«Человек экономический»: похождения одного мема
Применение биологической аналогии к наукам о культуре и знаниях привело к появлению очень интересного понятия — мема.
Мем — это культурологический и эпистемологический аналог гена — некой единицы информации, передающейся от человека к человеку, и дающий свой вклад в ментальные структуры человеческого сознания, те самые структуры, которые определяют наши вкусы, предпочтения, специфику нашего восприятия. В качестве примера культурного мема можно привести элемент моды «голого пупка», который последние годы распространяется по сознаниям наших девушек и женщин, захватывая все новые и новые пространства и времена. Победное шествие данного мема по стране привело к тому, что сейчас голый пупок у дамы можно встретить в каком-нибудь российском захолустье даже зимой.
Хорошим примером эпистемологических мемов являются философские категории. Применение данной интерпретации превращает историю философии в один из разделов меметики — науки о мемах, и на этом примере можно отследить, как механизмы текущей репликации академических мемов через системы образования и научных дискуссий, так и эволюцию мемов на макроуровне — их зарождение, распространение, угасание, взаимодействия между собой и прочие трансформации.
1.
Данная статья посвящена еще одному эпистемологическому мему — такому атрибуту современной экономической теории, как «экономический человек» (ЭЧ). Теоретическая модель ЭЧ сформировалась в течение двух сотен лет развития представлений об экономической деятельности людей, и представляет собой следующее. Считается, что человек стремится к наиболее полному удовлетворению своих потребностей / предпочтений в условиях ограниченности доступных ему ресурсов (главным образом — денег). Предпочтения всегда хорошо внутренне «взвешены» и оценены, и всегда сравнимы между собой, так что для каждого человека можно определить некую индивидуальную функцию полезности, максимизация которой и обеспечивает его выбор из имеющихся альтернатив. Более подробно модель ЭЧ обсуждена, например, здесь.
Важным в данной модели является то, что подчинение социальным нормам в ней не императивно, а является результатом «взвешивания» при оптимизации. Другими словами, если ЭЧ видит возможность избежать наказания, то он пойдет на нарушение закона, и такое поведение признается «фанами» ЭЧ вполне разумным. Данный элемент ЭЧ соответствует в классификации американского социолога Р. Мертона «новаторскому» способу приспособления человека к социальным порядкам, когда человек принимает общественные цели, но совершенно не ценит принятые в обществе способы их достижения. Мертоновские «новаторы» являются основным источником преступности в западных обществах. Поэтому ведется большая профилактическая работа по их ограничению и переводу в группу нормальной социальной адаптации, когда человек наряду с положенными обществом целями также высоко чтит и общепринятые способы их достижения.
Возникает интересный момент. С одной стороны, общество тратит ресурсы, чтобы воспитать в людях неприятие отклонения от социальных норм, а с другой — тиражирует через преподавание экономики в университетах мем ЭЧ, который, будучи воспринят человеком всерьез, снижает его устойчивость по отношению к криминалу. Рассмотрим данное противоречие поподробнее, чтобы понять основные социальные механизмы, лежащие в его основе.
Модель ЭЧ обладает одной замечательной способностью — на ее основе гладко и просто выводятся все основные результаты классической и неоклассической экономики, которые хорошо согласуются с наблюдаемыми данными. С другой стороны, сравнение модели ЭЧ с реальными людьми показывает столь сильное отклонение, что многие честные экономисты данного направления признают данную модель несоответствующей опыту.
При этом они, следуя Дж. С. Миллю (который был одним из первых, кто тщательно анализировал основания экономической теории), заявляют, что модель ЭЧ является составной частью системы аксиом экономики, на основе которой дедуктивно выводится множество теорий, получающих практическое подтверждение. Поэтому неважно, соответствуют ли аксиомы реальности — полагая их истинными для экономической теории, мы всего лишь должны четко понимать, что интерпретация ЭЧ не должна выходить за пределы предмета данной науки.
Причины широкой распространенности экономической теории в неокласическом варианте в программах современных университетов хорошо осветил Дж.К.Гэлбрейт:
«Содействие, которое экономическая теория оказывает осуществлению власти, можно назвать ее инструментальной функцией в том смысле, что она служит не пониманию или улучшению экономической системы, а целям тех, кто обладает властью в этой системе. <…> Частично такое содействие состоит в обучении ежегодно нескольких сот тысяч студентов. При всей его неэффективности такое обучение насаждает неточный, но все же действенный комплекс идей среди многих, а может быть большинства, из тех, кто подвергается; его воздействию. <…> Это оказывает огромное влияние непосредственно на тех, кто берется давать указания и выступать по экономическим вопросам. Хотя принятое представление об экономике общества не совпадает с реальностью, оно существует. В таком виде оно используется как заменитель реальности для законодателей, государственных служащих, журналистов, телевизионных комментаторов, профессиональных пророков — фактически всех, кто выступает, пишет и принимает меры по экономическим вопросам. Такое представление помогает определить их реакцию на экономическую систему; помогает установить нормы поведения и деятельности — в работе, потреблении, сбережении, налогообложении, регулировании, которое они считают либо хорошим, либо плохим. Для всех, чьи интересы таким образом защищаются, это весьма полезно. <…> Кроме того, это готовая теория. Студенты приходят, чему-то их надо учить, а неоклассическая модель имеется под рукой. Она обладает еще одной сильной стороной. Это учение допускает бесконечное теоретическое усовершенствование. С возрастающей сложностью возникает впечатление растущей точности и правильности. А по мере разрешения трудностей создается впечатление лучшего понимания».
