Критик — это как в армии замполит

Александр Карасев — прозаик достойный, самобытный и, с позволения сказать, самостийный. Из той породы людей, что ничего не делают во имя устройства своей, скажем, литературной биографии, уверенные в том, что биографию сделают сами тексты.

И, думаю, в случае Карасева эта уверенность вполне оправданна. Разумные читатели и ценители давно уже увидели, что в русскую литературу пришел новый, серьезный, упрямый и сильный автор. (А с неразумных читателей и спросу нет. Им в свое время все сообщат. И они поверят…)

Интервью получилось лишь отчасти о литературе — первая часть нашего разговора коснулась темы казачества, и нам обоим стало интересно поговорить об этом. Я не во всем согласен с Сашей (к примеру, насколько я помню, казаки кричали "Сарынь на кичку", и смысл этого призыва очевиден: "голь, нищета, сбегайтесь к носу корабля"), но во многом Карасев убедителен, и вообще это любопытная тема.

Потом мы еще отдельно остановились на военной прозе — и тут Карасев тоже оказался замечательным и занимательным собеседником (даром, что сказанное им о Бакланове кажется мне тотально неверным).

В общем, поговорили от души.

— Александр Карасев — кто он? Где родился, на кого учился, где служил, в каких войсках… Семья, дети…

— Родился в Краснодаре, закончил истфак и два юрфака (так странно получилось). Еще в военном училище учился недолго. Срочная служба была на Украине в учебке "Десна" в разведбате, потом в ракетной дивизии под Йошкар-Олой. Офицером служил в оперативном полку ВВ. Был женат одно время, детей нет.

— Ты так славно поешь в компании казачьи песни. Сам казак? Что вкладываешь в это понятие?

— Казак. Это национальная принадлежность, хотя державная историография сумела всех убедить, что сословная. И это правильно с державной точки зрения. Если бы смогли убедить чеченцев, что они русские, сейчас бы не было чеченской войны.

— Но казаки все-таки славянский народ?

— Казаки — это был такой народ (сейчас его нет), который мало заботился о своей истории, а, как и тот же чеченский народ, больше интересовался вопросами военного грабежа. И там все туманно и запутано. Вот недавно, например, прочел в "Историческом журнале", что печенеги тоже были славянским народом.

— Саш, не смотря на запутанность, хочется разобраться — отчего казаки говорят (и говорили уже в ХV веке) на русском языке? В отличие от тех же чеченцев, и сотен других евразийских народностей, попавших в орбиту Руси-России-СССР? Народы разные, а языки идентичные, песни мелодически схожие, и национальные герои (Ермак, Разин) — одни на всех. Что-то я не припомню, чтоб в России привечали чеченских, башкирских или казахских национальных героев как своих… Или Ермак и Разин — не казаки? (Вот по Разину, кстати, известно, что отец его беглый посадский из-под Воронежа, а мать, предполагают, полонянка, из Турции или из Персии — так казак он или нет?) А Лев Гумилев вообще предполагал, что, как минимум, терские казаки — наследники Хазарского каганата. И Лев Аннинский по тому же поводу много рассуждал, и о Гришке Мелехове, фамилия которого явно восходит к древнееврейскому "Мелех" — царь.

— Казаки попали в орбиту России гораздо раньше чеченцев и др. Они были ассимилированы, частично уничтожены, частично рассеяны. Ермак с Разиным включены в русский эпос, как казаки включены в русский народ. О происхождении Разина ничего, на самом деле, неизвестно. Это мифотворчество. Мог быть и не казаком. (Известны в ХVI веке и воронежские казаки.) Ассимиляция осуществлялась в том числе и посредством русско-украинских вливаний. Любопытно, что боевым кличем разинцев было: "Сары на кичку". Это на каком языке? И с чего это вдруг, если не на родном?..

