Время прагматиков

Об антикризисной инициативе

Для прагматика главное – не догма, а рост национального богатства. В
арсенале прагматика есть множество методов: от жесткого дирижизма до
приватизации неэффективно работающих предприятий, находящихся в государственной
собственности. Но чего в этом арсенале точно нет – это слепого следования
рецептам спасения, выписанным раз и навсегда. Сегодня наступило время
прагматиков.

Государство активно усиливает регулирование банковской сферы,
инфраструктурных отраслей, крупнейших корпораций и даже отношений собственности.
Это – общемировой тренд, характерный для современных государств, отражающий
рост их роли в экономической жизни. Призрак коммунизма? Конечно, нет, хотя
продажи "Капитала" Маркса в период нынешнего кризиса многократно
возросли. "Кратковременная мера", как считает президент Буш? Нет, это
меры долгосрочные и институциональные. На наших глазах новая эпоха идет на
смену рейганомике как экономической модели и монетаризму как ее теоретической
основе. "Чистых моделей", готовых для всеобщего употребления, больше
нет: бал правят прагматизм и эффективность. Эпоху прагматизма открыла Россия. И
сделала она это задолго до мирового экономического кризиса, разразившегося
осенью 2008-го.

Прагматический дирижизм

Россия оказалась неплохо подготовленной к кризису. У этого феномена простое
объяснение: весьма непростая "постдефолтная" экономическая
ситуация заставила российскую власть отказаться от догматических либеральных
экономических заклинаний начала 1990-х годов и предпринять шаги, которые стали
ответами на реальные вызовы времени. Наведение порядка и государственное
регулирование развития инфраструктурных отраслей – главный вектор этого курса,
отвечавший на главный вызов – вызов развития.

В самом деле: усиление "Газпрома" и "Роснефти",
государственных банков, создание государственных корпораций в сфере
авиастроения, судостроения, нанотехнологий – это не ответ на кризис, это
долговременная, продуманная и комплексная политика, которая проводилась и
проводится по инициативе Владимира Путина. В сочетании с "подушками
безопасности" в виде огромных резервов Центробанка, Фонда национального
благосостояния и Фонда будущих поколений она позволила нашей стране сохранить
макроэкономическую стабильность.

Спрос создать нельзя, но можно создать условия его порождающие. Если спрос
отсутствует или упал до критически малых величин, стимулировать его должно
государство. Новая экономическая эпоха – это государство, стимулирующее
спрос на деньги. Более того, это эпоха регулирования экономических
процессов в формате активного дирижизма вплоть до масштабной национализации. Но
этот дирижизм – не идеологический, а прагматический: применяются только те
меры, которые могут дать реальный эффект.

Европа пошла по пути, в принципе аналогичному российскому. Но первый шаг она
сделала только после начала масштабных финансовых потрясений. Между Берлином,
Парижем и Москвой достигнуто нечто вроде неформального консенсуса в области
макроэкономического регулирования. США же, как отмечает журнал
"Forbes", пришлось присоединиться к этому курсу только после того,
как мировые рынки оценили эффективность решений, принятых в Европе.

"Консенсус по поводу вливаний (национальных банков в банковский
сектор и реальную экономику. – Д.О.) был таким прочным, что только над
одним вопросом можно было почесать затылок: почему на это потребовалось так
много времени?" – задается вопросом Джерид Бернштейн, аналитик
Economic Policy Institute.

И в самом деле – почему?

Потому что финансовые власти Запада по большому счету забыли, как это
делается. И – редкий в истории случай – оказались во власти догматиков,
"идеократов от монетаризма".

Крах догматиков

Как заметил недавно Френсис Фукуяма, "рейгановская революция вышла
из-под контроля в силу того, что сторонники ее увидели в ней не практический
путь решения определенных проблем…, а непререкаемую идеологию. Были возведены в
культ два положения: о том, что любое снижение налогов способно окупить само
себя, и о том, что финансовые рынки не нуждаются ни в каком регулировании".
И в самом деле, перефразируя Ленина, монетаризм стал для многих не догмой, а
руководством к действию.

Говорил ли на самом деле вице-президент Чейни президенту США Бушу: "Дефициты
– это несущественно"? Мы этого никогда не узнаем. Однако крах
"рейганомики" сегодня очевиден: нельзя бесконечно снижать налоги,
раздувать ипотечные программы, позволять делать что угодно "жирным
котам" Уолл-стрита и при этом закрывать глаза на растущий дефицит бюджета.
Народный банк Китая, запрещающий банкам КНР работать с американскими
кредитно-финансовыми учреждениями – такое показалось бы бредовой фантазией
всего 10 лет назад.

Случилось небывалое. Бывший глава ФРС США и главный гуру
"рейганомики" 1980-1990-х годов Алан Гринспен раскаялся. Он
признал, что допустил ошибку, недооценив масштаб мирового финансового кризиса и
предположив, что кредитные организации смогут справиться с ним самостоятельно.
Более того, происходящее сейчас в мире, по словам Гринспена, перевернуло его
понимание того, как вообще функционирует рынок.