Вместе с неоклассической экономической теорией система образования тиражирует в обществе и ее составную часть — рассматриваемый нами мем ЭЧ. При этом лишь отдельные въедливые студенты доходят до основ экономики, и, «прорвавшись» через фразы типа приведенных выше, приходят к пониманию неадекватности данной модели для реальности. Остальные же вполне принимают модель ЭЧ как истину, и пытаются следовать ей в жизни, пополняя при этом группу риска людей, склонных к нарушению законов и социальных норм — мертоновских «новаторов».
2.
Интересно соотнести данную группу риска с «предпринимателями» Йозефа Шумпетера, которые, в соответствии с его теорией, являются основной движущей силой развития капиталистического общества. При этом сам процесс развития социума осуществляется через внедрение нововведений, чья успешность вроде бы тоже требует пересмотра некоторых существующих социальных норм и практик. В более широком плане, шумпетеровские предприниматели являются передовой частью элиты общества, его актива, которая несет прямую ответственность за общественное развитие.
Для адекватности подобного анализа необходимо привлечь еще одну социальную характеристику бизнеса — его сложность. Очевидно, что сложные бизнесы требуют управления большими коллективами. А создать успешную организацию с большим количеством работающих людей без уважения к ограничениям, налагаемыми психологией людей и их социальностью, невозможно. Следовательно, предприниматели, работающие со сложностью окружающего нас мира, не могут происходить из мертоновских «новаторов».
Другое дело — предприниматели, занятые в относительно простых бизнесах, типа финансов, торговли и др. Данные бизнесы хорошо «ложатся» на модель ЭЧ: успех бизнесмену действительно приносит осведомленность (знание котировок/цен на разных рынках) и способность выбрать из известных альтернатив ту, которая максимизирует его доход, представляющий в данном случае функцию полезности.
В этом плане интересную характеристику данного слоя дает Дж.Сорос на примере своих коллег-финансистов. Он отмечает, что инвесторы склонны к тому, чтобы «бегать стаями», глядя на своих авторитетных соседей по оффисам и рынкам. Сам он хорошо использовал это свойство психотипа данной группы, и заработал на этом много денег. Следует отметить, что подобное поведение финансистов имеет своей основой опять же доминирование модели ЭЧ в их сознании. Данная модель дает нам крайнего индивидуалиста — «максимизатора» целевой функции. Более того, она дает пассивного «максимизатора», поскольку в рамках данной модели человеку не нужно заниматься целеполаганием, и / или создавать свой индивидуальный план действий. Единственная допустимая модель активности — это сбор информации, и последующая оптимизация. Набор альтернатив также во многом предрешен рынком и универсальностью целевой функции, что приводит к полному детерминизму в поведении ЭЧ, его подчинению внешней воле обстоятельств. Другими словами, укоренение в сознании человека модели ЭЧ дает нам психотип, который обычно определяют жаргонным словом «лемминг».
Таким образом, мы видим, что мертоновские «новаторы» могут дать лишь часть предпринимательского сословия, лишь тех предпринимателей, которые не выносят общественной сложности. Данная часть буржуазии и примыкающих в ней социальных слоев активно не приемлет налагаемые социальностью ограничения в любом виде, и особенно в виде государственного регулирования их деятельности. Именно эта группа национального актива поставляет самых активных апологетов принципа laisser-faire. Будем называть данную часть актива «лавочниками», подчеркивая ее специфическое отношение к сложности. В пику «лавочникам» тех предпринимателей и управленцев, которые любят и умеют иметь дело с общественной сложностью, следуя терминологии Дж. Гэлбрейта, будем называть техноструктурой.
