Понять Россию можно, если ее не демонизировать
Поэтическое "Умом Россию не понять" зачастую абсолютизируется, вырывается из контекста, причем как сторонниками гипертрофированной самобытности России, так и людьми, склонными причислять "загадочность русской души" к числу объективных трудностей сотрудничества с Москвой.
Между тем целостное четверостишие емко говорит о том, что в отношении к России недопустимо полагаться исключительно на умозрительность и клише, важно увидеть сущность, "особенную стать" страны и верить в нее, доверять ей. Тем самым поэт-дипломат Ф. Тютчев гениально привлек внимание к значению доброжелательности, без которой посторонний взгляд на Россию (да и на любую другую страну) обречен замыкаться на поверхностных явлениях, становиться отправной точкой превратных представлений, досадных недоразумений и даже демонизации. Актуальность такого подхода сохраняется поныне.
В статье сентябрьско-октябрьского номера журнала "Россия в глобальной политике" за 2006 год, ее авторы, оказавшиеся волей судеб в гуще постсоветских перемен, — Р.Лайн, С.Тэлботт и К.Ватанабэ — представили основные положения своего отчета Трехсторонней комиссии о развитии России с 1995 г., ее отношениях с США, Европой и Азией. При этом они отмети ли, что, пользуясь преимуществами независимости от государственной службы, старались выработать единую позицию, которая не определялась бы исключительно национальными или региональными интересами, соблюдала бы объективность и непредвзятость и стала бы вкладом в общественную дискуссию о существующих проблемах и путях конструктивного движения вперед.
Задавшись вопросом, вынесенным в заголовок: "Проблемы становления или сдвиг парадигмы?", исследователи уточняют его: "Имеем ли мы дело с фундаментальным сдвигом или всего лишь с нисходящей кривой в длительном цикличном переходном процессе?" То есть в обоих вариантах подразумевается нечто "нисходящее", и задача, мол, сводится к тому, чтобы определиться, которое из "двух зол" является меньшим.
Такая исходная позиция, похоже, сказалась на содержании некоторых положений исследования, в особенности на анализе причин, по которым оказался не полностью востребованным уникальный шанс начала 90-х годов для выстраивания реального стратегического партнерства Запада с Россией. Бросается также в глаза высокая требовательность авторов статьи к российским преобразованиям, контрастирующая с умеренной взыскательностью к качеству западного содействия этим процессам.
Утверждается, например, будто в начале 90-х годов "западные страны в двустороннем и многостороннем формате изо всех сил стремились стабилизировать ситуацию в России и СНГ, помогая перейти к демократии и рыночной экономике". Что касается "изо всех сил", то это явное преувеличение. Реальное содействие Запада переходному процессу в России, увы, так и не стало образцом эффективной партнерской поддержки, оказывалось во многом бессистемно, а в ряде случаев и не бескорыстно.
По свидетельству Нобелевского лауреата по экономике Джозефа Стиглица, работавшего в 90-е годы во Всемирном банке, Россию преднамеренно держали на кредитной игле, стимулируя завышение курса рубля с целью подорвать рентабельность уцелевших российских предприятий. Примечательна в этом плане миссия американского экономиста Джеффри Сакса, приезжавшего в Россию, чтобы консультировать Е.Гайдара и А.Чубайса по вопросам конверсии и приватизации предприятий военно-промышленного комплекса. Как известно, эффективной конверсии не получилось, а экс-советскую оборонку и примерно 100 патентов на технологии военного и двойного назначения распродали за бесценок. Случалось и тривиальное присвоение казенных средств. По сообщению "Wall Street Journal" от 12 октября 2004 г., экономисты из Гарвардского университета Андрей Шлейфер и Джонатан Хэй, а также его предстали перед судом за использование в целях личного обогащения средств, выделенных правительством США, в рамках оказания России содействия в проведении экономических реформ.
Итог (хотя о нем и не говорится в статье) известен — при участии многочисленных западных консультантов экономические потери России за последнее десятилетие минувшего века, согласно различным оценкам, вдвое превзошли ущерб народному хозяйству Советского Союза в ходе Великой Отечественной войны, реализованная модель "шоковой терапии" отбросила за грань выживания основную массу россиян, а 98 процентов доходов от приватизации прошли мимо государственной казны и т.д.
Ожидать, что с такой стартовой позиции преобразования в России пойдут гладко, образцово, было бы попросту нереалистично. Не впадая в крайности, авторы объективно констатируют, что "в начале нового столетия страна из средоточия международных проблем превратилась в инструмент их решения — в одно из тех государств, которые совместно ищут ответы на мировые и региональные вопросы".