Происхождение литературного Григория Мелихова — в роду пленная турчанка — дань той же державной историографии. Нужно было как-то объяснить, отчего на Дону так много казаков цыгановатого вида. И сейчас так пишут в учебниках — беглые крестьяне под гнетом крепостного права сбежали на Дон и образовали казачество. А так как женщин беглые крестьяне с собой на Дон не захватили, они их похищали в Турции. А где же еще?.. Ты можешь себе это представить?.. Русские крепостные крестьяне бросили плуги, убежали на Дон, тут же ментально изменились, утратили интерес к землепашеству, вооружились до зубов, сели в сёдла, в лодки и принялись нападать на всех подряд и похищать женщин в Турции… Да, крестьяне бежали на Дон, и их там принимали, но наверное уже кто-то был на Дону, чтобы их принимать. И, наверное, в этой среде они адаптировались постепенно.

Лев Гумилев предположил правильно. Неясно, куда исчезли хазары, печенеги, половцы… Были такие черные клобуки, бродники и др. Эти народы сошли с исторической арены, перестали играть заметную роль в политике и попадать в летописи, но людей никто не истреблял поголовно. И хазарская версия и печенежская имеет обоснование. С чего это вдруг запорожские казаки одевались в точности как печенеги? И голову брили таким же причудливым способом, оставляя оселедец? А украинцы по-другому одевались и стриглись под горшок. И как-то и запорожские казаки, и печенеги в одном и том же месте проживали, на Днепре, с промежутком в несколько столетий. Не есть ли это смена названия этноса?

В школах и вузах долдонят о беглых крестьянах, но мне попадались и серьезные работы о происхождении казачества и этногенезе, они носят предположительный характер (статья Сопова, например).

— Я с тобой не спорю, и даже больше согласен, чем не согласен — мне хотелось твое видение этих вопросов узнать… Так ты говоришь, что сейчас нет казачьего народа? А сам видишь пути возрождения казачества?

— Построить несколько станиц на китайской границе (например, силами стройбата). Предоставить каждому желающему (независимо от происхождения, но при разумном отборе) дом и участок земли. Несение пограничной службы, скажем, сутки через трое. Первое время под руководством пограничников, с перспективой постепенного снятия застав на этом участке. В свободное от службы время возможность заниматься личным подсобным хозяйством. Кредиты. Умеренное денежное довольствие. Выслуга с пенсией. Это, конечно, нужно серьезно прорабатывать и просчитывать. В условиях перехода на контрактный принцип комплектования погранвойск этот вариант не кажется мне таким уж иллюзорным. В том числе и с точки зрения экономической выгоды. Но я не специалист, это лишь мой взгляд. Вижу только, что так называемое "возрождение казачества" является профанаций. Смешно выглядит генерал Трошев в качестве советника президента по делам казачества. Интересно, что он посоветовал?

— Смотри, Саш, ты предлагаешь брать всех желающих, независимо от происхождения. А как же тогда возрождение казачества как народа?

— Иначе, Захар, к сожалению, уже не получится. Были примеры в истории, когда государство создавало новые казачьи войска на границах. В Черноморском войске запорожские казаки вряд ли составляли большинство, верстали всех желающих.

— Очень любопытно. Но вернемся к нашей теме… Насколько я могу понять, такие люди, как Александр Карасев вообще не пишут книги. А что это за "люди"? — спросишь ты — и я сразу ответа не найду. Посему переформулирую: в моем понимании литератор чаще всего имеет набор каких-то черт характера, которые его и делают литератором. Ну, скажем, некая повышенная чувствительность, постоянная рефлексия, некая манерность, быть может… Короче, всё то, чего в Карасеве — днем с огнем не найти. Как ты вообще, черт возьми, стал писателем? — такой серьезный мужик, мужичина, офицер? К тому же, хорошим писателем, в отличие от подавляющего большинства наших военных, берущихся за перо…

— Так можно сформулировать: "Я думал он серьезный мужик, а он книжки пишет" (у Александра Покровского похожий афоризм в "72-х метрах")… Да, занятие, конечно, несерьезное у нас, но ты нарисовал портрет какого-то юного поэта. Так вот себе его примерно и представляю. Или критика. О прозаиках у меня немножко другое представление сложилось. Вот прозаик Захар Прилепин… волевой подбородок, решительный взгляд, кожаный черный пиджак, тщательно бреет… ну, ты знаешь… 

