Красота советских вождей в глазах итальянок

Замечательная дама, переводившая мою встречу с итальянскими читателями в городке под названием Гроссето, рассказала забавную историю.

Год, если я верно запомнил, был 1971-й, и в Италию приехала советская делегация, открывать там очередной стенд, или выставку представлять; не важно.

Моей нынешней переводчице и тогда уже приходилось переводить. Советское начальство, рассказывает она, было и в тот раз привычно замкнутое – лишнего слова не скажут, улыбаться не любят, — но один из руководителей показался им на удивление симпатичным: открытым, доброжелательным, к тому же, с красавицей женою.

До такой степени они показались тогда симпатичными моей переводчице, что она и её муж пригласили советскую пару в гости. И те пришли!

Отлично посидели, и даже сфотографировались на память.

За прошедшие с той поры годы, встреча эта немного забылась, затёрлась; а связь с той парой итальянцы не поддерживали: в конце концов, это же советское начальство, чего их компрометировать.

Но фотография осталась в альбоме.

Прошло, кажется, более пятнадцати лет, и какой-то итальянский знакомый моей переводчицы, листая альбом, вдруг спросил: «А это кто с вами? У вас дома? Лицо знакомое!»

Переводчица говорит: «Вряд ли он тебе знаком, это советский начальник, мы как-то встречались… Уже забыла, как зовут».

Знакомый не унимался: «Нет, я точно его знаю!»

Стали вместе смотреть на подзабытую уже фотографию и вдруг их осенило: да это же Горбачёв!

Новый советский генсек! Михаил Сергеевич! Не так давно пришедший к власти! Объявивший «пе-ре-строй-ка» и «глас-ност»!

Фотографию, конечно же, увеличили и повесили на стену.

Горбачёв тогда был на редкость популярен в Европе — и в Италии, само собой, тоже.

Знаменательно, что, когда он вскоре приехал с официальным визитом в Италию, уже как генеральный секретарь, а не рядовой чиновник, переводчицей к нему вновь направили всю ту же мою знакомую: и, конечно же, она напомнила ему ту давнюю встречу, и, конечно же, он был доволен, и в своей манере, думаю, похохатывал и плоско, но не без добродушия, острил.

Переводчица моя до сих пор его любит. Она несколько раз повторяла мне, что Горбачёв для России был слишком хорош.

Я с ней не спорю: посмеиваюсь и говорю: ну да, ну да, девять из десяти людей, что жили при Горбачёве, тоже считают, что он слишком хорош для них, и поэтому презирают этого политика.

«Между прочим, он был полноват, но очень хорош собой в молодости», — говорит переводчица; сама, не смотря на возраст, сохранившая замечательное очарование и подкупающую живость жеста, речи, мысли.

Мы сидим в машине, я на переднем сиденье, и моя переводчица, и ещё две женщины, сзади.

«Очень хорош был в молодости», — повторяет моя переводчица.

«Ты просто не видела молодого Сталина», — говорю я в шутку: в Италии все считают меня сталинистом, и каждый итальянский журналист считает необходимым спросить у меня отчего так вышло, что такой милый парень – сталинист. Это при том, что у них в Италии сегодня во власти «правые» — не настолько «правые», чтоб вслух говорить о Муссолини, но откровенно крышующие самых натуральных фашистов, с их офисами в центре Рима: им принадлежит огромное здание — с тройными дверями, неприступное для полиции и тем более для «антифа». Над зданием висит флаг, но я не рассмотрел, что на нём изображено.

После слов о Сталине мои итальянские друзья, сидящие на задних сиденьях нашего авто, — в основном русисты, к тому же, люди живые и не ангажированные, — начинают хохотать.

Моя переводчица не смеётся, но и не обижается.

— Знаете, — говорит она, когда все перестают смеяться, — я читала книгу о Сталине. В молодости он был замечательно красив. Удивительно красив.

— И стихи писал хорошие, — говорю я.

— Да? – удивляется переводчица; кстати, знаток русской поэзии, более всех обожающая Мандельштама и Есенина, — Я не читала.

— Очень хорошие, — говорю, — О природе.

Мы едем по ночному Гроссето. Нам хорошо.