Призрак Полония
В наше постмодернистское время даже гибель человека может стать полем для невообразимой игры смыслов.
Это как раз то, что случилось с убийством А.Литвиненко, которое всеми было использовано по-своему. Одно из британских пиар-агентств изрядно заработало на размещении в СМИ знаменитой фотографии умирающего экс-агента. Сеть лондонских суши-ресторанов попыталась превратить очевидный минус в потенциальный плюс, поместив на двери временно закрытого заведения плакат следующего содержания: "Международный шпионский скандал превратил "Itsu" во всемирно известное место встречи". Американские юмористы, играя на параллелях с недавними случаями отравления в американской сети быстрого питания "Тассо Bell", распространили в интернете "черную" шутку: "Нет-нет, слава богу, сюда люди Путина не заходили". Можно представить, сколько сценариев для будущих фильмов и книг пишется сейчас по горячим следам таинственного лондонского убийства.
Официальные власти, конечно же, тоже не остались в стороне от этой "гонки за смыслами". Российское правительство постаралось использовать "дело Литвиненко" для того, чтобы получить возможность вызвать на допрос Б.Березовского и А.Закаева. Что касается стран Запада, то для них "шпионский скандал" стал отличным поводом для активации риторики времен холодной войны.
Прекрасной иллюстрацией изменившейся атмосферы в отношении к России стал выпуск газеты "USA Today" от 14 декабря сего года, визуально представившей не только фотографии всех фигурантов этого события, но и — для наглядности — схему человеческого тела с описанием физиологических подробностей отравления веществом, известным как "полоний-210". Вот лишь одна из характерных цитат последнего времени: "Г-н Путин вызывал странное почитание у его западных коллег… Для этого больше нет никаких оснований" ("Financial Times", 5 декабря с.г.). Показателем решительности западных СМИ достичь искомого антироссийского эффекта стал известный прием сваливания всех известных фактов в одну кучу: в контексте "дела Литвиненко" вспоминается и отравление В.Ющенко, и смерть А.Политковской, и гибель А.Козлова, и даже ликвидация М.Байсарова. В других иностранных изданиях мне доводилось даже встречать исторические аллюзии, связанные с убийством Л.Троцкого. Такая вот биополитика получается.
Весьма характерен и еще один ассоциативный ход: западные комментаторы в последний месяц предпочитают делать сильный упор на неразрывную связь между якобы запятнавшим свою репутацию российским правительством и крупнейшими российскими компаниями, работающими в энергетической сфере. Из этого делается вывод (по крайней мере, в западных СМИ) о том, что странам Европы и Америки нужно быть предельно осторожными, имея дело с российскими компаниями и тем более принимая решения о допуске их на западные рынки в качестве инвесторов или покупателей отдельных компаний. Такая позиция в значительной степени оправдывается устойчивым нежеланием России ратифицировать Энергетическую хартию, которая в числе прочего предполагала бы более свободный доступ иностранных компаний на внутренний нефтегазовый рынок. Журнал "The Economist" в недавнем номере уже предположил, что вынужденный уход компании "Shell" из "сахалинского проекта" не останется без последствий для России: когда ей, как в 1990-е годы, вновь понадобятся инвестиции или западные технологии, она их попросту может не получить.
В принципе на уровне культурных феноменов холодная война никогда не прекращалась. Вспомните, например, американский фильм "Проект Ельцин", рассказывающий историю американских политконсультантов, приглашенных для участия в кампании 1996 года по переизбранию Б.Ельцина. Россия середины 1990-х представлена как страна, радикально отличающаяся от США не только с точки зрения политических стандартов, но и в бытовом отношении. При демократии здесь все как в "старые добрые времена": несъедобная пища в ресторанах, входящие без стука в гостиничные номера неприветливые горничные, вездесущие и зловещие спецслужбы, тоскующие по коммунизму люмпены, коррумпированные до предела чиновники. Понятно, что эти образы достаточно легко реактивировать при любом удобном случае. Рычащий русский медведь — на этот раз держащий в лапах колбу со словом "яд" — в конце 2006 года опять появился на карикатурах в крупнейших англоязычных газетах.
***
Первые реакции из России на гибель А.Литвиненко выдавали некоторую растерянность, которая воплотилась в известном призыве из Кремля "не политизировать ситуацию". Что сей призыв должен был означать на практике, сказать сложно, ибо после того, как российское политико-академическое сообщество пришло в себя, оно пошло по прямо противоположному пути, предложив явно политизированные объяснения произошедшего.