Но с детства писателем я становиться не собирался, конечно. Меня вообще удивляет, как это маленький ребенок, мальчик, хочет стать писателем (многие говорят и пишут, что с детства хотели быть писателями). Но это же скучно — сидеть и писать. А хочется чего-то такого увлекательного и деятельного: стать космонавтом, водителем большой машины, военным, хоккеистом или милиционером и ловить злых преступников…

Писать я начал в Чечне (не считая ранних не слишком удачных опытов). Записывал впечатления, делал зарисовки. Потом жалел, что сразу стремился писать прозу. А нужно было просто подробно записывать всё, что видел, собирать материал. Много деталей не сохранилось в памяти. Вот "Ну ты, мать, даешь!" (З.П.: лучший, на мой взгляд, чеченский рассказ Карасева: http://magazines.russ.ru/druzhba/2005/4/kara4.html) у меня самый ценный в этом плане рассказ, он на основе этих заметок написан. Я их делал в ежедневнике вперемежку со всевозможными хозяйственно-боевыми записями: расход боеприпасов, личный состав, продукты, задачи подчиненным и т.п. И потом уже по приезду стал писать. Меня вывели за штат, и было много свободного времени.

— Почему у нас почти не получилось хорошей военной прозы — за исключением тебя и Бабченко? В то время, как поколение Великой Отечественной дало целую плеяду — Воробьев, Бондарев, Бакланов, Алексеев, Курочкин, Астафьев…

— …Быков, Кондратьев, Богомолов… Бакланова я бы вычеркнул. Алексеев — не знаю, помню, детский писатель был такой, "Сто рассказов о войне" написал…

— Алексеев Михаил, умер недавно. Автор простоватых, но не бесталанных книг "Солдаты", "Мой Сталинград"… Борис Васильев еще есть, дай Бог ему здоровья… А Бакланова за что не взлюбил?

— Алексеева не читал. "В списках не значился" Васильева читал в детстве. Это облегченная военная проза. Чтобы ее писать, не обязательно иметь военный опыт. Она неплохая, она в классе "литература для детей" (по-моему, для среднего школьного возраста и шла). "Победитель" — его последняя вещь — легкая беллетристика. Как "Моше Даян" Михаила Веллера — хороший рассказ, но его трудно отнести к "военной прозе". Бакланов — советская конъюнктурная литература с обилием героизма. Не думаю, что она будет востребована.

Любопытно, что большинство военных писателей, подобно Льву Толстому, артиллеристы: Быков, Бондарев, Курочкин, Астафьев. Это имеет свое объяснение.

…Война была тотальная (а не локальная). На фронт угодило множество способных молодых людей. Эти люди при нормальных условиях вряд ли бы вообще служили в армии, учились бы и т.д. Мало кто из них выжил, но выживший талантливый человек получал колоссальный мировоззренческий рывок…

Я не думаю, что только я и Бабченко. Война в Чечне так же вяло тянется, как и тянулась. Через Чечню очень много людей проходит. Страна большая. В печать из большой страны пробиться трудно и долго. Что-то есть, наверное, не опубликовано, или в провинции где-то мизерным тиражом. Еще появится… С другой стороны, Афганистан дал одного Олега Ермакова, а там десять лет воевали.

— Знаю, что ты больше всего ценишь Курочкина и не слишком жалуешь Астафьева?

— "На войне как на войне" — лучшее произведение о Великой Отечественной и о войне вообще. В принципе, прочтя эту повесть больше ничего о войне читать не нужно. Там она вся, в этих нескольких страницах. Вся ее суть. И другие его вещи, невоенные, настоящая русская классика, их забыли почти — "Последняя весна", "Урод", "Рассказы судьи". Курочкин немного написал, но как написал! А Астафьев — это замечательный "Звездопад". Не могу сказать, что не жалую, многое мне не близко. Вторую часть "Проклятых и убитых" считаю неудачной.

