Кто ориентируется на нас?
Дмитрий Орешкин, руководитель группы «Меркатор»:
Внутри России интересы политических классов по вопросу о признании независимости Приднестровья и его присоединении к РФ сильно разошлись. Часть силовиков и военизированных патриотов искренне думает, что проблема состоит в балансе военных сил между НАТО и Россией, и чем мы большую территорию контролируем, тем мы сильнее. Это вполне советская, сталинская мысль.
А есть другая группа интересов, есть, например, карьерные, профессиональные дипломаты, которые понимают, насколько скверно они будут себя чувствовать, если Россия объявит о признании приднестровского референдума. Потому что это будет означать, что Россия отказывается от своего принципа о суверенитете и нерушимости границ. Она же признавала суверенитет Молдовы. Это очень скверно для России, и карьерные дипломаты это очень хорошо понимают.
Именно поэтому господин Лавров, министр иностранных дел, дает очень сдержанную оценку этих событий. Если признать референдум, за этим последует тьма всяких неприятных обязательств, которые Россия должна будет нести. Задним числом можно говорить, что точно так же мы не признали чеченскую независимость, теперь хотим признать эту. Точно так же можно будет апеллировать к сепаратистским движениям внутри Российской Федерации, и так далее.
А Европа в этом случае ничего не проигрывает — ну, есть еще один замороженный конфликт. Есть же на Кипре замороженный конфликт — и бог с ним. То же в Косово. Европейцы, в отличие от нас, которые кричат о двойных стандартах, действуют хитрее. Они не спешат проводить референдум в Косово. Они вместо этого окучивают Белград, сербов. Они на них давят, они их уговаривают, они их покупают, запугивают — с тем, чтобы Белград признал право Косово на референдум и, соответственно, отделение.
И Белград рано или поздно прогнется, потому, что у него ресурсов мало — экономических и политических, а у Европы много. И поэтому разговоры о двойных стандартах не вполне уместны. Европа не будет прокламировать Косово независимым, пока эту независимость не признает Белград. У нас Молдова совершенно точно не признает независимость Приднестровья, а Россия будет его, тем не менее, признавать, и ссылаться при этом на двойные стандарты.
Здесь есть такая тонкая грань, замаскированная, которую не хотят показывать, но она налицо. Тем более явно она выражена в случае Черногории. Черногория по статусу — республика, которая по договору, добровольно, вошла в союз с Сербией. И добровольно же, по договору с Сербией, на основании референдума, вышла. То есть, Сербия признавала право Черногории на этот референдум, был согласован уровень в пятьдесят пять процентов «за», который обеспечивает выход.
Молдова никакого права Приднестровья на референдумы не признавала и не собирается признавать. Поэтому двойные стандарты тут, скорее, со стороны наших патриотов имеют место, а не со стороны европейцев. Да, они давят, так ведь и мы можем давить на Молдову, только она нас не очень слушает, она, скорее, ориентируется на европейские пирожки, чем на наши посулы. Значит, двойные стандарты заключаются в том, что европейцы могут оказывать серьезное воздействие, давление на Белград, а мы на Кишинев не можем.
Соответственно, когда пройдет — если пройдет — референдум в Косово, Белград, скрипя зубами, согласится. А референдум в Приднестровье уже прошел, и, к сожалению, Молдова ни под каким соусом соглашаться не собирается. То есть, здесь нельзя говорить даже о формальном согласии, которое, в случае с Косово, не мытьем так катаньем, все же получено.
Выходит, наша позиция слабей, и все эти разговоры о двойных стандартах — для внутреннего пользования. Для того чтобы люди говорили: ах, как все это несправедливо, как все это неправильно. Да, несправедливо, но разве дело-то в этом? Есть какие-то формальные вещи, и в их рамках европейцы у нас выигрывают. И в этом самая большая проблема. Мы не притягательны для территорий более или менее самостоятельных, а Европа притягательна.
На европейские ценности ориентируется все постсоциалистическое пространство — начиная с Польши, Чехии, Словакии, Венгрии, Румынии и так далее, это — несомненно. Абсолютное большинство освободившихся республик бывшего СССР — Эстония, Литва, Латвия, Украина, Грузия, Азербайджан, Молдова и так далее.
Кто ориентируется на нас? Только провальные в экономическом смысле территории — непризнанные Приднестровье, Южная Осетия, Абхазия. Все остальные, более или менее самостоятельные, более или менее способные к существованию, даже такие бедные и плохо организованные, как Грузия или Молдова, целятся на Запад. И, соответственно, говорить о двойных стандартах не приходится, потому, что там есть пряник или морковка, а у нас здесь пряника или морковки нет.
Мы думали, что наши газ и нефть являются пряником и морковкой — нет, не являются. Потому, что они пряник и морковка только для совсем уж убогих, вот для приднестровцев, которые не платят за газ. А, скажем, Молдова, все-таки, платит. Ухитряется как-то платить. Украина — платит.
Мы до сих пор платим Белоруссии, которую я не упомянул в числе ориентированных на Европу, ведь если считать по европейским ценам — а не пятьдесят долларов, как мы отдаем тысячу кубов — получается, что мы три с половиной, четыре миллиарда долларов ежегодно тратим на дотации белорусам. Непонятно за что — за большую братскую любовь? Я, честно говоря, не вижу ее со стороны Лукашенко. Равным образом, я не очень-то верю и в братскую любовь Приднестровья.
Когда уже у них перед глазами явно возникает экономическая катастрофа — тут они бросаются в братские объятья и говорят, мол, ребята, мы вот такие, до гроба ваши.
