Интервью с лидером известной
нижегородской группы «День победы» — о музыке, политике, религии и жизненной
философии.

Эмилия Новрузова: Зачем в России
играть реггей?

— Реггей – изначально очень чистая,
светлая и, в то же время, весьма своенравная, бунтарская музыка… То же, что
творится в нашей песочнице под лэйблом «русский реггей», абсолютно лишено не то
что какой-либо мало-мальски вразумительной идеи, но и, по-моему, вообще всякого
смысла. Фактически это превратилось в музыку для развлечения «торчков» и
всевозможных безумцев, а посему и изначальный, основополагающий дух доброго
мятежа в российском реггей просто отсутствует, либо направлен на абсолютно
мнимые и недостойные внимания объекты. Видимо, русских растаманов температура
воздуха и воды на Ямайке волнует намного больше, чем меню в Российской армии и
свой духовный градус.. А то, что эта культура, помимо лёгкой и необычной
музыки, когда-то несла в себе прямые выдержки из псалмов, изобличала людские
пороки и власть, не любящую и не видящую кроме себя никого, вдыхала в человека
волю и любовь к жизни и борьбе за свой бессмертный Дух — кому это здесь сейчас
интересно? Боб Марли много сделал для популяризации этой музыки, и это отнюдь
нельзя ставить ему в вину, потому что он-то как раз чист в своём деле, — но это
её, по всей видимости, и сгубило — сам он стал всемирно известной звездой, о
музыке реггей узнали повсюду, и — началась новая история, история под названием
«бизнес». Вот, может, поэтому и стоит хотя бы попробовать здесь поиграть эту
музыку — мы с ребятишками видим её немного не так, как нам пытаются преподнести
сегодня.

Евгений Лавлинский: А до Марли, соответственно,
реггей-музыка уже существовала? И только на Ямайке?

— Да, она была, на Ямайке, Марли не
был первым. Просто он был очень талантлив, сумел придать ей такую удивительно
красивую форму, которую полюбили все — от домохозяек до политиков. И очень
грамотно донёс до максимума слушателей. При этом абсолютно не отходя от
канонов, которых в реггей немало — даже просто в построении музыки. Кстати,
насколько я знаю, порой ему и доставалось за то, что он очень активно
использовал соло-гитару, в то время как раньше гитара обычно лишь держала
ритмику. До него эта музыка была «суше», угловатей что ли. Но это моё личное
мнение. Но тоже бесконечно мощной и пронзительной.

Э. Н.: В любом случае эта музыка очень идеологична и
философична, а философия и идеология в разных культурах разная. Каким образом
надо адаптировать эту музыку к нашей культуре — какую философию она должна
нести?

— Я вообще-то не особенно искусный
умелец в адаптации философий и идеологий разных культур. Но думаю, что
достаточно быть честным и незлым человеком, постоянно искать и находить в себе
изъяны и пробелы, чтобы их восполнить и исправить — и при этом творить. В любой
области причём, к которой лежит душа. Для меня же лично существует только одна
философия — православное христианство. Именно оттуда идёт моя музыка.

Э.Н.: А нам свойственна ритмика
реггей?

— Ритмика вообще свойственна
человеку, если он ритмичен. Могу с уверенностью заявить, что скопировать можно
любую ритмику, любую форму, вообще всё что в голову взбредёт — и органично
поместить в какой угодно культуре. Другое дело, что форму необходимо ещё и
наполнить, причём жизнью, а не опилками. Некоторые команды играют очень
здорово. Достаточно вспомнить «Джа Дивижн» — восемь отличных музыкантов на
сцене, превосходный саунд, здорово впечатляет. Но когда начинаешь смотреть
внутрь, пытаться понять — что там? Зачем? Каков смысл происходящего? И вдруг
понимаешь, что ответа нет — просто так…

Е.Л.: А ты зачем это делаешь?

— По мере своих комариных силёнок и
ума пытаюсь указать на несколько иные области нынешней жизни плоти и Духа, что
булки не на деревьях растут и никакой Ямайки на самом деле нет. Что у нас,
оказывается, по телевизору — совсем не то, что за окном.. Что никакой самый
расчудесный Джа никогда не пустит тебе трамвай из болота да сразу в рай… Что
мир действительно во зле валяется просто — и при этом довольно ворочается с
боку на бок. Иначе я просто не могу… Знаю, что есть дело, которое я должен
делать, – и делаю как умею.

Е.Л.: Ты сам бунтарь?

— Конечно.

Е.Л.: Почему у нас так плохо с бунтарями в стране? Как
вообще тебе видится происходящее сегодня в России?

— Знаешь, для всех людей, которые
меня окружают и заполняют мою жизнь — будь то политики, музыканты, соседи,
друзья — у меня существует только две оценки: хороший человек — и плохой
человек, человек с чистой душой — и с нечистой душой, человек, которого легко
можно взять да простить, — и человек, которого что-то пока не прощается никак.
Вот то, что у нас сегодня происходит во властных кабинетных дебрях, — мне очень
многое не удаётся понять и соответственно простить. С одной стороны, христианин
должен уметь прощать всё, но уж очень сейчас там много совершают непрощаемых
мной, простым пареньком, вещей. Это уже работа Бога наверное, не моя. И некоторые
песни наши именно об этом…

Е.Л.: Что, ты считаешь, «им»
простить нельзя?

