Нижегородский областной суд оставил в силе решение районного суда о заключении под стражу Олега Сорокина. Один из столпов нижегородского общества, благотворитель, человек общественной значимости, о заслугах которого за десять дней, прошедших с его ареста, говорили тысячи людей, заключен под стражу, потому что кто-то счел, что он может скрыться от следствия и суда или препятствовать правосудию.
В Нижнем Новгороде такое решение суда сразу же назвали жестоким, беспощадным, безжалостным. Нижегородцы не скупятся на эпитеты. И это не удивительно. Олег Сорокин всю свою жизнь жил и работал в Нижнем Новгороде.
Люди пребывают в шоке. Под стражу заключен не убийца и не насильник. Сорокину инкриминируется получение взятки. Никто не взял его с поличным, и даже взятки не было. Ему инкриминируется эпизод пятилетней давности, по которому давно доведены до конца все следственные действия, вынесен судебный приговор, виновные установлены и даже отбыли наказание. Речь идет о даче взятки одним из нижегородских предпринимателей московскому бизнесмену. Причастность Олега Сорокина к этому эпизоду еще пять лет назад была проверена следствием и полностью исключена. Сегодня следствие по надуманным причинам вновь пытается доказать его связь с тем делом, основываясь на откровенном ложном доносе.
Поскольку речь идет о событиях пятилетней давности, это значит, как минимум, что если бы Сорокин хотел уничтожить какие-то документы, то у него была уйма времени это сделать. А поскольку обыски уже проведены, то все документы, какие только существуют в природе, уже в руках у следствия.
Для чего же держать Сорокина в СИЗО? Почему нельзя поместить его под домашний арест? Или выпустить под личное поручительство уважаемых людей? Ведь 19 декабря в момент ареста обыски были проведены не только по его адресу, но и по всем адресам, где могли быть обнаружены хоть какие-то документы, относящиеся к той давней истории. И нигде ничего так и не было найдено.
Личное поручительство – это такая же разновидность меры пресечения, как подписка о невыезде, залог и домашний арест. Сегодня областному суду были представлены ходатайства очень известных и уважаемых людей, каждый из которых просил отпустить Сорокина под личное поручительство и готов был принять на себя всю полноту ответственности за то, что он не сбежит и по первому требованию явится к следствию и суду. Письменные заявления по этому поводу подали бывший губернатор Нижегородской области Валерий Шанцев, народная артистка России Надежда Бабкина, главный редактор газеты «Московский комсомолец», председатель Союза журналистов Москвы Павел Гусев, телеведущие Дмитрий Дибров и Арина Шарапова, региональный бизнес-омбудсмен Павел Солодкий и другие.
В качестве свидетеля защиты в суде выступил известный писатель Захар Прилепин, специально прилетевший из Донецкой народной республики. Захар рассказал, как собирал гуманитарную помощь, которую доставлял в Донецк. Тогда Олег Сорокин был единственным, кто не раздумывая выделил помощь на общую сумму около 10 млн рублей, причем сделал это открыто, на глазах у всего мира. Он не испугался, что за такое проявление патриотизма его включат в санкционные списки, когда другие этого боялись. Наоборот, организовал целую систему помощи и беженцам, и тем, кто остался в ДНР. И этого человека сегодня подозревают в готовности сбежать за границу?
Но суд не услышал ни Захара Прилепина, ни других уважаемых людей. Не воспринимая никаких аргументов, игнорируя очевидные факты, суд решил, что Сорокин два месяца, еще до рассмотрения его дела по существу, то есть оставаясь невиновным и честным гражданином России, будет сидеть за решеткой.
Аргументы звучали удивительные, если не сказать абсурдные. Например, следователь заявил, что поскольку Сорокин летал за рубеж чартерным рейсом, то он может скрыться от следствия, арендовав самолет и изменив уже в воздухе маршрут и конечную точку полета. Специалистов рассмешила эта глупость.
Сам Олег Сорокин выступал в суде убедительно, и речь его была понятна и близка всем, кто ее слышал.
«Разве я вырос в семье закоренелых преступников? – спрашивал Сорокин. – Нет, моя семья всю жизнь жила в уездном городе. Родители работали врачами. Разве я провел свое детство в колонии для несовершеннолетних? Нет, я закончил среднюю школу, поступил в университет, после чего отслужил два года в армии, что в сегодняшние времена не очень модно и популярно. Свою трудовую деятельность по возвращении из армии начинал простым дорожным рабочим – я клал асфальт. Потом был обувным мастером. И только после этого смог основать свое дело.
Разве я не платил налоги? Я ежегодно платил налоги, и за годы своей трудовой деятельности я заплатил в казну миллиарды рублей налогов.
Я создал на сегодняшний день несколько тысяч рабочих мест в Нижнем Новгороде, и я вправе рассчитывать на то, что государство будет относиться ко мне соответствующим образом.
Меня четырежды избирали депутатом различных уровней мои избиратели – это сотни тысяч нижегородцев. Мне коллеги-депутаты городской думы доверили быть главой Нижнего Новгорода на протяжении пяти лет. Мне коллеги-депутаты доверили быть заместителем председателя Законодательного собрания.
И весь этот трудовой путь, заслужив уважение людей, получив общероссийскую известность, я проделал только для того, чтобы сбежать от следствия?»
Но в этот день в областном суде не действовала никакая логика. Точнее, действовала логика политического заказа. О чем и сказал в прениях адвокат Сергей Лебедев. Защитник назвал происходящее сегодня вторым покушением на Олега Сорокина. Первое случилось 14 лет назад, когда его пытались устранить физически. Сегодня, по мнению адвоката, Сорокина пытаются устранить при помощи правоохранительных органов, которым выдана лицензия на охоту на этого влиятельного регионального политика.
Решение областного суда тоже часть этой охоты и носит политический характер. На вынесение и оформление этого решения судье потребовалось около 20 минут. Журналисты посчитали, что за это время трудно даже просто набрать на компьютере готовый текст того объема, который был в руках у судьи при оглашении решения. А это значит, что решение было заготовлено заранее. Его принял не суд, и тот, кто решение принимал, руководствовался отнюдь не требованиями Уголовно-процессуального кодекса.
