Коалиция перемен. Результаты протеста-2012

1

Протестное
движение представляло собой многослойную временную констелляцию, в
которой имелось восемь разных течений (групп):

1.
Партийные группы «малых партий» (либеральных, левых,
националистических).

2.
Левые группы разных толков (Левый фронт, анархисты).

3.
Тематические группы гражданской самоорганизации («синие
ведерки», группы защиты от лесных пожаров, ассоциация «Голос»,
группы защиты исторического наследия, экологические группы и др. А
также ситуационные группы поддержки вокруг отдельных событий –
дело Таисии Осиповой, Алексея Козлова и др.)

4.
Арт-группы («Вы нас даже не представляете» Антона
Литвина, «Война», Скиф Браток и др.), дизанерские группы
и «культурные планировщики» («Стрелка» и др.)

5.
Группы вузовских преподавателей и работников системы образования.

6.
Сотрудники медиа.

7.
Непартийные дружеские группы «старой интеллигенции».

8.
Неидеологизированные группы молодежи из числа тех, кто самостоятельно
пошел в наблюдатели на выборах или был занят в конкретных
муниципальных проектах.

Если
вспомнить «Антиселигеры» — летние подмосковные слеты по
инициативе Навального и др., — то легко заметить, что уже там
присутствовали первые четыре группы, группы 5-8 стали активными
участниками протестных действий в период между думскими и
президентскими выборами. Понятно, что каждое из течений имеет свои
цели, стратегии, свои резоны для участия. Скажем, для арт-групп
главной внутренней целью является поиск новых форм «социального
искусства». В то время как для партийных групп «малых
партий» главной задачей была борьба за допуск к выборам,
изменение системы партийно-политического представительства.
Непартийные дружеские группы «старой интеллигенции»
откликнулись на призыв к участию из общего недовольства «моральным
и общественным климатом». Они участвовали по призыву Акунина и
Быкова, а не по призыву Удальцова. В то же время, как было хорошо
видно по Оккупай-Абаю, для левых групп естественной внутренней
задачей было создание «автономной зоны», т.е. вклад в
опыт низовой самоорганизации. «Неидеологизированные группы
молодежи» шли за реформистской логикой Навального, видя в нем
позитивный пример непартийного сетевого социального действия.

Эта
«коалиция перемен» начала складываться еще с
«калининградского протеста», с 2008 года, и
взаимоопознание участников «коалиции перемен»
продолжалось весь период 2008-2011. Окончательная констелляция
образовалась как реакция на путинское решение идти на третий срок и
думские выборы. Между декабрем и маем 2012 года состоялось
окончательное взаимоопознание разных групп. В констелляцию вошли
работники системы образования. До этого им не удавалось образовать
какой-либо центр протеста против реформы образования, хотя
недовольство ей было очень сильным. Изменилось и участие работников
медиа. До декабрьских выборов лишь сотрудники отделов политики
некоторых изданий оказывались участниками протестных акций. Теперь же
на митингах можно было сформировать целый новый союз журналистов,
включая работников глянцевых, отраслевых, культурных изданий.

Декларируемые
цели ультралевых и ультраправых участников протеста были заведомо
нереалистичны. Таких целей могло быть две. А) Быстрый «штурм
Кремля» с захватом власти. Б) Организация «майдана»
с его медленным укреплением и расширением и дальнейшее участие
«майдана» в гипотетических досрочных выборах в виде
партии. Нет смысла подробно обсуждать эти две стратегии, поскольку
десятки тысяч участников протестных митингов не являлись базой ни для
первой, ни для второй. И штурм ЦИКа, и создание «майдана»
не получили бы массовой поддержки и были бы быстро ликвидированы
властями. Существенным фактором протеста 2012 года было то, что
подавляющее большинство участников сознательно стремились избежать
насилия и его возможной эскалации. Это был протест «мирных
горожан». Ни они сами, ни их лидеры не ставили вопроса о
переводе «гражданского» протеста в «политический».
Не ставился вопрос о смене системы, вопрос о конституционной реформе,
не предпринималась попытка формировать «теневое правительство».
Та база, которая имелась у лидеров протеста, не позволяла им
перевести гражданский протест в политический, например, в формате
«Народного фронта» или в формате польской «Солидарности».
Такая попытка привела бы к тому, что руководящая группа просто
повисла бы в воздухе без поддержки.

При
этом вопрос о возможной «политизации», разумеется,
прощупывался разными группами. Проходил «экспериментальную
проверку». Например, идея «майдана» была опробована
во время семидневной попытки удержать бульвары. Чрезвычайно важная
для «политизации» попытка развернуть региональные сети
поддержки была предпринята И.Пономаревым через создание региональных
летних лагерей. Даже в ироническом заявлении писателя Д.Быкова о том,
что он готов быть министром культуры, содержится правильная «точка
политизации». Присоединись к Быкову и другие «министры от
оппозиции», получился бы «оппозиционный кабинет»,
заявляющий от имени протестующих свои права на Белый дом. В конечном
счете, все возможные стратегии политизации гражданского протеста уже
хорошо изучены и каталогизированы по итогам смены режимов в 60-90-х
гг.