— Когда отбирают помещения у
приютов для беспризорников под надуманными предлогами, и те снова идут на свои
вокзалы. Когда рассказывают по телевизору, как мы превосходно стали жить, и с
каждым днём лучше и лучше, а скоро просто помирать вообще не надо будет… А я
потом еду в церковь в глухую деревню — и вижу, какая там фантастически
прекрасная жизнь. Да и сам я далеко не в Москве живу.

Когда сажают ребят «несогласных»,
бунтарей опять же — меня это царапает по душе. Я не вижу такой серьёзной вины,
за которую молодого паренька или девчушку можно в одночасье бросить в тюрьму,
зачастую надолго и нарочито напоказ. Складывается впечатление, что эта система
основывается на каких-то кажущихся ей мелкими подлостях. Человек может
ошибаться, может быть грубым, гневным, — вот это как раз всё и прощаемо, ибо
понятно. Это слабости каждого… Но когда он делается подлым, и, обладая
какой-то властью, наполняет этой подлостью и мелочностью еще и жизнь
подвластных ему, это приводит к отвратительным, как правило, последствиям. Это
и есть Вавилон во всех смыслах. Человек не может не быть великодушным, как это
можно не понимать? Иначе он обречён просто…

Э.Н.: А подлость — она
вневременная? Бывают времена, когда её больше?

— Нет, это просто человеческое
существо. Подлые и светлые люди есть всегда. Не бывает времён без подлости,
равно как и без улыбок, слёз или любви.

Э.Н.: И соотношение не меняется?

— Нет.

Э.Н.: А почему же тогда они
сегодня побеждают?

— Потому что народ дремлет, душа у
человека не горит… Может быть, её не смог никто зажечь, а самому не дано…
Люди стали жить по иным заповедям, перестали питаться духовно, не знаю…
Сегодня я больше склонен копошиться в себе, нежели во всём этом. Фактически
поместил себя на какое-то время в свою внутреннюю келью, из которой иногда
выглядываю. Чтобы быстренько вернуться обратно.

Е.Л.: Поведение Михаила
Борзыкина тебе понятно?

— Вполне. И мне очень тепло от того,
что он принял такое решение.

Е.Л.: От кого ещё ты ждёшь
такого же выбора?

— Ото всех…

Э.Н.: В недавнем интервью Армен Григорян сказал, что во
время последнего разговора с Борзыкиным признался, что сам бы с удовольствием
присоединился к «несогласным», если бы не знал, что любое противодействие,
основанное на насилии, порождает диктаторство. Вы с этим согласны?

— В этом есть своя доля истины. Ну
и что? Есть хорошая фраза из Нагорной проповеди: «Блаженны алчущие и жаждущие
правды, ибо они насытятся». Человек должен жаждать правды, и тогда он так или
иначе её найдёт, возможно, что не сразу и не вдруг. Конечно, никогда не удастся
вырвать этот кусок у кого-то, чтобы насытить себя любимого, так не бывает. Если
он с чистым сердцем — он насытится, нет — создаст очередную тюрьму.

Е.Л.: Сколько тебе лет, Андрей?

— 31.

Е.Л.: Ты себя ощущаешь на 31?

— Я себя ощущаю на 14 или 15 —
абсолютно не чувствую себя взрослым. И думать об этом не хочу.

Е.Л.: Кто-нибудь на русском
языке написал хорошие песни в реггей?

— У «Комитета охраны тепла» очень
хорошие вещи…

Э.Н.: А как вы пришли к этой
музыке?

— Много слушал Марли, Тоша, Перри и
других хороших людей.

Е.Л.: Со скольки лет?

— В армии, по-моему, услышал
впервые.

Э.Н.: К бунтарству человека
можно сподвигнуть или он сам к этому должен прийти?

— Знаете, если человек сволочь —
его никогда не сдвинуть с места. Пока он не начнёт осознавать себя сволочью и
стыдиться этого. Вообще никого ничего нельзя заставить делать, никого нельзя
изменить, если он сам этого не захочет.

Е.Л.: У тебя были учителя,
которые повлияли на тебя?

— Мой отец. Матушка до сих пор
влиять пытается.. Первое сильное музыкальное потрясение — Высоцкий, чуть позже
Летов, Чёрный Лукич, Манагер и их сибирская братия. Затем — Марли. Сейчас я в
церкви, там всем учителям Учитель.

Э.Н.: Если уж речь зашла о религии, то не могу не
спросить. Сегодня одна из самых острых дискуссий в обществе разворачивается
вокруг экспансии институтов разных церквей на пространство светского государства.
Вы ощущаете эту экспансию?

— Я не ощущаю, честно говоря. Езжу
себе в церковь, когда могу — и слава Богу.

Е.Л.: И использовать для этого административные рычаги…

— Вера без любви есть фанатизм…

Е.Л.: Как ты воспринимаешь братские поцелуи патриарха то с
одним президентом, то с другим?

— Я понимаю, что есть такая работа
и кто-то должен её делать.

Е.Л.: Ты — советский человек?

— Да. Там я родился, рос, учился,
влюблялся… Там остался мой отец, моё детство, мои сказки. Мне не свойственно
носить с собой чемоданы дрянных воспоминаний — я взял только своё счастье.

Оригинал этого материала
опубликован в «Новой газете» в Нижнем Новгороде».