов подразумевает, что все то, что выходит за рамки товарно-денежных отношений относится к разряду пустых безделиц. Итак, по рыночным правилам играть невозможно, но других правил реформаторы не знают!
В-третьих, отечественная научная школа уже сегодня, после 15-ти лет безвременья и строительства капиталистического будущего, фактически уничтожена. Десятки тысяч специалистов, цвет научного сообщества Советского Союза были вынуждены эмигрировать в страны, которые предоставили им возможность заниматься делом их жизни. Кто-то скажет – погнались за красивой жизнью. Да, конечно, кто-то обольстился возможностью «жить как там». Однако, известно немало примеров, когда физик или математик эмигрировал в начале 90ых годов из-за того, что оставался у разбитого корыта не столько в материальном, сколько в духовном отношении. Да, на зарплату сотрудника Академии Наук можно было купить несколько пирожков в «Макдоналдсе», но еще более важным было то, что ученым настойчиво подсказывали – вы неудачники, идите и заработайте денег, если такие умные, а если не умеете, тем хуже для вас. В обществе произошла «смена вех», править стали так называемые рыночные ценности, образ «мальчиша-плохиша» был возведен в идеал. Ученый, который желал оставаться ученым в своей стране, должен был стать маргиналом. И как в начале XV века, ученые ромеи покидали свою обнищавшую родину ради спокойных кафедр Италии, так и из постсоветской России ненужные новым хозяевам жизни «неудачники» уезжали на Запад, чтобы продолжить работу. Те, кто оставался, вел борьбу за выживание. Читая историю типового исследовательского института, с неизбежностью приходишь к заключительному абзацу, в котором повествуется о том, что в 90-ых годах финансирование НИИ было сокращенно в столько-то раз, государственный заказ был отменен, из нескольких тысяч сотрудников коллектива осталось пару десятков, а помещения обманом проданы какому-нибудь коммерческому банку… Социология научного сообщества говорит нам о том, что сегодня в научных институтах достаточно молодых специалистов до 30 лет, затем следует глубокий возрастной провал в районе 30-45 лет, и средний возраст основной группы ученых равняется 55-56 годам. О чем это говорит? Очевидно, что наука остается хорошим способом социализации для молодежи, но потом она «голосует ногами», ведь кормить семью на зарплату научного сотрудника в России просто невозможно. Из-за этого образуется катастрофический поколенческий разрыв, устранить который, скорее всего уже не удастся.
Наконец, четвертый и главный фактор, который позволяет делать неутешительный вывод о кончине национальной науки, – это деятельность правительства Российской Федерации. Анализ программы реформы позволяет говорить о том, что последнее не имеет никаких ясных идей о том, как можно компенсировать снижение государственного финансирования науки, а также о том, какое цели (кроме утопической самоокупаемости) вообще должны стоять перед институтом фундаментального знания. Более того, основная идеологическая посылка реформы предполагает принципиальный отказ от проекта национальной науки, рассматривая систему знаний исключительно как один из инструментов для обогащения, состоящий из отдельных успешных исследовательских программ. В перспективе последних пятнадцати лет реформа выглядит как точный удар кинжалом смертельно больному. Министр образования Фурсенко не так давно резюмировал суть своей деятельности, по-свойски обратившись к ученым: «Пора понять, что халява кончилась». Действительно, кончилась: и не только для пенсионеров, студентов и военных, но и для ученых. Вслед за монетизацией льгот началась монетизация науки.
Но неужели все настолько безнадежно, и Россия обречена существовать на задворках современного наукоцентричного мира? Думается, что в этом отношении все зависит от государственной воли и способности к осуществлению новой научной мобилизации, которую придется начинать фактически с нуля, как когда-то во времена Петра Великого.
Оригинал этого материала опубликован на сайте «Русская цивилизация».