На мой взгляд, эти версии хорошо обобщил директор Национальной лаборатории внешней политики Владимир Фролов, заявивший, что причина формирующейся на наших глазах (преимущественно в США) доктрины "нового сдерживания" состоит якобы в том, что США испытывают "страх перед прогнозируемым внешнеполитическим наступлением В.Путина в последний год его президентского срока" ("Московские новости", 22-28 декабря 2006 г.). Версия, конечно же, патриотичная, но ее нельзя воспринимать без изрядной доли здорового скептицизма.
Более близкой к реальности выглядит точка зрения о том, что российская внешняя политика ушла в глухую оборону и по многим параметрам придерживается тактики, близкой к изоляционизму. Его нотки проявляются и в отношении к иностранным инвестициям в нефтегазовый сектор отечественной экономики, и в выводе российских военных баз из Грузии, и в различных ограничениях на ввоз продукции из-за рубежа на территорию РФ, и в фактическом признании провала проекта создания союзного государства с Белоруссией. Какое уж тут "наступление"?
Общая картина, таким образом, оказывается более широкой, чем эпизод с убийством А.Литвиненко, и включает в себя массу сопутствующих обстоятельств, в своей совокупности объясняющих нынешнюю тенденцию к воспроизводству риторики времен холодной войны. В отношениях ЕС и России наблюдается очевидный застой, связанный как с недовольством Евросоюза российской энергетической политикой, так и с возрастающим скептицизмом со стороны России в адрес приобретаемого облика расширенного ЕС.
***
И все же повторение сценария холодной войны сейчас маловероятно, и прежде всего в силу структурных обстоятельств. Во-первых, термин "холодная война" применим для ситуации блокового противостояния. В начале XXI века у России "своего" блока нет, и — что более принципиально — нет его и у наших потенциальных оппонентов. НАТО находится в процессе томительного поиска своего места в постбиполярном мире, а Европейский союз на роль противовеса России явно не подходит по причине отсутствия ключевого элемента для этого — политической воли.
Во-вторых, ниша врага для Запада уже занята — она всецело принадлежит терроризму. На фоне реальной угрозы со стороны радикального ислама Россия всегда будет смотреться в крайнем случае как чуждая Западу, но не представляющая сиюминутной и непосредственной угрозы страна.
В-третьих, возобновление чего-то похожего на холодную войну будет означать одновременный конец двух мегапроектов: западного проекта построения мира без угрозы со стороны России и российского проекта превращения в цивилизованную страну. Многим политическим деятелям на Западе пришлось бы признать тщетность того, на что они потратили уйму времени и денег, и поставить этим под вопрос свою репутацию.
В-четвертых, для полномасштабной холодной войны нет идеологических оснований. В эпоху краха всех "больших нарративов" под стратегическое противостояние практически невозможно подвести более или менее убедительную идейную базу.
В-пятых, несмотря ни на что, Россия продолжает оставаться важнейшим источником снабжения многих стран энергоресурсами, при этом регулярно демонстрируя, что готова играть по правилам, устраивающим Запад. Ведь сигнал, посланный соседям России от имени "Газпрома", означает, по сути, следующее: начиная с этого момента у нас больше нет друзей, которым мы будем давать дисконт и предоставлять скидки на энергоносители по каким бы то ни было соображениям, включая политические.
Такое заявление — синоним фактического отказа России от претензий на исполнение роли ключевого стержня СНГ и ухода с позиций патрона, "большого брата". Даже Беларусь не осталась в стороне от этой логики. Если она будет доведена до конца, это будет означать принципиальное изменение расстановки сил на всем постсоветском пространстве. Нельзя не заметить, что такая политика Москвы оказывает немалую услугу Европе и США, которые давно уже пытаются радикально трансформировать режим Лукашенко и сместить "батьку" с его поста. Высокие цены на российскую нефть и газ смогут, несомненно, облегчить эту задачу.
***
Скорее всего, последствия "дела Литвиненко" приведут не к новому витку холодной войны, а будут несколько иными. Во-первых, нас ожидает неизбежный период взаимного отчуждения, охлаждения отношений. Россия не так уж много значит для Запада, чтобы выдвигать отношения с ней на передний план в области безопасности.