— Я часто слышал от тебя, что современное искусство вообще и литература в частности стремится к максимальной сжатости, краткости. Это твой путь (его, кстати, лично я могу разделить — а вот читатели нет — читатели жаждут больших, толстых, пухлых романов, а если фильмов — то подлиннее, можно даже сериал) — но мне интересно, как именно ты пришел к этому. Кому из русских классиков ты, скажем так, наследуешь? Это чеховская традиция? А Гаршина ты читал? А двадцатый век — скажем, Шолохов? Или Шаламов? Вообще идеальный рассказчик для тебя — кто?

— Да, динамика, быстрая смена картинок, плотность информации. В современном кино это лучше пока осуществляется (не в "мыльных" вариантах). То, что читатель жаждет толстых книжек — это странно. Ну, это как "мыльные" варианты кино. Лично я, как читатель, люблю книжки потоньше. И я, когда пишу, могу ориентироваться только на себя как читателя. А когда я читаю, "воду", длинные описания подробные, я их пропускаю, мне они не нужны, неинтересно.

Я понимаю, конечно, как делается современный роман (это не роман). Одно тянет за собой другое, целый ком, совершенно на текст не работающий. Это вот пример: блестящая повесть Юрия Полякова "Небо падших", органичная (в своем жанре), и тоже хороший "Козленок в молоке". Но в "Козленке" я пропускал страницы при чтении и под конец совсем утомился. С коммерческой точки зрения я понимаю это конечно… Жанр рассказа — это чеховская традиция. Чехов — родоначальник рассказа. До Чехова не было рассказа, а на западе его и до сих пор нет. Там неполучившиеся романы называют рассказами. Вот как у Моэма, например. Этот параллельный тупиковый жанр и наши толстые журналы до сих пор любят, называя его форматом…

Едва ли ни лучшим писателем, работавшим в жанре рассказа, был Василий Шукшин. Поразительное умение сделать рассказ из ничего. Блестящие "Записки юного врача" Булгакова… Гаршина я прочел после того, как Андрей Рудалев написал, что мои рассказы похожи на Гаршина (не скажу, чтобы мне проза Гаршина очень понравилась)… Насколько я наследую, или похож, сам судить не могу. По большому счету, мы все (не только, кто пишет) наследники нашей мощной русской классики. Мы ею пропитаны.

— У тебя удивительно меткое чувство юмора, которое, правда, куда чаще проявляется в публицистике, чем в прозе. Не знаешь, отчего так? Почему вообще русская реалистическая литература — за исключением наших почти современников Довлатова и Веллера — так редко шутит? Жизнь невеселая? Сам текст не приемлет веселья и шутовства?

— Не сказал бы, что редко шутит русская литература. Один "Дядюшкин сон" Достоевского чего стоит. А Толстой — Стива Облонский… Чехов вообще юмористический писатель. Русская литература насыщенна юмором. Без нужной доли юмора любая проза задохнётся. Так задыхается всё, что написал Роман Сенчин до его новомирского рассказа "Конец сезона" (он его называет повестью)… Сам я смеюсь над собственными рассказами, но, да, заметил, что читатель потом может их мрачно воспринимать. Один раз прочел знакомому юмористический рассказ. Двадцать минут примерно читал, и у него все двадцать минут было очень серьезное, непроницаемое и внимательное лицо  (так же, наверное, я воспринимал прозу Сенчина)… А жизнь… Здесь два варианта: или смеяться, или загружаться. Кому что больше нравится. Стараюсь побольше смеяться.

— Напрасно ты в своем восхитительном тексте (кто не читал: http://exlibris.ng.ru/tendenc/2007-04-05/9_lipki.html) уверенно зачислил меня в недоброжелатели Веллера — тут история как раз другая. Я в свое время пережил большое увлечение Веллером и по сей день считаю его крайне любопытным персонажем и достойным писателем. "Легенды Невского проспекта", например, просто дурны, на мой вкус, к "Приключениям майора Звягина" стоит дописать продолжение, где всё сделанное Звягиным оборачивается обвалом, смертью и жутью (по моему, это вполне себе антихристианская книжка, да и Звягин просто отвратителен), а вот "Ножик Сережи Довлатова" — чудесная вещь, еще есть несколько шедевральных рассказов, и почти вся публицистика и многие литературные эссе Веллера очень умны. Но вот тебе он чем близок? Объясни, я не до конца понимаю.

