Тоска по идеалу

Грустное зрелище открывается взору
человека, вздумавшего насладиться искусством и посетить главный праздник кино в
нашей стране — Московский международный кинофестиваль. Плебейством и
“свинцовыми мерзостями жизни” веет от двух конкурсных программ. То, что здесь
нет шедевров, еще как-то можно объяснить — признанные режиссеры не спешат
привезти свои творения в Москву, поскольку наш фестиваль отличается вопиющей
несправедливостью в выборе победителей, отмечая своими призами в нечетные годы
слабые и крайне тенденциозные картины антисоветского содержания. Зритель так и
не полюбил российские фильмы, удостоенные “Золотого Георгия”, — “Петя по дороге
в царствие небесное” (2009), “Путешествие с домашними животными” (2007),
“Космос как предчувствие” (2005), несмотря на многочисленные аллилуйя критики.

Но в этом году московский
кинофестиваль ухитрился превзойти свои прежние достижения по насаждению
антикультуры и дурного вкуса. Слово Кириллу Разлогову (говорящая фамилия!),
программному директору форума: “У нас будет показан французский фильм,
отвергнутый Каннским кинофестивалем как слишком шокирующий своей эротикой…
Второй пример — южнокорейская картина. Я увидел ее на фестивале в Пусане, там
она ошеломила всех своими мазохистскими сценами”. Программный директор также осчастливил
российского зрителя фильмом, где “признание сына благородного семейства в
гомосексуализме взрывает ритуал семейной трапезы”, и лентой, в которой “юная
лесбиянка и транссексуал встретились в мире шоу-бизнеса”. Добавим к этому
немецкий фильм из конкурса “Перспективы”, о котором журналисты выразились
недвусмысленно: “Порно на ММКФ”. На экране режиссер, она же исполнительница
главной роли, занимается самоудовлетворением, иногда отвлекаясь на съемки
порнографической картины…

Похоже, тем же самоудовлетворением
занимается и К. Разлогов, собирая по всему миру “социологические киноотбросы” и
свозя их за государственные деньги в Москву. Если бы это был частный фестиваль
конкретного лица без бюджетной поддержки, то не стоило бы и говорить о его
“культурных достижениях”. Поощрение на государственном уровне непристойных
низкохудожественных лент есть еще один акт самоубийственной культурной
политики, которую мы наблюдаем уж не первый год, и этому нет никакого
мировоззренческого оправдания. Зато есть объяснение: равнодушие (или
безграмотность) наших чиновников, которые возвышают подобных “экспертов”. (Тот
же К. Разлогов — директор Российского института культурологии, ведущий на
телеканале “Культура” и т. д.)

Появление “клубнички” / “клюквы” на
кинофестивале имеет и идеологическое обоснование. Слово программному директору:
“Итальянская и китайская кухни наряду с “Макдоналдсом” стали важнейшими
механизмами глобализации почти в той же мере, в какой фундаменталистские
пристрастия мусульманского Востока к сокрытию женского тела, а христианского
Запада к его демонстрации могут считаться механизмами нового глобального
цивилизационного конфликта, пришедшего на смену дуэли социализма и
капитализма”. Славно! Сколько подмен в одном предложении, начиная с того, что
христианский Запад никогда не стремился обнажить женщину (это делали атеисты и
язычники), и заканчивая тем, что социалистический СССР, выступая за равноправие
полов, вовсе не приветствовал сексуальную разнузданность. Что же касается дуэли
между социализмом и капитализмом, то и здесь лукавство: нынешний кинофестиваль
стал “тематическим” — пять конкурсных фильмов повествовали о том, как “угнетал”
СССР страны соцлагеря и как душились “свободы” в Польше, Германии, Венгрии,
Чехословакии и Болгарии. Гитлер забыт, фашизм даже не вспоминается, Европа
изнемогает под сапогом советского солдата… Вот вам и празднование 65-летия
Победы советского народа в Великой Отечественной войне! Прямо-таки парад
“победителей” — весьма посредственные фильмы из Польши и Чехии отмечены серебряными
призами кинофестиваля.