Во-вторых, странам Запада не избежать нового витка дискуссий о том, что безопасность приобретает новые, радиологические параметры. Если несколько российских эмигрантов смогли заразить несколько десятков человек в нескольких странах Европы, то это сам по себе опаснейший прецедент, меняющий представления людей об их защищенности от рисков. Вполне логично задаться вопросом: что будет, если в следующий раз полоний окажется в других, еще более злонамеренных руках? Пока сложно представить, как России удастся избежать участия в дискуссии о надежности ее системы охраны производства радиоактивных материалов.
В-третьих, думается, что "дело Литвиненко" спровоцирует в странах ЕС дискуссию о том, в чем состоит их политика в отношении предоставления политического убежища или вида на жительства лицам из России. Опять-таки настоящая проблема носит структурный характер: широко известно, что в Старом Свете более чем вольготно чувствуют себя и чеченские эмиссары, и многие фигуры теневого российского бизнеса. Кажется, настало время поставить вопрос о том, что легальное пребывание многих из них в Европе дискредитирует Евросоюз как правовое пространство. У этого вопроса есть и другая сторона: логично подумать над тем, чего больше принесла Великобритании или Дании их гостеприимная политика в отношении лиц, обвиняемых российским правительством в совершенных преступлениях: проблем или неких внешнеполитических дивидендов?
Единственный плюс, который можно вынести из сложившейся ситуации, состоит в том, что она высветила наличие в российско-европейских отношениях целой серии реальных проблем, которым и следовало бы уделять внимание — и в рамках "четырех общих пространств", и в рамках того договора, который, возможно, придет на смену Соглашению о партнерстве и сотрудничестве, срок действия которого истекает в будущем году. Однако пока сомнительно, что Брюссель готов взять на себя какую-то роль в разворачивающихся процессах. Скорее всего, он предпочтет, чтобы все конфликты решались в двухстороннем порядке, по линиям "Москва — Лондон", "Москва — Берлин" и "Москва — Рим". Это станет еще одним подтверждением того, что все попытки универсализации конфликта будут иметь свой предел.
***
Как ни крути, а Запад про Россию думает примерно в категориях В.Высоцкого: "и не друг, и не враг, а так…". Но дело, как представляется, не только в поисках того семантического маркера, который будет определять новое отношение к России. Проблема глубже: Запад не сможет переопределить Россию, перевести ее из одной смысловой категории в другую, при этом не меняясь сам. Набор интерпретаций может выглядеть примерно так:
придание России статуса "радикального врага" (Foe) — чрезвычайно маловероятное само по себе — будет означать готовность Запада к фронтальной борьбе с ней в глобальном масштабе, ибо "радикальный враг" (по Карлу Шмитту) — это тот, которого нельзя сдержать в его собственных границах и который должен быть в итоге повержен;
Россия как "просто враг" (Enemy) предполагает такой Запад, который намерен вернуться к стратегии сдерживания времен холодной войны и к борьбе за сферы влияния;
Россия как противник (Adversary) реактивирует такую модель Запада, который готов к сосуществованию с ней через баланс сил;
Россия как Challenger (субъект, бросающий вызов) требует такого Запада, который нацелен на различные варианты конфронтации и на асимметричные ответы на "угрозы с Востока";
Россия как соперник (Rival) означает способность Запада к "мягкому" и нерегулярному противостоянию с ней;
Россия как конкурент (Competitor) вызывает к жизни роль Запада, ограниченную в основном экономическими соображениями.
Россия как партнер делает неизбежным такой Запад, который привержен взаимодействию с ней по ряду ключевых вопросов безопасности, в том числе экологической;
Россия как союзник — это максимум, чего наша страна может добиться от Запада, готового признать стратегическую важность вклада России в решение проблем военного сотрудничества, борьбы с терроризмом, экологии, миграций и пр.
В конечном итоге выбор будет зависеть не столько от того, как Запад решит поименовать Россию, а от того, какую политическую идентичность он предпочтет для самого себя. Впрочем, этих идентичностей может быть достаточно много, что, к удовольствию обеих сторон, наверняка сохранит ситуацию неопределенной на обозримое будущее.
Примечание:
В качестве иллюстрации к статье использована картина Б.Дехтерева "Гамлет, убивающий Полония", 1964.
Оригинал этого материала опубликован в Русском журнале