У нас были и есть свои "либеральные идеократы", превратившие в
1990-е годы "невидимую руку рынка" почти в символ веры. Они
тоже потерпели поражение, но раскаиваться не собираются. Таковы некоторые
правительственные деятели, однажды присягнувшие либеральной модели и годами не
замечавшие ее противоречий. Таков Борис Немцов, агрессивно требовавший от
государства уйти из экономики. Таков Андрей Илларионов, главный адепт
неограниченного расширения "экономической свободы". Как справедливо
заметил экономист Владимир Мау, из откровенно несложной концепции Илларионова (уменьшаем
регулирование – растет ВВП) "вовсе не следует, что расширение
экономической свободы непосредственно и однозначно ведет к росту…
Интервенционизм может быть оправдан на определенных фазах развития
экономической системы".

"Капиталистический Госплан": опыт работы

Весьма распространенная сегодня оценка послевоенной
("домонетаристской", "дирижистской",
"социалистической") экономики Западной Европы как неэффективной,
мягко говоря, неадекватна. Среднегодовые темпы прироста промышленного производства
развитых европейских стран составляли 3,9% в межвоенный период (1919-1939),
4,9% в 1950-е годы и 5,7% – в 1960-е годы. Объем промышленного производства
увеличился за период 1948-1973 года в 4,5 раза. Столь высокие темпы развития
характерны теперь скорее для устойчивых развивающихся рынков, а не для
стран-членов ОЭСР.

Хорошо известен опыт Америки эпохи Рузвельта, когда регулировалось буквально
все: от финансовых рынков до сбыта продовольствия, от строительства дорог и
создания инфраструктуры до резко усилившейся оборонной промышленности. Однако
национализация банковского сектора и инфраструктурных отраслей,
программирование и индикативное планирование как методы воздействия государства
на экономику – общемировые тенденции, получившие распространение в послевоенную
эпоху. Это было связано отнюдь не только с экономическими кризисами 1957,
1974-75 и 1987 годов, хотя они и сыграли свою роль. Это была вполне органичная
политика, основанная на идеях Кейнса: система не способна к саморегуляции
"невидимой рукой рынка", увеличить с помощью "видимой руки
государства" эффективный спрос – значит восстановить макроэкономическое
равновесие.

Огромный размах получила практика национализации во Франции, Великобритании
и Австрии. В государственную собственность перешли крупнейшие банки, страховые
компании, угольная и сталелитейная промышленность, производство электроэнергии
и газа, часть предприятий транспорта и связи, ряд предприятий автомобильной и
авиационной промышленности. Уже в конце 1945 года национализирован Английский банк.
В 1947-м году в Великобритании создается Консультативный совет экономического
планирования, а в 1962 году – Национальный совет экономического развития,
разрабатывавший специальные планы сбалансированного и ускоренного роста.
Конституция Италии 1947 года прямо предусматривает, что компании, составляющие
"предмет важных общественных интересов", могут быть в законном
порядке отчуждены у владельцев. А в проекте Конституции Франции, который
рассматривало Учредительное собрание в мае 1946 года, предусматривалась
возможность национализации "фактических монополий". Символы
послевоенного "французского социализма" – национализированный концерн
"Renault" и Государственный комиссариат по планированию. С 1947 года
во Франции разрабатываются и реализуются Государственные планы экономического и
социального развития, имеющие, разумеется, индикативный характер.

Государственные инвестиции в экономику непрерывно росли с конца 1940-х
годов. К началу 1970-х годов госинвестиции в общем объеме капиталовложений
достигли в Великобритании 46%, в Италии – 36%, в США – около 30%, во Франции –
25%. Главным объектом инвестирования стала модернизация инфраструктуры. А
удельный вес госсектора в ВВП Великобритании, ФРГ, Франции составлял в начале
1970-х годов 10-12%, в Италии – 13,8%. В скандинавских странах относительно
слабое развитие госсектора компенсировалось огромными (40-45% ВВП) ресурсами,
которые перераспределялись через бюджет в виде налогов и пенсионных отчислений.

Понимать логику развития послевоенной экономики отнюдь не значит слепо
копировать этот опыт. Да и об эффективности предпринимаемых сегодня конкретных
мер можно и нужно спорить. Более того, по мере необходимости надо выписывать и
либеральные рецепты (например, осторожное снижение налогов). Но абсурдно
спорить с тем, что базовый тренд – прагматизм. И государство, если оно думает о
всеобщем благе, чтобы добиться эффективности экономики, должно использовать все
доступные ему, адекватные ситуации механизмы воздействия: от государственного
регулирования до стимулирования развития частного сектора. Никто не говорит о
том, что российские власти всегда будут впрыскивать в банковскую систему
триллионы рублей, расширять госсектор и национализировать крупнейшие компании.
Более того, не исключено, что в перспективе, когда ситуация стабилизируется,
многое из того, что сейчас контролирует государство, может перейти под
управление частного сектора. Но если
"государственно-прагматическая" повестка дня востребована жизнью
именно сегодня – ее и надо проводить для того, чтобы занять в посткризисной
архитектуре мировой экономики достойное место.

Оригинал этого материала
опубликован в Русском журнале.