Но не надо думать, будто для
кинематографа стран Восточной Европы тема обличения СССР — главная. Наоборот,
судя по низкому качеству представленных “антитоталитарных” фильмов (выбивается
из этого ряда лишь картина “Последний Донос на Анну” венгерского режиссера
Марты Мессарош), тенденциозность была одной из целей отборщиков московского
кинофестиваля. Что и подтверждает К. Разлогов: “Эта линия была задана на
политическом уровне, когда началось обсуждение вопросов, связанных с Катынью… И
нам показалось, что пришла пора рассчитаться с прошлым”.

Таким образом, “дуэль социализма и
капитализма” продолжается — новый зритель, выросший в постсоветской России,
должен усвоить “комплекс вины” за прошлое своей страны и приобщиться к “высшим
ценностям”, таким, как поощрение режиссеров, снимающих порнографические ленты и
идеологические поделки. “Цивилизационный конфликт” в такой ситуации неизбежен —
здоровые силы все равно победят, чему и учит нас история. Другое дело, что
вопрос: будет ли русский народ в числе победителей? — пока остается открытым…

***

Ну а теперь поговорим о других,
менее заметных, но по-своему показательных фильмах кинофестиваля. Нас,
разумеется, интересует в первую очередь отечественное кинопроизводство. Картина
Олега Фесенко “Красный снег. Сага о хантах Югры” повествует о восстаниях
местного населения в Остяко-Вогульском национальном округе РСФСР в 1931—1934
годах. Фильм сделан с явной симпатией к коренным народам и их обычаям, зато
многие русские в картине, особенно руководящие работники и сотрудники ОГПУ, —
пьяницы, садисты и развратники, затуманенные коммунистической идеей.

Спорный идеологический посыл
плачевно сказался на художественной стороне ленты. Перед зрителем предстает
собрание штампов и банальных диалогов (“Мне пленный для отчета нужен”,
“Советскую власть на эту сучку променял?”). В результате на экране типичное
“современное кино” — с претензией на открытие новых смыслов (“пришла пора
рассчитаться с прошлым”) и с отсутствием творческого и мировоззренческого права
быть судией времени, о котором у режиссера и актеров, похоже, самое туманное
представление. Потому что если советская власть, разрушая традиционный быт
северных народов, давала им что-то взамен — медицину, письменность и
образование, а богатства Югры тогда шли на благо всего государства, то ради
чего опустошаются сегодня природные кладовые и уничтожается тундра? Чтобы
очередной олигарх купил новую яхту или футбольный клуб?!.

Еще один “региональный заказ”
выполнил режиссер Юрий Фетинг. Картина “Бибинур” сделана эстетически красиво:
черно-белые кадры сменяются приглушенными цветными, почти документальная
точность передачи бытия татарской деревни сочетается с фантастической сценой
падающего в разгар лета снега… Этот фильм, профинансированный Минкультуры и правительством
Татарстана, рассказывает о мусульманке, которой приснился вещий сон о том, что
жизнь ее закончится в ближайшую пятницу. Бабушка Бибинур вспоминает советское
прошлое, которое не всегда было радостным, и всматривается в тревожную
современность: в деревню приезжают криминальные бизнесмены; они собираются
перепродать землю, где находится старое кладбище. Тихая праведница вразумляет
одного из них, Джихангира, и он, “безродный космополит”, давно живущий за
границей, вдруг узнает о том, что его предки родились в деревне, служили в
местной мечети. Бизнесмен идет против компаньонов и отказывается от сделки, в
отместку криминальные авторитеты готовят ему расправу. Бибинур смогла помешать
наемному убийце, но погибла сама…

