Накануне мировой войны
«Взаимозависимость, обусловленная торговлей и
инвестициями, столь велика, что здравомыслящие люди утверждают, что войны стали
невозможны — а если и возможны, то лишь на считанные недели, потому что
глобальные финансовые рынки не смогут вынести такого напряжения».
Ключевой торговый партнёр Германии – Англия, для Англии
Германия – второй по значимости партнёр; важнейший «контрагент» России – та же
Германия. Мир комфортен, границы открыты, туризм процветает. Средний класс
интенсивно катается в Европу. Идут разговоры об окончательном и бесповоротном
стирании границ и мировом правительстве. Это была «прекрасная эпоха» — la belle époque.
Это был 1913 год. Влюблённые парочки обмениваются милыми и смешными валентинками. Завтра Валентина убьют во Фландрии, Валентина
останется вдовой. Тихую улочку, где они жили, затопят облака иприта. Мир
рухнет. Завтра.
Иными словами, реальность свалилась в эпоху войн и
революций ровно тогда, когда все были уверены, что это почти невозможно.
«Связность» тогдашнего мира действительно была очень
высока. Так, между 1815-м и 1914-м объём международной торговли вырос в 40 раз,
далеко обогнав рост мирового ВВП — вторично она достигнет таких же масштабов
только к 1960-м. Потоки иностранных инвестиций обр. 1913 года (3,3% ВВП) восстановятся…
к началу 1990-х.
Человеческие потоки – по отношению к численности
населения – кратно больше, чем сейчас. Немецкие кварталы существуют даже в
Лондоне. В России 2,4 млн. немцев (из них 170 тыс. непосредственно германских
подданных и 120 тыс. австро-венгров),
в Германию ежегодно отправляются сотни тысяч русских сезонных рабочих. В США –
количество белых американцев немецкого происхождения сейчас больше, чем
английского, и эта ситуация в очень существенной степени унаследована от той
эпохи. Поскреби Смита – найдёшь Шмидта, американский английский – по сути,
онемеченный английский. До 1917-го года хот-дог – «франкфуртер»,
выходит немецкоязычная пресса, немецкий язык много где официален. Пока.
Сделаем шаг назад. На рубеже XVIII-XIX веков можно обнаружить
подозрительно сходную картину. Носящиеся в треугольнике
Лондон-Петербург-Стамбул авантюристы и аристократы были лишь частью
всевозможных потоков в весьма глобализированной
Европе эпохи Просвещения. Например, тогда возникло первое турагентство. Культурное
пространство для элиты едино от американских колоний до Сибири – везде говорят по- французски, читают французские
романы и одеваются во всё французское… зачастую, впрочем, с нижегородским
акцентом. На размышления наводит и схема роста тогдашних
экономик: так, в Англии производство, работавшее на внутренний рынок, выросло в
XVIII в. на 52%, а экспортное – на 450%. Основная часть экспорториентированного
роста пришлась на последние два десятилетия века. При этом Альбион был
не особенно оригинален – объём внешней торговли Франции вырос в 5-6 раз при
очень ограниченном росте ВВП. Затем пришёл Наполеон.
Сделав ещё шаг назад, мы обнаружим вполне себе
глобализацию – в габсбургско-голландском исполнении — во второй половине XVI-
начале XVII вв. Именно тогда впервые возник его величество мировой рынок. Потом
пришёл… оверкилл. В Тридцатилетней войне Германия
потеряла 5-6 млн. человек из 15-16 млн., в Мекленбурге, например, «испарилось»
80% населения. «Потоп» обезлюдил огромную часть Восточной Европы. Во Франции, Испании,
Англии, Италии – революции, Фронда, мятежи.
Иными словами, циклы глобализации ВСЕГДА заканчиваются
глобальными войнами – и окружающим их набором революций; по крайней мере так было до сего дня.
Глобализация – это всего лишь фаза экстенсивного
расширения экономик, а экстенсивно расширяясь, они рано или поздно наступают
друг другу на ноги. При этом активный экспорт капитала и технологий на
периферию вызывает рост новых «центров силы», скептически разглядывающих
поделенный текущими гегемонами мир. Так, промышленность Германии в XIX веке
была «накачана» английскими инвестициями, привлечёнными дешевой рабочей силой.
Голландские технологии и деньги создали «Молот севера» — Швецию Густава Адольфа
— ударивший на юг в XVII веке.
По сути, глобализация — «двояковыпуклый» процесс. С одной
стороны, он позволяет отстающим странам полупериферии
вырваться вперёд. С другой стороны, возвышение новых «центров силы» увеличивает
давление на ресурсную базу. Это ведёт к росту цен на сырьё и продовольствие.
