ОПГ под флагом ислама
Эпоха 1980-1990-х годов для России была периодом расцвета так
называемого «казанского феномена» [1] — уличного бандитизма, берущего свою
историю в Казани, суть которого сводилось к делению крупного населенного пункта
на территории, контролируемые организованными преступными группировками (ОПГ),
стремящимися к распространению своего влияния на максимально большое
пространство, из-за чего между различными ОПГ проходили вооруженные
столкновения. Деятельность ОПГ заключалась в рэкете работающих на данной
местности предпринимателей, которым взамен предлагалась «крыша» — якобы защита
их бизнеса от других ОПГ. На практике это выливалось в обыкновенное вымогательство
денег со стороны криминальных структур. Характерной особенностью ОПГ стало
привлечение ими учащейся молодежи в свои ряды путем культивирования
криминальной субкультуры в ее среде. Молодежная криминальная субкультура
гопников, ставшая ее воплощением, охватила многие города и проникла даже в
деревенскую среду в 1990-е годы, вытеснив другие субкультуры. Однако после
трудной, но в целом успешной работы правоохранительных органов волну оргпреступности
к началу 2000-х годов в России, в том числе и на ее «родине» — в Татарстане,
удалось остановить. Вызвано это было не только отправкой на длительные сроки
заключения многих видных членов ОПГ, но и тем, что к началу XXI века многие из
лидеров погибли в вооруженных разборках между разными криминальными структурами,
а так же то, что, повзрослев, разделявшие ценности криминальной уличной
субкультуры в период своей молодости люди просто-напросто меняли образ жизни и
поведения, воспринимая ценностное мировоззрение гопников как нечто из детства и
школьной поры. Сюда стоит добавить, что часть членов ОПГ к началу 2000-х годов
«завязывала» с прошлым способом зарабатывания денег за счет криминала,
предпочитая вести легальный бизнес, чем заниматься рэкетом.
Однако, как говорится в известной поговорке, свято место пусто не
бывает. И криминальная среда постепенно ко второй половине 2000-х годов стала
приобретать несколько иные формы, чему криминальной среде Татарстана.
Для 1990-х годов организованно-преступная среда промышленных
городов региона находила себе сторонников из числа татарских
национал-сепаратистов. Наибольшую известность получила связь с криминалом
Зиннура Аглиуллина, братьев Рафиса и Нафиса Кашаповых, первый из которых
возглавляет наиболее радикальное набережночелнинское отделение Татарского
общественного центра (ТОЦ). О весьма комплиментарных отношениях
национал-сепаратистов и уличной преступности не раз писала пресса Татарстана,
отмечая, что «с приходом к руководству ТОЦ Рафиса Кашапова в этой организации
установились отношения, близкие к нравам криминального мира». Один из ранних
лидеров ТОЦ Зиннур Аглиуллин видел «в основе "национально-освободительного
движения" простой народ и не в последнюю очередь "братков" как
публику наиболее решительную и к тому же вооруженную», нередко привлекая в в
ряды националов людей, числящихся в милицейских картотеках, создавшие особую
атмосферу в организации, которой не вынесли многочисленные идейные
интеллигенты. Впрочем, кооперация с уголовным элементом сыграла злую шутку с
Аглиуллиным: на одной из сходок националистической «братвы» он вынес решение
казнить тогдашнего президента Татарстана Минтимера Шаймиева за то, что тот
якобы перестал бороться за независимость Татарстана. Причем Аглиуллин,
настолько был самоуверен в своей безнаказанности, что даже отправил телеграмму
в Казанский Кремль. Закончилось это для него печально: по переезду в Казань,
когда его избрали в центральное руководство ТОЦа, располагавшегося в столице
Татарстана, против него началось следствие, где его не только обвинили в
попытке организации беспредела, но и нашли у него боеприпасы. Правда, Аглиуллин
получил лишь символическое наказание, но его политическая карьера (а в 1990-е
годы ТОЦ был достаточно влиятельной политической организацией) на этом и
завершилась [2].