Центральная идея фильма — тоска по
разрушенной вере, и потому старик, один из героев картины, собирает по округе
камни, из которых когда-то была построена мечеть. Вера прекрасна, утверждают
создатели кино, и мальчик с чудесным голосом созывает сельчан на молитву, но
его звонкий призыв перебивается хаосом телевизионных голосов — в каждом доме
есть “ящик”, который учит людей служить обыденной тщете, например стремиться к
участию в “Минуте славы”…

В этих разных по своему
художественному уровню лентах можно увидеть и появление “регионального кино”, и
мечты о национальном возрождении, и тоску по старым, досоветским временам,
когда, как это видится заказчикам фильмов, “все было лучше, чем сейчас”. Вопрос
спорный, особенно применительно к исламу. Немецкая картина “Чужая” режиссера
Фео Аладаг повествует о судьбе молодой женщины Умай, которая решает оставить
своего деспотичного мужа в Стамбуле и вернуться с ребенком к родителям в
Германию. Взаимопонимания она не находит — турецкая диаспора свято чтит обычаи
и считает, что сын должен остаться у отца. В ход идут уговоры, принуждение,
бойкот со стороны семьи, а когда эти меры не помогают, то “позор рода”
смывается кровью… Ислам — это не только “возвышенное положение женщины” (о чем
любят рассуждать наши новообращенные ученые дамы на Северном Кавказе), но и
жесткие ограничения повседневной жизни. Особенно для женщин из бедных и
малообразованных слоев общества, где религиозные нормы причудливо переплетаются
с местными обычаями. Этой весной в той же Турции отец заживо закопал в огороде
свою 16-летнюю дочь за то, что она позволила себе лишние разговоры с
ребятами-сверстниками.

И все же для человека, не
утратившего своей духовной природы, жизнь без веры противоестественна. И
“религиозный вопрос” в советское время слабо был востребован не только потому,
что власть не благоволила культам. Повседневная вера существовала, пусть даже
это был режим “ближней перспективы” — вера в установление на Земле
справедливого мироустройства, вера в человека, хозяина своей страны, вера в
ближайшее будущее, в то, что государство не оставит в трудную минуту — поможет
морально и материально. Вера без дел и обязанностей мертва — взамен гражданин
страны вкладывал свой труд и силы в построение общегосударственного дома. Эта
идея лежит в основе картины северокорейского режиссера Чан Кил Хена “Дневник
военнослужащей”. По форме и сути перед нами наивное пропагандистское кино,
призывающее девушек хорошо нести воинскую службу, любить Родину, не роптать на
трудности и слушаться мудрых командиров.

Казалось бы, что может получиться
из такой топорной “творческой задачи”? Но приведем отзыв одного из молодых
зрителей: “Мне понравился “мир” этого фильма, где все просто, где есть
понимающий, но строгий командир, где есть враг. После фильма осознаешь, что существует
не только личное, есть Родина и любовь к ней — связующее всей твоей жизни,
перед чем меркнут невзгоды и проблемы… Захотелось поехать в КНДР после фильма
или вступить в КПРФ… Это был другой фильм из другой страны, в нем не было
айфонов, проблем менеджеров, кризисов среднего возраста, нищеты и богатства”.

Мы, конечно, не будем
идеализировать жизнь в КНДР, но нельзя не заметить, что зрители, да и заказчики
“регионального кино”, интуитивно ищут защиты в современном мире от житейской
грязи и пошлости, от торгашеского глобализма, где холится и лелеется лишь то,
что находится ниже пояса. Что же нужно нормальному человеку для счастья? Вера,
жизнь в согласии с природой и социальная справедливость — в этом, кажется,
сходятся и ханты с шаманами, и татары с имамами, и корейцы с их глубоко
почитаемым руководителем. А что думают по этому русские?

