О проблемах строительства светлого будущего
Как известно, народ у
нас неправильный – шумный, кичливый, склонный все делать назло.
Только на заводах и в бюджетной сфере остались приличные люди,
которые понимают, что Начальство – оно для того и существует,
чтобы его слушались, и если говорит Начальство: «Все голосуем
так», — стало быть, так и лучше, а если говорит: «В
выходной все на митинг пойдем», — стало быть, надо идти –
хоть воздухом подышать, да и батоны бесплатные, может, раздавать
будут…
Но кто ни в школах, ни
на заводах, ни даже в поликлиниках не работает больше, они
деградировали и опустились донельзя. Потому как – выходной,
Начальство тебя никуда не посылало – хочешь — спи, а хочешь –
телевизер включи и смотри в свое удовольствие хоть весь день до ночи,
так нет – они вскочут, как полоумные, и кидаются под
бульдозеры. То классицизму им жалко, то бельведеру, то эклектики, то
резных ставень да деревянного карниза. Сами не знают, чего им надо.
Кричат: «Умрем, но не дадим сносить! Это наша любимая рухлядь
девятнадцатого веку, она еще при наших дедах начала прогнивать и
разрушаться». На самом деле завидуют, конечно, великим
строителям светлого будущего, и, как положено иностранным агентам,
шпионам и вредителям, всячески пытаются светлое будущее отдалить.
По законам военного
времени надо бы сразу всех под трибунал и к стенке, или лучше бы даже
прямо бульдозерами по ним проехать, перемешать со столь ценными для
них останками, а после все вместе вывезти на свалку истории. Но вот
беда – время-то у нас сейчас не военное, а строительное.
Приходится с ними как-то по закону, а закон-то – ведь он
несовершенен, там про бульдозеры ничего не сказано, его дорабатывать
надо…
Приходится вредителей
этих стыдить и увещевать.
— Да чё это? –
говорит один профессиональный приверженец светлого будущего, –
столько лет не говорили, что им этого дому жалко было бы, если бы его
снесли, и вдруг – на те, заговорили! Что-то это как-то
подозрительно.
— Хм, — хмурит брови
другой профессионал, – раньше ни цветников у подъездов не
разводили, ни деревьев не берегли, а как только мы ввели
уплотнительную застройку во дворах домов, так все сразу о цветах и
деревьях замечтали. Попахивает изменой родине и предательством
государственных интересов.
— А я, — говорит
третий, совсем не профессионал ни капли, — вообще хочу, чтобы все в
нашем городе разрушили до основанья, а затем. Почему эти защитники
руин меня не спросили, чего я хочу?! Почему они мои интересы не
учли?!
Начальники же, что
покрупнее, только в недоумении с ноги на ногу переминаются – ну
как такое могло опять случиться?
— Дык ведь дом-то,
который сносят, строитель светлого будущего предварительно приобрел!
– напоминают они. – За него кровные денежки плочены!
— Приобрел, не приобрел
– если дом ценный, по закону сносить его никто не имеет права,
— отвечают вредители.
— Дык!.. –
начальники даже руками всплескивают от эдакой наглости шпионов и
иностранных агентов. – Закон-то же несовершенен, его
дорабатывать надо!..
Вот как с эдаким
народом жить? Как для него светлое будущее строить, если он из-за
какого-то дома задрипанного, который только снести да и забыть
навсегда, под бульдозеры лезет? Передавить бы всех вредителей на
одной стройке разом, как клопов, и дело с концом – очистились
бы тут же от груза и гнета прошлого. Но ведь иностранная пресса
подхватит, и раздует, и присочинит, будто мы тут варвары прямо
какие-то бескультурные. Вот из-за таких вредителей и агентов никак и
не удается быстро построить светлое будущее.