А на самом деле это зачем? (Я все продолжаю логику внутреннего противостояния в России.) Силовики и патриоты хотят присоединить, признать поскорее, усилить наше присутствие там, хотя оно уже и так достаточно сильное (четырнадцатая армия, и складами военной техники все Приднестровье забито).
А дипломаты не в восторге, они понимают, чего это будет стоить, еще в большей степени экономисты не в восторге. Потому, что если прибавить семьсот миллионов долларов долга, плюс сто пятьдесят миллионов долларов единовременной помощи, плюс пятьдесят миллионов ежеквартально — в год получается миллиард. Миллиард долларов — это очень серьезные деньги.
Возникает вопрос — почему мы этот миллиард должны отдавать господину Смирнову? У нас что — нет своих собственных депрессивных территорий? У нас в Ивановской области, в городе Южа, некоторые семьи попросту недоедают, потому что глубочайший кризис текстильной промышленности, и просто ни работы никакой, ни перспектив.
Давайте сообразим — уже дали Приднестровью перед референдумом сто пятьдесят миллионов долларов. Если у нас в провинции неплохой дом за сто тысяч долларов можно построить, это значит, на миллион долларов — десять домов, а на сто пятьдесят миллионов долларов — полторы тысячи домов. Для полутора тысяч семей. Я говорю только про маленькие деньги, которые единовременно были выплачены.
Почему бы нам было не построить в Нижегородской или Ивановской области эти полторы тысячи домов, для полутора тысяч семей, которые родили бы детей, и так далее? Почему мы отдаем это господину Смирнову? Во имя чего? Чем он нам отплатит?
Если мы и присоединяем эту территорию, то мы получаем еще один эксклав. Мы мучаемся сейчас с территорией, которая называется Калининград, будет еще Приднестровье, которое надо будет питать своей пуповиной, причем эту пуповину тянуть весьма замысловатым образом, через Черное море, через Украину. В любом случае, это недешево.
Спрашивается — зачем? Что мы приобретаем, кроме разговоров о братских чувствах? В силе которых я очень сомневаюсь. Потому что мы очень много вложили в братскую Болгарию, которая сейчас — член НАТО, в братские Чехию и Словакию, в братский Таджикистан — много куда. А сама Россия тем временем нищала. Соответственно, экономисты и люди, которые понимают интересы страны немного иначе, чем патриоты, полагают, что нам, на самом-то деле надо развивать свои территории. Нам остро не хватает инвестиций здесь, в Нижнем Новгороде, в Иваново, во Владимире, поднимать промышленность, поднимать сферу услуг, заниматься дорожным строительством. Денег лишних — нет.
Вместо этого нам предлагают во имя каких-то — мне непонятных — идеалов, кормить этих аутсайдеров, у которых явно коррупционные режимы, у которых явно неэффективная экономика, но которые создают нам иллюзию влиятельности на постсоветском пространстве. Именно иллюзию. Потому что — какой плацдарм, в каком военном или другом отношении дает нам Приднестровье? Если поставим мы там ракеты — будет нам легче житься? В Ивановской области появятся рабочие места? Нам всерьез угрожает Европейский Союз?
Просто у людей мозги так повернуты, что им необходимо поставить плацдарм для обеспечения потенциальных военных действий. Они действительно думают, что в Европе возможна война, что НАТО, возможно, будет нас атаковать. Настолько мифологизировано, настолько чудно — они не понимают, что война между нами и Западом идет совсем в другом пространстве. Это культура, экономика, условия быта — и эту войну мы безнадежным образом проигрываем.
В частности, потому, что тратим деньги на поддержание всякого рода уродов типа Ким Чен Ира, Ирана, и прочего, прочего — вместо того, чтобы развивать свою собственную территорию, инвестировать в свои собственные проекты. Но здесь есть и чьи-то, я так понимаю, шкурные интересы. Военно-промышленный комплекс заинтересован в том, чтобы вместе с Игорем Смирновым эти деньги распилить. Построить очередной военный склад, торговать нелегальным образом этим оружием, ввозить его через Черное море в Сирию, или еще куда-то.
Так что в России группы влияния по вопросу о Приднестровье сильно разделились. Последнее слово, конечно, за Путиным. Он будет искать баланс интересов между стремлениями силовиков, которые торопят — давай скорей, дипломатов, считающих, что мы потеряем больше, чем приобретем, и экономистов, которые объясняют, что кормушки на всех не хватит.
Я же как географ скажу. Так получается, что демократичная, но зато эффективно управляющаяся и правоориентированная Эстония уже имеет в пересчете на душу населения валовой продукт 12 тысяч долларов в год, несмотря на то, что у нее нет никаких природных ресурсов, кроме горючих сланцев. А богатая Россия — с алмазами, нефтью, золотом, серебром, платиной, и бог знает чем — имеет только 10 тысяч долларов на нос.
Потому что крайне неэффективно управление, крайне высока степень коррупции, крайне низка степень честной конкуренции, у бизнеса нет ощущения, что есть смысл развиваться инвестировать куда-то достаточно серьезные деньги. Бизнес боится собственной власти, с него слишком много денег стригут под проекты типа поддержки Приднестровья.
И, соответственно, вот эти самые, вышедшие из-под нашего крыла, и ориентированные на европейские ценности страны, они очевидно опережают. И через пяток лет будет понятно, что Белоруссия с ее стабильностью превратилась в стабильный отстойник, Украина, с ее нестабильностью, наоборот, удивительно быстро растет. Все европейски ориентированные страны вырастают, а все советски ориентированные страны стагнируют, что, собственно говоря, мы и наблюдаем. Как это ни прискорбно наблюдать, но среди наших друзей — только Узбекистан, Таджикистан, Казахстан (в некоторой степени), Белоруссия, может быть, еще Армения и вот эти три непризнанные республики.