Впрочем, сращивание криминала и национал-сепаратизма в Татарстане,
свойственное для 1990-х годов, к концу первого десятилетия XXI века
эволюционировалось в сторону замены последнего на более мощную силу, в
последнее время все чаще дающую о себе знать в Урало-Поволжье. Речь идет о
нетрадиционных для коренных мусульманских народов России течений зарубежного
ислама радикально-фундаменталистского толка (ваххабизм/салафизм, Хизб-ут-Тахрир
и др.), чьи адепты сегодня распространили свое влияние на криминальную среду.
Кооперация салафизма и организовано-преступных группировок (ОПГ) в
Татарстане идет по пути изменения содержания формы рэкета. На многих розничных
рынках Казани сегодня можно наблюдать картину, когда вчерашние опэгэшники
становятся теперь активными мусульманами, с той лишь оговоркой, что исповедуют
не традиционный для татар ислам ханафитского мазхаба, а радикальные формы
мусульманской религии. Буквально за несколько последних лет стала происходить
ваххабизация бандитского криминала, когда вчерашняя «братва» становится теперь
демонстративно религиозной, что, впрочем, совершенно не означает отказ ими от
своей преступной деятельности. Если раньше рэкет торговцев на базарах
осуществлялся по принципу «платишь дань – получаешь «крышу», что в реальности
означало лишь то, что тебе позволяют вести торговую деятельность, то сегодня
салафитский криминал пытается рэкет окрасить в религиозные тона: торговцу, если
он этнически мусульманин, предлагают заплатить обязательный для каждого
исповедующего ислам закят (милостыню) в пользу джамаата. При этом салафитская «братва»
обосновывает это тем, что собираемый таким способом закят идет на помощь
«братьям», сидящим в тюрьмах, или для «братьев», ведущих джихад (например, на
Кавказе). При этом ваххабитами совершенно не принимается в расчет, например,
светскость предпринимателя –этнического мусульманина (татарина, узбека,
азербайджанца и др.). В итоге торговцу на рынке весьма сложно отказать
исламистской «братве»: с одной стороны, салафитские группировщики давят на
религиозные чувства, а, с другой стороны, не оставляют выбора, ведь в случае
отказа платить закят ваххабитам предпринимателя ждет расправа в духе
бандитского криминала 1990-х годов.
Что же касается торговцев немусульманского происхождения (как
правило, это христиане: русские, армяне и др.), то к ним салафиты обращаются
иначе, объясняя, что в исламском халифате христиан как «народ Книги» мусульмане
«защищали», за что первые обязанные платить джизью – налог для неверных. То
есть религиозно мотивированный рэкет распространяется и на немусульман, у
которых особенно-то нет выбора, ведь не согласившись платить дань (как бы ее
салафиты не называли, пусть тем же словом джизью), их ждет наказание.
В результате салафиты-опэгэшники могут спокойно обойти рынок и с
каждого торговца потребовав закят или джизью, пусть даже в небольшом размере
(от 1000 рублей и выше), собрать приличный «навар», который идет на содержание
исламистского джамаата, его членов и шире – террористической деятельности.
Стоит отметить здесь, что среди исламистской «братвы» присутствуют даже
этнически русские, которые под влиянием своих подельников из числа ваххабитов
или Хизб-ут-Тахрир принимают ислам радикального толка. Такие прозелиты, русские
по национальности, порой становятся наиболее активной и даже более радикальной,
чем остальные «братья».
Другой формой симбиоза криминала и радикал-исламизма является
распространение последнего в среде заключенных. Осужденные за религиозный
экстремизм и террористические действия фундаменталисты, попадая в тюрьмы и
исправительно-трудовые колонии, как правило, от своих взглядов совершенно не
отказываются, а, наоборот, даже убеждаются в их правоте, поскольку с их точки
зрения, они «пострадали за веру», а не за то, что взрывали газопроводы в
Татарстане, распространяли экстремистскую литературу, собирали и хранили
оружие. Оказавшись на «зоне», салафиты начинают вести «дагват» (пропаганду)
среди других заключенных, которые до этого были либо далеки от религиозного
образа жизни, либо исповедовали традиционный для татар ислам ханафитского
мазхаба. В результате они очень быстро сколачивают джамаат из числа зэков,
многим из которых начинает нравиться идеология ваххабитов и
хизб-ут-тахрировцев, поскольку предыдущие «грехи» (преступления) до активного
принятия ислама списываются, а возможность их совершить в дальнейшем
оправдывается, поскольку новые преступления трактуются как часть «джихада».