Правда, в статье отмечается, что переходный период протекал в России неравномерно — периоды быстрых перемен и поступательного движения в 1991-1993 и 2000-2003 годах сменялись откатами от завоеванных позиций. Согласно им, главная причина такого положения вещей — "во власть пока не пришло по-настоящему постсоветское поколение политических лидеров, принимающих ответственные решения. Как и в других странах, ведущие позиции в России занимают люди в возрасте от 45 до 65 лет, которые созрели и состоялись как личности еще на закате СССР. Они не имели тогда доступа к информации и широкому спектру возможностей, включая зарубежные поездки. Все это стало нормой уже для следующего поколения политиков. Деловой мир отчасти составляет исключение: не случайно многим из наиболее успешных капитанов новой российской индустрии не больше сорока".
Это утверждение представляется, по меньшей мере, спорным. До прихода "по-настоящему постсоветского поколения политических лидеров" пройдут годы. Даже нынешние "наиболее успешные капитаны российской индустрии", которым не более сорока, тоже сформировались как личности "еще на закате СССР". Как, впрочем, и лидеры нынешней российской оппозиции, и реформаторы, недавние "мальчики в розовых штанишках", которые ретиво внедряли новую общественную модель, развернутую ими на скорейшее "доживание" основной массы россиян в условиях ускоренного перераспределения общенационального достояния в пользу российского топменеджмента и олигархического капитала, при полном забвении мудрого предостережения Дж.Ф. Кеннеди о том, что общество, не способное защитить бедных, не сможет защитить и богатых. Выбор этой худшей из возможных моделей перехода от социализма к капитализму, кстати сказать, тоже не способствовал быстрому преодолению советского менталитета.
Схожую роль сыграла и непоследовательность российской линии Запада во внешнеполитической сфере. Западная эйфория по поводу развала СССР породила серию абсурдов. Один из них — триумфаторский подход к России как к государству-неудачнику, проигравшему "холодную войну". По оценке известного американского исследователя Стивена Коэна, "все началось с правительства Клинтона, которое сочло Россию побежденным государством, не имеющим никакого права голоса, наподобие послевоенных Германии и Японии. Но реальность заключается в том, что в отличие от этих стран, Россия не проигрывала никакой войны, включая "холодную". Кроме того, в отличие Кремля, Германия и Япония получили огромную материальную помощь от США для восстановления экономики. То, что Москва получила от Вашингтона с 1992 года, никоим образом не компенсирует геополитического ущерба, который США наносят России".
Примечательно, что один из авторов статьи — г-н С.Тэлботт в своих мемуарах тоже упоминает о бесцеремонном игнорировании У.Клинтоном возражений Б.Н.Ельцина против расширения НАТО. Как известно, с тех пор вопреки заверениям западных политиков Североатлантический альянс и его военная инфраструктура приближаются к российским границам, бывшие советские республики объявлены сферой национальных интересов США.
Когда же в постельцинскую эпоху Россия начала подниматься с колен, ее западные партнеры, степенно наблюдавшие за беспредельным "лесоповалом" в стране, массовым обнищанием россиян, невыплатами символических зарплат, обстрелом парламента, расцветом коррупции и организованной преступности, сильно озаботились развитостью демократии, соблюдением свобод и прав человека, независимостью средств массовой информации, российской политикой на постсоветском пространстве и пр.
В партнерстве Запада с Россией отнюдь не по инициативе российской стороны появились конфронтационные элементы сдерживания. Увы, но свою лепту в эти веяния вносит внешне нейтральная констатация авторов статьи, будто "приспособление к рыночной экономике, сколь ни трудна была порой эта задача, протекало куда быстрее, нежели развитие работоспособной модели демократического управления". Вывод из приведенного тезиса напрашивается сам собой — Москву, мол, надо "возвращать на путь истины". И, дескать, не суть важно, что работоспособная модель рыночной экономики и демократического правления реально начала формироваться в России после августовского дефолта 1998 г. Она поныне не совершенна, грешит многочисленными изъянами как в политике, так и в экономике, но функционирует, в отличие от 90-х годов, когда власти реализовывали нематериальную часть провозглашенных конституционных прав граждан России, но никак не гарантировали соблюдение остальных прав, включая право на жизнь.
Авторы статьи справедливо отмечают, что на Западе недооценивают последствия "травмы, вызванной распадом Советского Союза". "Представьте себе, — эмоционально восклицают они, — как чувствовали бы себя жители Вашингтона, если бы они ни с того ни с сего оказались перед фактом, что южные штаты, включая Флориду, Техас и Калифорнию, вышли из состава США". Трудно сказать, сознательно или нет, но при этом обозначена лишь верхушка айсберга. Если бы в поле зрения оказался весь айсберг, то вероятный шок вашингтонцев по поводу распада страны дополнился бы не менее шокирующим восприятием гипотетических аналогов других российских реалий начала 90-х годов — обесценивание всех сбережений россиян, гиперинфляцию, подобие приватизации, весьма умеренную готовность новых партнеров прийти на помощь и многое другое.