Почему
не произошло политизации гражданского протеста? Ответ очевиден.
Основная масса участников либо опасалась, либо сознательно не хотела
насилия и его возможной эскалации. А лидеры протеста –
интуитивно или сознательно – понимали, что риски от призыва к
политизации сильно превышают возможные выгоды.

В
этом же ключе надо рассматривать и вопрос о так называемой «дорожной
карте», о программе протестного движения. «Программа»
— это перевод из гражданского в политическое. То есть – вопрос
о власти. Но московский протест по своему характеру был, несомненно,
«реформистским». Участники требовали не уничтожения
системы, а ее трансформации. И несмотря на то, что у различных
течений и групп были свои собственные стратегии участия, тем не менее
отчетливо видна совокупность «ожиданий» (подчеркнем, не
«политических требований», а «общественных
ожиданий»). Каковы они?

Имелись
три темы, которые охватывали всю констелляцию:

—
другое качество власти (политическая конкуренция и свободное
представительство, инклюзивная политика, честность действий
избиркомов и судов)

—
другое качество публичного пространства (протест против цензуры,
против деградации общественной миссии СМИ)

—
другое качество гражданского участия (протест против
инструменталистского подхода властей к гражданским организациям,
недовольство сложившимися институциями взаимодействия власти и
граждан).

Очевидно,
что эти направления просто совпадают с тремя составляющими
нормативного представления о демократии. Ее развитие, как известно,
не равно развитию «выборной системы». Само по себе
развитие выборного законодательства и норм проведения свободных
выборов недостаточно. Демократия – это выборы, public sphere и
неполитическая активность. Именно качество этих трех составляющих и
создает «общество открытого доступа» или, попросту
говоря, «современную демократию».

Иначе
говоря, пафос «коалиции перемен» вращался вокруг
«демократии». Предметом ожидаемого диалога с властью было
новое качество демократии.

Ответ
Путина, конечно, поражает своей бескомпромиссной жесткостью. Он
является второй его масштабной политической ошибкой. Первой был сам
«тихий переворот» в мае-сентябре 2011 года. Путинские
репрессии, запугивания, информационная война, развязанная против
«коалиции перемен», выдвижение многочисленных
ограничительных норм – показали лидерам оппозиции, что не
только невозможно перевести протест в политическое состояние, но и
трудно сохранить его как гражданский.

От
осенней идеи создать Координационный Совет не приходилось ожидать
многого. По сути, она была лишь способом «продлить»,
«потянуть время» в отсутствие «коридора
возможностей».

2

Каковы
результаты этого протестного цикла? На мой взгляд, результат
огромный. Несмотря на то, что констелляция уже распалась на свои
составляющие – и каждое из течений будет дальше искать
продолжение собственной деятельности – последствия
протеста-2012 сопоставимы
с последствиями протеста 1968 года для советской системы.
У «коллективного путина», — т.е. у совокупности путинских
кланов, находящихся у власти, — есть вполне оптимистичные, и не без
оснований, взгляды на будущее. В руках у них десятая экономика мира,
которая неплохо прошла прошлый кризис и имеет неплохие резервы для
того, чтобы устоять перед следующим. Россия не входит в первую
линейку стран, которые пострадают от следующего удара. А с некоторой
вероятностью и окажется в числе стран-бенефициаров, т.е. выиграет от
кризиса. У Европы и США большие собственные проблемы в ближайшем
пятилетии. У Путина по-прежнему в руках достаточные ресурсы для того,
чтобы оплачивать лояльность больших социальных групп. А лояльность
руководящих групп обеспечивается предоставлением возможности
получения сверхдоходов при распределении бюджетных средств.

И
в то же время у Путина нет никаких средств решить ту проблему,
которая и стояла в центре протеста-2012. Не потому, что у Путина нет
стратегии или недостаточны интеллектуальные усилия его окружения и
центров, работающих на АП. Проблема в том, что для путинской системы
вообще нет такого решения. Смысловым центром протеста было отставание
некоторых «стандартов» от культурного развития городского
среднего класса. Это – стандарты ненасилия, политического
представительства, муниципальной самостоятельной активности, свободы
выражения, качества государственных институтов и проч. Протест-2012
был реакцией образованного класса на явные признаки деградации. В
известной мере в нем был выражен испуг перед перспективой дальнейшей
деградации. Все меньше людей в России считают, что система,
сложившаяся в результате 12-летнего правления Путина, в состоянии
справиться с коррупцией, насилием, неконтролируемой миграцией,
инфраструктурными проблемами мегаполисов, деградацией бюрократии.
Протест-2012 года был важным свидетельством некоторой «органики»
общества. Он обнаружил, что российское общество живет по тем же
социетальным законам, что и любое другое: перед угрозой деградации и
демонстрируемого властями отказа от движения в сторону расширения
демократии, оно выбрасывает сигнальный фаер. Протест-2012 показал,
что российское общество все-таки не находится в состоянии полного
иммунодефицита. Для общества это – хорошая новость. Для Путина
и его системы – плохая. Теперь в системе есть непрерывно
расширяющаяся мелкая трещина. История показала, что никому не удалось
залить такую трещину с помощью политтехнологического или полицейского
клея.

Оригинал
этого материала опубликован в Русском
журнале.