Разница в психотипах между техноструктурой и лавочниками очень значима. Она проявляется, например, даже в основном мотиве неуемности данных людей. В этом плане основным внутренним драйвером представителей техноструктуры является рост в каких-то вариантах: рост фирмы, рост бизнеса, рост карьеры, рост личной сферы ответственности. Для лавочников же таким драйвером всегда является прибыль, или какое-то другое удовольствие. Поэтому лавочника можно представить ушедшим из бизнеса «греть пузо» на солнце на борту своей яхты, или на вилле, а для представителя техноструктуры уменьшение зоны его ответственности — это всегда трагедия. Эти люди могут лишь поменять направление своей активности, но рост в каком-то виде у них обязательно должен присутствовать для полноты самоощущения.
В принципе, при ограничении рассмотрения лишь экономической элитой обсуждаемая дихотомия может предстать в виде известного противопоставления промышленники / производственники — финансисты / банкиры. Однако, на мой взгляд, продуктивно обобщить выделение людей по отношению к сложности мира на весь социальный актив, включая бюрократию. Ведь, посмотрев вокруг, нетрудно найти среди чиновников как представителей техноструктуры, добивающихся функционирования социума как сложного организма, через гармонию всех составляющих его частей, так и тех, кто упрощает управляемый социальный объект до своего понимания, тычками и пинками гонит его вперед.
Завершая тему мертоновских «новаторов», следует указать на еще одну интересную составную часть данной группы, — на тех, кого Шумпетер называл «интеллектуалами», а Кошен и Шафаревич — «малым народом». Это национальный коагулят — слой постоянно недовольных своим местом в общественной системе. Данные люди лидируют во всех антисистемных движениях в обществе, часто задавая повестку дня общественных дискуссий. Неуважение к имеющимся общественным порядкам — отличительное свойство данного социального слоя.
3.
Обобщая имевшийся у него фактический материал, Шумпетер идентифицировал предпринимателей как основную движущую силу развития человеческого общества. Основанный на предпринимательской способности «капиталистический двигатель» через внедрение нововведений существенно развил производительные силы социума, что привело к сильному изменению условий жизни людей. Однако, просматривая сложившиеся в его время тренды, Шумпетер скептически отнесся к будущему капитализма. Среди его аргументов выделим следующие:
(1) Усложнение хозяйственной деятельности приводит к росту управляемой системы, и один человек уже не может удержать в голове весь бизнес; бюрократия же действует на предпринимательскую способность угнетающе.
(2) Капитализм обеспечивает рационализацию всех сторон человеческой жизни, включая традиционные социальные нормы и правила, которые в том числе обеспечивают защиту капиталистических отношений от критического переосмысления. Шумпетер применил здесь аналогию с разъеданием собственного защитного панциря, но я думаю, что ввиду использования им ранее метафоры «капиталистического двигателя» имеет смысл для социальных норм применить метафору «корпус автомобиля». Общество движется вперед, когда корпус может удержать двигатель, и направить его энергию в нужном направлении. «Разъедание же корпуса» приведет к тому, что двигатель упадет на землю, и будет тарахтеть и барахтаться в грязи. О движении вперед при этом можно будет забыть.
По 1-му пункту человеческая практика смогла найти решение по совмещению предпринимательской энергии с растущей общественной сложностью в рамках техноструктуры, которой пока еще удается удержать критический антисистемный натиск коагулята, и сохранить целостность общественного автомобиля. Однако недоработка в этом направлении системных сил социума является одним из рисков современного западного общества, тем более что в своей борьбе с техноструктурой «коагулят» обычно находит поддержку у лавочников. Смычка этих двух групп обеспечивается общностью отношения к сложности, которое включает в себя и отношение к действующим общественным ограничениям.
К тому же, «лавочники» очень хорошо умеют переводить социальную ткань общества в ликвидность — общественные стрессы от снятия социальных ограничений обычно оборачиваются для них дополнительными доходами, как это видно, в частности, на 1-м рисунке этой статьи. На мой взгляд, представленные на рисунке данные четко выявляют наличие корреляция доли ВВП, достающейся самым богатым гражданам Америки, с доминированием идеологии laisser-faire в общественной жизни. Действительно, данная доля была велика вплоть до Великой Депрессии, и она резко возросла по итогам рейганомики. В промежутке между этими периодами американское общество развивалось по трендам, заданными «Новым Курсом» Рузвельта, и определявшимися кейнсианством и социальным либерализмом. Последние же приветствуют государственное регулирование с целью ограничения эгоистических интересов отдельных групп для блага всего общества.
Интересно отметить, что экономическое и социальное дерегулирование рейганомики привело к ситуации, когда довольно успешный специалист по «разводу» финансовых леммингов, Дж. Сорос, начал вдруг бить в набат по поводу массовой моральной деградации представителей своего сословия. По его мнению, основой данной деградации является чрезмерная распространенность жизненной ориентации на успех, выраженный в деньгах, и неуважение к социальным нормам и правилам. Даже сейчас, по прошествии 10-ти лет, Сорос считает, что безответственность международных лавочников может привести к мировому финансовому кризису, который «похоронит» современную систему мирового капитализма. Вследствие этого для целей профилактики Сорос предлагает начать международное регулирование финансовой сферы во всемирном масштабе. И данная идея начинает находить отклик у западных политиков.