Радикал-исламистская идеология оправдывает совершение преступлений против
любого, кто не разделяет эти убеждения (причем, совершать преступления можно и
против мусульман-ханафитов). Поскольку социальная структура тюремного
сообщества иерархична (зэки между собой делятся по своеобразным кастам:
«блатные», «приблатненные», «мужики», «фраера», «шныри», «петухи» и др.),
сегодня салафиты занимают касту «мужиков», однако их пропаганда в перспективе
может привести к тому, что фундаменталисты займут категорию «блатные». Дело в
том, что система ценностей уголовного мира предполагает презрение не только по
отношению к правоохранительным органам, но к государству как таковому вообще.
Это весьма напоминает мировоззренческие установки радикал-исламистов, для
которых российское государство является кяферским (государством неверных).
Общее негативное отношение к государственным органам приводит к сближению
криминала и салафизма, итогом чего является уважительное отношение друг к
другу, когда в глазах уголовников ваххабиты начинают выглядеть как жертвы
государственной системы. И если в элиту уголовного мира попадут религиозные
экстремисты, то в перспективе именно салафиты будут задавать тон всему
тюремному сообществу. Нежелание исламистов жить по «ментовским» законам (т.е.
по законам российского государства) в глазах уголовников, живущих по
«понятиям», вызывает только уважение к первым. Отсутствие с самого начала
должного контроля со стороны Духовного управления мусульман Татарстана за тем,
что происходит в молельных комнатах в тюрьмах и колониях республики (только при
новом муфтии Ильдусе Фаизове, наконец-то, взялись за эту работу: 20 октября
2011 года состоялось подписание соглашения о взаимодействии и сотрудничестве
между Управлением Федеральной службой исполнения наказаний России по Республике
Татарстан и республиканским муфтиятом, по которому стороны принимают на себя
обязательства по координации совместной деятельности в сфере
духовно-нравственного воспитания, духовного просвещения осужденных, работников
уголовно-исполнительной системы, а также членов их семей, способствующей
духовной реабилитации осужденных и становлению на путь исправления [3]),
привело к тому, что «зоны» превратились в места максимально благоприятного
распространения салафизма. К слову сказать, что до сих пор не было
элементарного контроля за той религиозной литературой, что наличествует и
распространяется среди заключенных в тюремных молельных комнатах. Не редки
случаи, когда осужденный за «бытовые» преступления, на «зоне» отбывал наказание
с ваххабитом или хизб-ут-тахрировцем. Под влиянием своего сокамерника-исламиста
обыкновенный «урка», принимал религиозные убеждения первого. Тем более для
этого были благоприятные условия: совместное времяпровождение, ощущение правоты
взглядов салафита (ведь на «зоне» он оказался не за банальное воровство, а как
бы за идею), желание жить не в стране, где правят «менты» и «беспредел», а в
неком «правильном» государстве, где все живут по «понятиям», по которым каждый
друг другу «брат», где нет несправедливости и т.д. Идея исламского халифата в
трактовке ваххабитов или хизб-ут-тахрировцев, выглядит весьма привлекательной
для других зэков. В итоге часть из них примыкают к исламисту, образуя с ним
джамаат, где существует взаимовыручка. В условиях «зоны» один человек не сможет
противостоять другим заключенным, а если ты стоишь в ваххабитском джамаате, то
в случае чего «братья» тебя в обиду не дадут и придут на помощь. В итоге
некоторые заключенные, попадая за «бытовые» преступления, после пребывания
многие годы заключения в компании с осужденными радикал-исламистами, выходят на
свободу с такими же мировоззренческими установками, что и их сокамерники, что
приводит лишь к росту салафитского подполья на свободе. Вот почему все чаще в
последнее время со стороны и экспертного сообщества, и традиционного
мусульманского духовенства звучат рациональные призывы к необходимости изоляции
религиозных экстремистов от остальных заключенных, чтобы исключить возможность
идеологического влияния первых на последних.