***

Фильм Юрия Шиллера “Воробей”
представлял Россию в основном конкурсе и не снискал никаких лавров — критика
его дружно обругала за неумелость и наивность. Сюжет картины прост: в сибирской
деревне Васильевка председатель колхоза, отставной военный, решает сдать табун
лошадей на мясо, чтобы расплатиться с кредитами. Жители ропщут, но перед
угрозой грядущего безденежья отступают. И тогда сын пастуха, школьник Митя Воробьев,
с охотничьем ружьем наперевес останавливает машину, везущую лошадей на бойню.
На этом фильм заканчивается, а Васильевка со своими проблемами, куда
“капитализм завезли после энцефалитного клеща и колорадского жука”, остается.

Кино это, несмотря на некоторые его
художественные несовершенства (затянутость действия в первой части картины и
нарочитость нескольких сцен), следовало бы показывать по нашему телевидению
вместо “правительственных концертов” и прочих агиток за “великую Россию”.
Потому что после целой галереи стукачей, гэбистов, доносчиков, диссидентов и
людей “перекати-поля”, представших на экранах кинофестиваля, вдруг возникает
картина “русского рая” — ширь лугов, дремучесть лесов, неспешность течения
чистой реки. И народ здесь живет, занятый не только насущными потребностями, но
и глобальными вопросами. Такими, например: кто возник раньше, Вселенная или
Бог? Зачем ученым нужен андронный коллайдер? Каким будет конец света?

Об этом размышляет мальчик Митя, и
нельзя не позавидовать его детству: у него есть сильный отец и ласковая мать,
старший брат и добрый дедушка. У него есть лодка и река, лес и чистый воздух,
домашняя живность во дворе и школа на соседней улице. У него есть родной дом, и
поэтому Митя считает, что вправе защищать его с оружием в руках.

Народ — ребенок, но если чужая
власть (председатель — человек приезжий) доведет его до предела, он, пожалуй, и
за оружие возьмется — такова нехитрая идея этой картины. Народ по-прежнему
взыскует веры — не на словах, а на деле (когда сельчане говорят председателю:
“креста на тебе нет”, — он расстегивает рубашку и показывает нательный
крестик). Народ жаждет справедливости: “Мы работаем, как прежде, растим хлеб и
хотим получать деньги за свой труд”. Эти элементарные истины доносит до зрителя
Ю. Шиллер, известный документалист, который в 67 лет снял свою первую
художественную ленту о том, что героем в современной России может быть только
ребенок — юношество и среднее поколение на поступок не способны, они послушно
смиряются с “обстоятельствами”… Грустный и беспощадный диагноз людям “среднего
возраста”. Везде — в творчестве, в политике, в экономике.

Фильм Ю. Шиллера дарит нам очень
осторожный оптимизм — впервые за последние 20 лет на наших экранах появился
достоверный образ русской деревни. Впервые образ наших тружеников и кормильцев
воссоздан с благоговейной бережностью и любовью. Если фильм выйдет в прокат,
сила этой любви многократно умножится. Как, впрочем, и сила неприятия тех, для
которых главное содержание жизни не в вере, а в сиюминутном, не в красоте, а в
деньгах, не в справедливости, а в личной выгоде.

Кого же у нас больше? “Дуэль”, как
мы видим, продолжается, и она по-прежнему находится в сфере вечных категорий —
добра и зла. Искусство делает это противостояние более наглядным. Никогда в
России (да и в любой другой общности) не будет социального мира в сфере
ценностей, потому что “толерантность” к безобразному возможна только у
духовно-мертвых людей или у сознательных врагов “этой страны”. Что же касается
экономического уклада — социализма или капитализма, — то никакой культурный
госзаказ “сверху” или “сбоку” никогда не убьет у думающих людей стремления к
справедливости. Вот почему личность пытаются “расчеловечить” — переключить ее
внимание с мировоззренческих проблем на работу гениталий. Все это не ново, и в
России с особенной ажиотацией навязывалось в 90-е годы. Теперь, похоже, мы
двинулись по второму кругу.

Оригинал этого материала
опубликован на ленте АПН.