— "Легенды" замечательны в своем жанре (это и у Юрия Полякова, легкая современная проза, не претендующая на достоверность). И "Звягин" понравился. Он очень жизнеутверждающий. Некоторые рассказы из "Легенд" перечитывал несколько раз. Это стиль, вкус, юмор. Лучший рассказ Веллера "Бог войны". И "Хочу быть дворником" — очень точный. Философия Веллера мне тоже симпатична ("Всё о жизни"). Ее нельзя назвать философией в полном смысле. Но в ней, как и в концепции этногенеза Гумилева и в версии начала второй мировой войны Виктора Суворова, есть стержень, то, с чем трудно спорить.

Михаил Веллер, очень умный человек. Да, он агрессивен. И философия, и проза, и публицистика, пожалуй, разрушительны. Но это вопрос этики, а писательство прежде всего лежит в сфере эстетики. Мы можем сказать, что Веллер как писатель служит злу (что очень будет метафизично и не факт), но что Веллер — не писатель или плохой писатель, это сказать сложно. Он небезупречен, конечно, и эстетически. В тех же "Легендах" есть элементарно пошлые рассказы, "Самовар"…

— Кого из числа современных писателей ты причислил бы к классикам? Вообще русская литература XX века достойна русского XIX-го?

— Сама литература потом разберется. А вообще писателей много хороших и в XX веке. Булгаков, Шукшин, Зощенко, Солженицын, Бабель, Курочкин, Довлатов, Маканин, Войнович, Бородин… Толстого не было, конечно.

— Какие все-таки отношения у тебя с зарубежной литературой?

— Все эти Фолкнеры, Моэмы (не говоря уже о Бирсах) чрезвычайно утомительны. Лет десять назад нравился Ремарк. Хемингуэй никогда не нравился. Отдельные произведения, бывает, попадаются у разных писателей ("Милый друг" Мопассана давно читал, Гессе "Демиан", у Акутагавы Рюноскэ нашел три очень хороших рассказа…). Новеллы О’ Генри читал в детстве с большим интересом. С более современными почти не знаком… Помню, что Маркес не произвел впечатления.

— Ты одно время достаточно активно публиковался — и в лучших журналах страны. Последнее время — некоторое затишье. Пишешь что-то? Может быть, все-таки будет роман от Карасева?

— Пишу я всегда примерно в одном темпе и сейчас так пишу. Когда начали публиковать, у меня накопился хороший уже запас рассказов, и тогда был их такой массированный выброс… Никогда не знаю, что напишу в следующий раз, и напишу ли вообще. Но потом, обычно, что-то пишется, но обычно, рассказ, а не роман.

— Что с твоей книгой? Почему ее нет? Может быть, ты и не очень хочешь ее издать? Или, напротив, очень хочешь?

— Книга есть. Она находится в моем компьютере. Постепенно пополняется новыми рассказами, меняя структуру. Живая такая книга. Уже в ней 40 рассказов. Или уже больше. Рассылаю в разные издательства. Главным образом по электронной почте. В одних издательствах ее прочли и думают. В других — прочли, но не все. В третьих еще не успели прочесть… Вроде бы Вадим Назаров из "Амфоры" настроен работать с этим проектом, но там тоже какая-то загвоздка… Но такого страстного желания срочно издавать книгу у меня нет. Довольно вяло этим занимаюсь. Вообще все эти продвижения рукописей отнимают слишком много энергии.

— Какой свой текст ты хотел бы экранизировать?

— Чеченские рассказы, как сам это вижу, достаточно кинематографичны. Если потребуется, смогу сделать сценарий из двух рассказов: "Ну ты, мать, даешь!" и "Лихолат" (сюжет: расстрел колонны на фоне заурядных будней чеченской войны).

— Следишь за литературным процессом? Чего ждешь от литературы в новом году? И от кого именно?