Отбыв наказание, фундаменталисты приходят на свободе в мечети, где
в глазах мусульманской молодежи выглядят как «пострадавшие за веру», являясь
живым примером борца за истину. Их авторитет выше, если у салафита или
хизб-ут-тахрировца уже не первая «ходка на зону». Столь почтительное отношение
к зэкам-фундаменталистам со стороны молодежи напоминает точное такое же
отношение к отбывшему наказание заключенному у дворовой шпаны 1970-1990-х
годов: в глазах молодежи он выглядит человеком, «повидавшим жизнь». К слову
сказать, что даже фразеология общения между собой у салафитской молодежи,
вышедшей из рядов гопников, весьма напоминает взаимоотношения последних в своей
среде: вместо слово «пацан» ваххабиты называют друг друга «ахи» («брат»), а к
девушкам обращаются «ухти» («сестра»). Сама манера общения сохраняет многие
признаки субкультуры уличной молодежи. Даже музыкальные вкусы у гопников и
салафитов имеют параллельные сходства: если первые любят послушать заунывный
шансон или рок, где поется о нелегкой судьбе «братвы», то у салафитской
молодежи популярностью пользуются песни Тимура Муцураева, исламистского
русскоязычного барда, музыкально-вокальное творчество которого посвящено
романтизации джихада. Джихад-искусство Тимура Муцураева бьет все рейтинги по
популярности среди салафитской молодежи Татарстана.
Занимаясь рэкетом под религиозными лозунгами, фундаменталисты
стремятся привлечь к этому и молодежь. Делается это типично в духе 1990-х
годов, когда «старики» из ОПГ «держали общак», в который должны были
скидываться уличные «пацаны» как члены молодежного крыла ОПГ. Приблизительно
аналогичная форма практикуется и салафитами, когда в мечетях, имамы которых
сами сочувствуют экстремистам, на проповеди во время пятничного намаза по рядам
среди верующих пускается шапка, куда каждый должен положить деньги. Все это
мотивируется необходимостью помочь «братьям», сидящим на «зоне». На столь якобы
благородный призыв легко откликается салафитская молодежь.
Отметим и такой факт, свойственный для исламистского сообщества
Поволжья. Если в интернет-пространстве на многочисленных форумах порой можно
увидеть весьма горячие споры, достаточно конфликтные по тональности, между
приверженцами разных течений радикал-исламизма (идеологии салафитов,
хизб-ут-тахрировцев, джамаат-таблиговцев, ихванистов и др. отличаются), то в
реальности такого противостояния между ними нет. Различные группировки,
например, ваххабитов и хизб-ут-тахрировцев, не устраивают бандитских разборок в
духе 1990-х годов между собой, наоборот, кооперируются, а также помогают друг
другу. Борьба за сферу влияния путем вооруженного противостояния для разных
течений радикал-исламизма не характерна в Татарстане. Известны случаи, когда в
одной ОПГ состояли и ваххабиты, и хизб-ут-тахрировцы. Здесь между исламистами
существует солидарность: не важно, кто ты по взглядам, главное, что ты —
«брат»-мусульманин.
В результате, можно сделать вывод, что вскоре, возможно,
произойдет возрождение «казанского феномена» в Татарстане, только теперь уже
под «зеленым флагом» ислама.
Примечания
1. Подробнее см.: Агеева Л.В. Казанский феномен: миф и реальность.
– Казань: Татарское книжное издательство, 1991 2. Билалов Р.
Набережночелнинский ТОЦ – ударная сила татарского национализма // Восточный
экспресс, 2000, №1-3 3. Ислам за колючей проволокой. ДУМ РТ идет в тюрьмы //
Умма. – №18, 28 октября 2011 года
Оригинал материала опубликован на ленте АПН.