Между тем, усилившаяся конкуренция на рынке промышленной продукции ведёт к
снижению платёжеспособности потребителей.
Классический пример – начало ХХ века. Цены на сырьё и
продовольствие сильно просели после 1875-го из-за резкого повышения связности
рынков, достигнув минимума во второй половине 1890-х, что позволило резко
нарастить потребление в промышленных странах. Однако затем этот тренд сменился обратным – потребление росло, производство сырья и
продовольствия отставало. С кратким перерывом на кризис начала ХХ-го столетия цены шли вверх, образуя весьма неприятные
для «промышленников» «ножницы цен».
В итоге торговый баланс всех крупных импортёров
продовольствия и сырья оказался отрицательным – стоимость ввоза превысила
стоимость вывоза. Англия благополучно покрывала дефицит за счёт доходов от
зарубежных инвестиций (1/2 общего финансового потока), Франция – за счёт
международного «ростовщичества», но Германия, отчаянно экспортируя промышленную
продукцию, всё равно не могла покрыть дефицит платёжного баланса. В результате
немцев потянуло на подвиги.
Замечу, что в начале ХХ века
производство сырья и продовольствия росло чрезвычайно быстро — проблема была
«всего лишь» в том, что потребление в «новых» индустриальных странах (США,
Германии, России) росло ещё быстрее.
Теперь вернёмся в нашу реальность. Мир не просто стоит на
пороге ресурсного кризиса – стараниями поднимающихся новых «центров силы» он за
него перешагнул. Ситуация на рынках сырья и продовольствия… своеобразна. Так,
потребление продовольствия в 2011-м выросло почти вдвое больше, чем
производство, запасы по зерну находятся на опасно низком уровне уже больше
десятилетия, и выхода из этой ситуации не видно – резервы роста на нынешнем
технологическом уровне практически исчерпаны. Агфляция
– хронический рост цен на продовольствие – явилась важнейшим фактором,
стимулирующим серию революций в третьем мире (лозунг Тахрира
– ХЛЕБ, свобода, социальная справедливость).
При этом ресурсный кризис имеет тотальный и системный
характер – уровни добычи длинного ряда полезных ископаемых достигли своих
предельных значений, другой ряд весьма к этому близок. Например, широкие
народные массы терзает всеобщая задумчивость на тему – наступит ли пик добычи
нефти в близком будущем, или он УЖЕ наступил. Добыча «отказывается» расти с
2005-го. Добыча нефти на душу населения начала снижаться ещё между 1990-м и
2000-м годами (с 4,5 до 4,3 баррелей в год). Между тем, к 2030-му потребность в
ней должна вырасти на 20%. Собственно, со всеобщей
задумчивостью и связана бурная военная активность в нефтедобывающих странах.
С практической точки зрения это значит следующее.
Во-первых, что прогрессирующая агфляция будет и
дальше подрывать стабильность в третьем мире – и это, вероятно, усугубит
сырьевой кризис. Во-вторых, в дальнейшем противостояние между потребителями и
поставщиками сырья будет нарастать в геометрической прогрессии. В-третьих,
будет усиливаться конкуренция между его ключевыми импортёрами. В-четвёртых,
надежды на то, что экономические и гуманитарные связи всему этому помешают,
окажутся тщетными. Насколько «хорошо» они работают как стимулятор мира, было
показано выше.
От Тихого океана до Средиземного моря уже сформировалась
гигантская дуга напряжённости – и взаимные «симпатии» вдоль этой линии будут быстро
нарастать. Мир возвращается к блоковому противостоянию, а гонка вооружений в
обозримом будущем приобретёт огромные масштабы.
При этом вероятность того, что ситуация ограничится
ремейком холодной войны, крайне мала. Соперничество СССР-Запад долгое время
было почти лишено экономических оснований: это было противостояние двух
взаимодополняющих экономик – экспортера и импортера сырья на дивном фоне двух
долларов за баррель; нефтяной шок 70-х был рукотворным. Сейчас ситуация
принципиально иная. Не завтра, но послезавтра над миром взойдёт солнце мёртвых.
То, что кажется несомненными признаками вечного и
всеобщего слияния в глобализационном экстазе — на
самом деле симптомы эпичных диспропорций. Мир может казаться уютным, безопасным
и комфортным – но как раз таким он выглядит перед тем, как исчезнуть в
одночасье. Возможно, за сценой уже звучит гимн уходящим.
Оригинал этого материала опубликован в Русском журнале.
