У отца за пазухой
Бензин по 36 копеек за литр, хлеб по рубль двадцать за буханку, квартплата, которую без микроскопа не разглядеть, и средняя пенсия в $70. То есть в 1 700 000 манатов, если считать по «черному» обменному курсу. А по официальному — 5200 манатов за доллар — считать нет смысла, потому что обменников нет даже в аэропорту имени Великого Сапармурата Туркменбаши. Там вместо bureaudechange — сидящие на корточках мужчины. На русском базаре — женщины с распухшими от мелких купюр бумажниками. Менялы ведут себя прилично, деньгами не «светят» — повсюду туркмены в форме наблюдают за всеми остальными.
Итальянец Микеле, работающий в газовой отрасли, давно привык и к «черному» обмену, и к военным постам на улицах. Только с памятниками отцу нации никак не освоиться — не понимаю, говорит. Таких непонятливых хватает. Рассказывают, будто одной французской журналистке на надоевший вопрос о памятниках сам президент ответил: «Не нравится — не смотрите». У туркмен теперь собственная гордость, прямо как когда-то у советских. О развале Советского Союза здесь «горюют», как в Прибалтике, а недавнюю новость о том, что Сапармурат Ниязов окончательно распрощался с СНГ, почти не заметили.
Да и о чем горевать, если ВВП с 1999 г. растет примерно на 18% в год и, стало быть, удвоился уже к 2003 г., при том что экономика, как и в России, держится на сырье — нефти, газе — и еще на хлопке. Проблемы-2008 вообще нет — Владимир Путин еще исполняющим обязанности не стал, а в Туркмении уже убрали из Конституции положение о двух сроках, и «пожизненный президент» стало вполне официальным титулом Ниязова. Его здесь называют как угодно, только не по фамилии. «Отец туркмен» умудрился сложить мозаику из кусочков СССР, Северной Кореи и какого-нибудь арабского эмирата. И пяти миллионам его «детей», похоже, наплевать, что какие-то европейцы не понимают, зачем ему столько памятников.
Иностранцев здесь много — итальянцы и французы осваивают газовые и нефтяные месторождения, строят; турки, иранцы и арабы тоже строят и торгуют. Русских, пожалуй, меньше, чем в других уголках бывшей империи, и все вывески написаны латиницей, которую ввел Туркменбаши, но языком межнационального общения все владеют достаточно хорошо, чтобы объяснить любому приезжему: это вы говорите «культ личности», а для нас это семейные отношения, вполне соответствующие нашему менталитету.
«Здесь нельзя снимать, это здание Комитета национальной безопасности», — останавливает меня начальник пресс-службы МИДа Батыр Хыдыров, когда я прошу притормозить у памятника возле очередного величественного здания. Зато «безопасные» памятники можно снимать как угодно — это все-таки не Северная Корея, где монумент вождю можно снимать только с определенного ракурса. Едем дальше, и солдаты, увидев зеленые госномера, отдают нам честь.
Военные в Туркмении работают за милицию: они охраняют не только подступы к президентскому дворцу, но и вообще все. «Вместо того, чтобы в казарме дедовщиной заниматься, — объясняет бармен Анатолий в одном ашхабадском ресторане; он вообще доволен тем, как идут дела в его стране. — Говорите, сконцентрировал в своих руках всю власть, а поскольку все национализировано, то и богатство? А если бы здесь провели грабительскую приватизацию, как в России? От того, что все это было бы в руках нескольких жуликов, народу было бы лучше? Вряд ли. Так — лучше».
Власть Сапармурат Атаевич концентрировал долго. Начал 20 лет назад, когда стал первым секретарем республиканского ЦК. Но Советскому Союзу он служил явно не от всей души. «Все 74 года советской власти мы были мишенью для критических стрел. Мы привыкли к постоянным нападкам, издевательствам над нами. И мы терпели это, потому что были лишены самого главного — права голоса». Это из книги Ниязова «Рухнама» («Духовность»), первая часть которой вышла в 2001 г. Правом голоса туркмены воспользовались в 1992-м, едва приняв Конституцию, — Ниязов получил 99,5% голосов. В 1999 г. меджлис поправил Конституцию так, чтобы Ниязов мог оставаться президентом, пока не устанет. А ведь ему всего 65 — это средняя продолжительность жизни в стране. Оппозицию в Туркмении не слышно и не видно, как не видать и интернет-кафе, хотя, например, российские каналы здесь транслируют свободно.
Книге «Рухнаме», кстати, тоже есть памятник в Ашхабаде, его особенно любят фотографировать иностранные туристы. В основном сюда ездят европейцы и американцы — бывшим соотечественникам визы дают неохотно, чтобы не вывозили отсюда дешевые продукты. Еще здесь с подозрением относятся к журналистам — меня пустили, чтобы я мог повстречаться с ветеранами Великой Отечественной войны, о которых пишу книгу. Ветераны в Туркмении — это не полуголодные, обнищавшие старики. «У меня пенсия 2 400 000, а у любого другого, даже у министра, потолок 2 200 000, — рассказывает ветеран Ораз Непесов. — Все лекарства, все лечение бесплатно. И теперь кому из ветеранов исполняется 80 лет, получают единовременное пособие 300 000 манатов, 85 лет — полмиллиона, 90 лет — один миллион, а потом каждый год выплачивается по полмиллиона манатов».
Но меня больше всего поразила мечеть в родовом селе Ниязова Кипчаке. Больше, чем она, в Средней Азии нет, как нет и другой мечети, на стенах которой цитаты из Корана соседствовали бы с цитатами из «Рухнамы». Неподалеку от мечети огромный комплекс с какими-то башенками — Дворец сирот. «Наш президент в детстве и сам остался сиротой, и хорошо знает эту проблему. Отец Сапармурата Атаевича, по официальной биографии, погиб на войне (теперь его именем называется древний город Керки), а мать и два брата — во время землетрясения 1948 года, — говорит Батыр Хыдыров.
В Туркмении строят так много, будто землетрясение было совсем недавно. Ашхабад уже несколько лет напоминает грандиозную стройплощадку. Основной подрядчик — французская Bouygues, которая сейчас возводит спортивный комплекс с ледяной ареной. Все министерства строят жилье для работников своих отраслей — половину стоимости оплачивает профсоюз, половину — жилец, в рассрочку на 15 лет. «Строят очень хорошо, аккуратно», — хвалит итальянец Микеле.
От Советского Союза, помимо низких цен и «черного» обмена валюты, осталась привычка проводить вечер и ночь дома — после 11 вечера деньги в городе потратить невозможно, да и после 9 на улице уже мало народу. Государственные магазины, в которых все немного дешевле, чем в коммерческих, закрываются раньше, а ночных развлечений в Ашхабаде нет. «Молодежь сейчас другая, — говорит Батыр Хыдыров, — многие ходят в мечеть, молятся, не курят, не выпивают совсем. Иной раз в компании оказываюсь единственным с сигаретой, неловко даже становится».
Впрочем, такого религиозного пыла, как на Ближнем Востоке, я здесь не обнаружил — во время намаза в одном магазине продавцы молятся, в другом спокойно продолжают работать. Что здесь напоминает благополучные нефтяные королевства, так это дороги — совершенно европейского качества, но по-советски широкие. И еще многочисленные государственные зеленые флаги, которые висят не только на учреждениях, но и на многих частных домах: их жители действительно верят, что объявленный Туркменбаши «altynasyr» — золотой век — уже наступил.
Оригинал этого материала опубликован в журнале «Русский Newsweek».