4.
В заключение обратимся к России, и посмотрим, как делился ее ВВП в 2005 году. Он распределялся следующим образом: домохозяйствам — 43%, предприятиям — 37%, бюджету — 20%. Сравнив данные цифры с аналогичными по США (домохозяйствам — 75%, предприятиям — 17%, бюджету — 8%), мы видим, что российские предприниматели брали за свои услуги гораздо дороже, чем их коллеги в Штатах (37% vs. 17% ВВП). В свете неоклассической экономической теории это означает, что предпринимательская способность в России является более редким ресурсом, чем в США, и обладатели оной берут с общества существенную дополнительную премию к нормальной рыночной цене за свои услуги. Это делает задачу развития предпринимательской способности людей в России очень актуальной, особенно — системной предпринимательской способности, техноструктуры.
В обозначенных в данной статье понятиях история последних 20-ти лет в России хорошо ложится в схему восстания лавочников против техноструктуры. В СССР техноструктура была представлена руководителями промышленности, сотрудниками госуправления, отраслевой и академической науки — элитой тогдашнего общества. Лавочников в СССР представляли цеховики, спекулянты, перекупщики и т.д., которые находились под постоянным репрессивным давлением государства.
Концепция конвергенции (1970-1980-е годы), основанная на сродстве задач и вызовов для индустриальных систем вне зависимости от их идеологии, постепенно овладевала умами руководства СССР, и вдохновила их на «перестройку». Фактически «перестройка» — это был пакт техноструктур по интеграции советской техноструктуры в мировую. Однако запущенные социально-экономические процессы простимулировали активизацию как лавочников, так и коагулята, которая привела к массовой мобилизации в лавочники активной молодежи (простой кооперативный бизнес, в основном «купи-продай»; потом биржи, банки, фондовый рынок) и последующее восстание размножившихся лавочников.
Лавочники при поддержке коагулята обрушились на техноструктуру (разгром «красных директоров»), победили, и создали этот мир под себя (1990-1998). Основные виды деятельности — спекуляции (торговля, финансы, фондовый рынок) и воровство (скачивание денежных потоков, разворовывание стабилизационных кредитов МВФ через ГКО, обогащение на внешнем долге страны). Накопленные запасы в перерабатывающей промышленности и науке были быстро исчерпаны, и потихоньку самые-самые из лавочников сконцентрировались на ископаемых и 1-м переделе. Расцвело рейдерство — бизнес по ограблению все еще шевелящихся (или вновь возникающих) системных предпринимателей — элементов техноструктуры.
В принципе, все преобразования той эпохи — это упрощение и архаизация. Включая государство. Сложность тогдашней элите бизнеса оказалась не по зубам. Соответственно, мы имеем истончение социальной ткани, атомизацию населения, затруднения с координацией больших групп людей. Однако большие дела могут делаться лишь большими коллективами. И такие дела в большой стране по определению есть. Потыркавшись, лавочники пришли к консенсусу по сдаче страны иностранцам — завозе техноструктуры из-за рубежа.
Но государство — это, по определению, техноструктура. Пусть даже и деградировавшая в результате преобразований. И оно испугалось перспективы своей ликвидации более эффективной техноструктурой Запада (там ведь не было псевдо-либеральных революций — шабаша мелких лавочников). Соответственно, произошло обострение «суверенности»…
Общественный процесс пошел вспять. Наиболее «активные» лавочники были ликвидированы. Остальным было предложено стать техноструктурой. Однако этот вариант не реализовался — уж больно требования к психотипам различаются: ну не может лавочник работать со сложностью, хоть ты убей. Тогда был опробован более адекватный путь — создание госкорпораций, заключающийся в концентрации остатков техноструктуры с целью своего воспроизводства. И процесс пошел — техноструктура начала воспроизводить себя. Коагулят заверещал…
Естественно, что все эти годы прошли под эгидой неоклассической экономической теории и героя нашего рассказа — мема ЭЧ. В результате по своим характеристикам наш народ сильно продвинулся в сторону лавочничества, став обществом пассивных трудоголиков и крайних индивидуалистов. Социальная ткань в результате ее перевода в «кэш» чрезвычайно истончилась — кризис доверия в российском обществе является тотальным.
Понятно, что общество в такой форме существовать не может, так что следует ожидать запуска общественных процессов восстановления социальности. Это произойдет в любом случае, окажет государство этим процессам поддержку, или нет. Посмотрим теперь, сколько времени потребуется для восстановления социальной ткани общества до какого-то приемлемого уровня.
Оригинал этого материала опубликован на ленте АПН.