— Немножко слежу. Ничего не жду, но всему хорошему буду рад. Пускай, к примеру, Ира Мамаева напишет новую хорошую повесть. И мне еще интересно как Сенчин теперь будет литературно развиваться. "Конец сезона" — это просто возрождение писателя Сенчина из мрака бесконечного уныния. Тоски этой его нечеловеческого уровня (я не выдерживаю такие убойные дозы тоски). Этих бесчисленных Романов Сенчиных, главных героев, которые все непременно служили на пограничной заставе в Карелии (этот проект биографический не удался Сенчину). А здесь свет впервые у него появился, и юмор появился. Ничего лишнего, сбалансированность текста… Вот интересно, что теперь опубликует Сенчин. Вернется он обратно, или пойдет дальше (тогда я порадуюсь за него и буду читать с удовольствием).

— Какие газеты, журналы, сайты читаешь и почитаешь? И с каким чувством?

— "Журнальный зал", "Литературную Россию" (тоже в Интернете) (довольно интересная живая газета). В библиотеке беру "Родину", "Исторический журнал", "Звезду", "Новый мир" (в этой библиотеке есть эти журналы).

"Звезда" — оказался очень интересным журналом, особенно эссеистика, публицистика, литературоведение. Бывает, что и "Новый мир" прочтешь от корки до корки, кроме стихов. "Родина" — это пример того, каким должен быть современный литературный журнал (а "Родина" исторический журнал). И ничего плохого в красивом оформлении, редких фотографиях и умеренной рекламе нет (нет, реклама интерьеров, кажется, не в "Родине", а в "Историческом журнале"). Особенно если это будет вести к нормальному тиражу и человеческим авторским гонорарам. Содержание, конечно, могло бы быть и более внятным, но к литжурналам, застывшим в семидесятых годах, это замечание не в меньшей степени относится.

— В чем главная проблема современных молодых писателей? Писать некогда? Писать не о чем? Денег не платят?

— Главная проблема — это наличие института редакторов. Это не проблема даже, а бедствие. Я имею в виду не функцию руководителя издания, а функцию соавтора. Я не все рассказы свои, бывает, узнаю, когда они появляются в печати. Вот журнал "Луч", например, напечатал мой рассказ "…В тот год". А я никогда не писал рассказа с таким странным названием и очень удивился. Оказалось, что это вольная версия рассказа "Кто такие шмаравозники?", вышедшего ранее в "Дружбе народов". (В "Литературной России" этот рассказ называется "Кто такие шмарОвозники?"). Все это творчество проистекает без всякого участия автора. Предложения убираются. Слова убираются. Другие слова вставляются. Пунктуацией заведует корректор.

— А к критикам как относишься?

— Ну, как можно относиться к критикам?.. Милые душевные люди… Критик — это как в армии замполит. Сам не умею, но знаю как надо.

— С каким чувством смотришь ОРТ и РТР?

— Почти не смотрю телевизор.

— Надо ли политикам слушать литераторов? Памятуя о том, сколько бреда они произнесли и написали в последние двадцать лет?

— Слушать не надо, а читают пусть, если они хотят.

— Но все-таки, ты не так равнодушен к политике, по крайней мере, к внутренней, как мне казалось раньше… Считаешь ли себя патриотом, либералом?.. Как тебе нынешняя политическая элита? А спрогнозировать политическую ситуацию можешь?

— Патриотом себя не считаю. Это как-то стыдно сказать: «Я — патриот России». Много слышал (но мало встречал) различных патриотов, но как-то так получается, что я, не-патриот, представлял интересы своей страны (какие бы они ни были) с оружием в руках, а патриотизм нужен для расклеивания прокламаций в тылу. К либералам себя тоже не причисляю, и ни к кому вообще.

Как мне представляется, у власти сейчас стоят умные, энергичные, но циничные люди (это называется — прагматизм). Со слабой установкой на государственное мышление, но с высоким уровнем амбиций. (Однако это лучше, чем были бы глупые романтики или застывшие маразматики.)

Мы все знаем (научены опытами), что в России может быть всё что угодно. Но думаю, правящая элита сейчас прочно удерживает власть и заинтересована в стабильности. Передача в скором времени президентской власти очередному приемнику, подготовленному элитой, сейчас ни для кого не секрет.

Беседовал Захар Прилепин

Все тексты рубрики Прилепин.txt можно просмотреть здесь.