Есть социальный потолок
«АПН – Нижний Новгород» представляет вниманию читателей
фрагменты выступлений в ходе заседания Нижегородского эксперт-клуба, прошедшего
9 октября 2013 г. и посвященного теме «Российское общество: эскалация агрессии.
Причины и подходы к решению проблемы».
Михаил Теодорович, руководитель
управления ФАС по Нижегородской области:
Есть некие опыты стратегирования в
сфере социальной устойчивости и социального позитивизма, которые только лишь
надо интегрировать и использовать в нашей практике. По сути, стратегирование
власть нам демонстрирует, слава Богу, – и региональная, и федеральная, и местами
даже муниципальная. Но надо задавать модели, форматы успешного выживания
этноса, государства, и тогда, может быть, мы на тему агрессии будем смотреть
как-то более спокойно.
Примерно, по моей оценке, 80
процентов людей все-таки живут плохо. Если они говорят, что они живут хорошо,
это говорит только об одном – они не хотят лишать себя оптимизма. Они себе не
хотят это сказать. Если я скажу себе: «Я живу плохо, я неудачник, у меня не
получилось», – то дальше-то что я буду делать? Мне два столба искать? Мне надо
жить. И мой источник оптимизма в том, что я конструирую новую социальную
реальность, пусть она индивидуального потребления. Но в этой реальности я
успешен, я молодец, я могу, у меня есть будущее.
И поэтому опросы говорят нам иное.
Они нам не говорят, что у нас 80 процентов живут плохо. Они нам говорят о том,
что у нас бедных 15 процентов, а у остальных все либо хорошо, либо очень хорошо –
среднее между тем и другим.
На самом деле бедность российская
стратегически изменилась. У нас появилась относительная бедность. Люди уже
поняли, что есть социальный потолок, есть ограничения, которые никто им не
поможет преодолеть. Примерно 10 лет этому явлению, и рано делать стратегические
выводы. Но люди в этой реальности оказались не по своей воле – в эту реальность
их поместила жизнь. Поэтому они пришли в нее без багажа, который позволил бы им
в ней устроиться.
Возьмите западный мир – 300 лет,
400 лет буржуазных строев – в них люди так или иначе устроились, они культурно
устроились. Они приняли ситуацию, свыклись с ней, смирились – папа так жил,
дедушка так жил, прадедушка так жил – все это происходило на одной и той же
улице. А я-то что? Я буду как прадедушка, как дедушка, как папа – и будет мне
счастье. Так люди живут, так они привыкли, иначе – умереть. А наши люди еще не
смирились – они не знают, зачем смиряться, они не знают, как это сделать, и они
не знают, насколько это безопасно, – им надо в этом помогать. И я думаю, что
нужна какая-то стратегия, обращенная на молодежь, и вот эти социальные практики
– модели поведения, модели восприятия – транслировать через детство, через
школу, через педагогику.
Ребенок с детства должен получать
уверенность в том, что он уникален, удивителен, ценен и потенциально обречен на
счастье. Вера в счастье, оптимизм, которым пропитывают ребенка, – он потом никуда
не девается. Я взял бумагу, я намочил ее водичкой, вы ее можете теперь
намочить, чем угодно, но внутри будет водичка, она будет мокрая. Если я намочу
ее пивом, то потом этот запах пива никуда не денется никогда. Когда мы
загаживаем сознание ребенка этими всякими социальными ужасами, мы потом в этот
же объем представление о счастье не впихнем.
И я хочу сказать, что модели
успешного выживания в бедности, модели преодоления индивидуальной здесь и
сейчас бедности – их надо предлагать людям. Нужны образцы этого успеха.
Социальные лифты – хорошая вещь, но это массовидное явление, это вообще. А в
частности нужно, чтобы были модели поведения, в которые человек мог себя
встроить и ассоциировать себя с ними. «Да, мне это подойдет. Пожалуй, я этим
займусь: женюсь на дочке начальника, закончу хороший вуз, двину к чертовой
матери в Австралию – буду пасти там бычков, создам себе ранчо»… Что угодно, но
кто-то должен быть впереди, и ребенок должен видеть, что этот кто-то был, что
он не из пальца высосан, а так же, как Белка и Стрелка, действительно слетал в
космос и стал знаменитым. Вот как-то так.
Здесь существует дефицит и
политики, и практики, и социального предложения. Если мы говорим об источнике
агрессии и о том, как с ней бороться, я думаю, что все-таки надо и
оптимистично, и прагматично одновременно концентрировать усилия именно здесь.
Человеческую природу мы не исправим.