Как мне представляется, у жителей столицы США в последнюю очередь возник бы вопрос, является ли их реакция на события "проблемой становления" или "сдвигом парадигмы". Скорее всего, и у них возобладало бы желание остановить деградацию страны, возродить ее потенциал и достоинство, с опорой прежде всего на собственные ресурсы обеспечить последовательное продвижение своих национальных интересов. И тогда вашингтонцы, скорее всего, адекватно восприняли бы тот выбор, который сделала Россия на стыке второго и третьего тысячелетий. И лучше поняли бы, какое впечатление могут произвести на население России такие акции, как учреждение в США медали "За победу в холодной войне" или февральское заявление министра обороны США Р.Гейтса на слушаниях в комитете Палаты представителей Конгресса о том, что его стране "необходим весь спектр военных средств для конфликтов с участием армии, поскольку мы не знаем, что произойдет в таких местах, как Россия, Китай, Северная Корея, Иран и других". Видимо, реальный "сдвиг парадигмы" происходит не в России, а далеко за ее пределами.
Сами авторы отмечают, что "Запад стал относиться к России более настороженно и подозрительно. Углубление партнерства отложено в сторону до тех пор, пока не проявятся новые российские приоритеты". Оговариваясь, что "никто не хочет новых разделительных линий в Европе", они признают, что "пространство между Евросоюзом и Россией превратилось в такую линию, стало центром разногласий, подобно тому, как несколько южнокурильских островов, которые японцы именуют своими северными территориями, являются камнем преткновения в российско-японских отношениях". При этом обойдены молчанием факты активизации США и НАТО на этом пространстве, их возможные последствия, а вся ответственность за появление отмеченных тенденций возложена на российскую сторону.
Одним из последствий, на мой взгляд, может стать ослабление значимости партнерского взаимодействия с Западом с опережающим развертыванием новых перспективных направлений в процессе последующей интеграции России в мировую политику и экономику. Поднятая за океаном и докатившаяся до Европы волна призывов подменить общеевропейский дом "энергетической НАТО" вынуждает Москву заняться корректировкой собственной системы геополитических приоритетов. Ублажая русофобов из "Новой Европы", услужливо поддакивающих США, староевропейцы явно совершают стратегическую ошибку.
В условиях, когда суммарный китайско-индийский ВВП уже превосходит американский по паритетной покупательской способности, а рассчитанный по тому же принципу ВВП Бразилии, России, Индии и Китая превосходит совокупный потенциал ЕС, Запад вряд ли может быть заинтересован в форсировании такого поворота событий. Россия не восторгается этой альтернативой, но, уже, похоже, вынуждена иметь ее в виду.
Памятное выступление Президента России на 43-й Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности, на мой взгляд, — знаковое событие. И не в плане возврата к "холодной войне", апробированного в 2006 г. вице-президентом США в Вильнюсе, а как отправная точка борьбы за демократизацию международных отношений. В.В. Путин драматически внимание мирового сообщества к очевидному факту, о котором, однако, как-то не было принято говорить, — в современных мировых делах, прежде всего в политике США и НАТО, наблюдается острый дефицит демократии, в том числе одной из ее основополагающих ценностей, каковой является честность партнерства, включая к верность данному слову, взятым на себя обязательствам. Опросы общественного мнения в Европе однозначно показали, что этот призыв не лишен оснований. Позиция редакции "Лос Анджелос Таймс", опустившейся до площадной брани ("вошь, которая зарычала"), подтвердила справедливость сказанного в Мюнхене, поскольку красноречиво отразила рассерженного Юпитера, синдром великана воспринимать всех окружающих неадекватно — сверху, презрительно, с яростным раздражением по поводу любого неподчинения и инакомыслия.
В любом случае, авторы публикации сделали полезное дело, предложив свое видение существа затронутой темы для продолжения откровенного ее обсуждения и оставив надежду на то, что выводы следующего отчета Трехсторонней комиссии дадут больше оснований для более оптимистических оценок состояния и перспектив партнерского взаимодействия Запада с Россией.
Да, современный мир меняется к лучшему медленнее, чем того хотелось бы. И все же в его многомерном облике просматриваются контуры благородного лозунга Великой французской революции "Свобода, Равенство, Братство". Ширится неприятие таких явлений однополярной политики, как "единственная супердержава", "несостоявшиеся государства", "принуждение к демократии", "гуманитарные интервенции", "летающие тюрьмы" и "разноцветные революции". Все они, как это ни парадоксально, реанимируют идеологию и инструментарий былой брежневской доктрины "ограниченного суверенитета". Будущее, и об этом напомнила конференция в Мюнхене, — за действительно свободными, равноправными и по-настоящему солидарными международными отношениями.
