Левые демократы против левых либералов

Трагическая смерть адвоката и политика Станислава Маркелова побуждает лишний
раз задумываться над судьбами того направления, к которому он принадлежал.
Условно это направление можно назвать «левым либерализмом». В рамках
этого течения левизна сочетаться с «правозащитным», «антифашистским» пафосом.
Левые либералы выступают против капитализма, но их антикапитализм часто
превращается в антинационализм (или даже в антипатриотизм).

И здесь очень показательна статья самого Маркелова «Патриотизм как диагноз»,
которая наделала огромный шум после его смерти. В этой статье отразилась вся
суть левого либерализма. Маркелов критикует патриотизм как публичное выражение
чувств: «Личные чувства хороши, когда они остаются личными чувствами. Если
мы любим родную землю, наших предков, наши традиции, то это замечательно, но
какой же дурак будет выставлять личные чувства напоказ?… Представьте себе,
что любовь к своим родителям вы вдруг объявите общенациональной идеей. Вас
воспримут за полного идиота. Почему мы иначе должны воспринимать навязываемый
нам патриотизм? Не надо лезть к нам в мозги, проверять насколько мы любим свою
Родину. Люди сами разберутся, кого и как им любить».

Это, собственно и есть основной посыл рассуждений автора. Он против
патриотизма как некоей мощной, коллективной тенденции, которая
«подавляет» сознание человека («не надо лезть к нам в мозги»), заставляет его
полностью раскрыться в неком эмоциональном выходе за пределы
собственного Я.

Далее идет критика патриотизма как фетиша, удобного для государства и
олигархии, но этот мотив уже вторичен. Такая критика была присуща многим
историческим левым — уж большевикам-то в любом случае. Правда, и сами
большевики прошли через опыт государственного строительства, что
заставило их «реабилитировать» патриотизм и сделать его важнейшей частью
официальной идеологии. И это, вне всякого сомнения, отложило сильнейший
отпечаток на современную российскую левую. Большинство наших левых стоят на
позициях державного патриотизма. (Так, он очевидным образом характерен
для КПРФ). Есть, конечно, и упертые догматики, пытающиеся сохранить учение
Ленина в «чистую», но никакой погоды они не делают.

Другое дело, левые типа Маркелова. Их очень не много, но они весьма активны,
а правозащитный «антураж» позволяет им находиться в фокусе внимания СМИ. В
принципе, такие левые — свои для большинства либералов-правозащитников,
которыми движет все та же боязнь тоталитаризма. Считается, что этот
тоталитаризм неизбежно примет формы национализма – отсюда и постоянные
разговоры о фашистской «опасности».

Левые либералы сильно «ушиблены» историческим опытом прошлого века. Он,
помимо всего прочего, заключался в «пробуждении масс», которое сопровождалось
созданием сильных идеократических течений. Левые мечтатели, творившие в
достаточно спокойной обстановке накануне мировых войн, были полны оптимизма,
ожидая, что массы поднимутся из «тьмы угнетения» и займутся свободным,
созидательным трудом. В реальности же все вышло несколько по-иному. В 1930-е
годы массы с восторгом поддержали национал-большевиков в России и
национал-социалистов в Германии. Созданные там режимы никак не походили на
левую утопию, что заставило многих левых задуматься над мыслью – а стоит ли
уповать на большинство? И многие пришли к мысли, что не стоит. Согласно
им, большинство представляет собой огромную, подавляющую массу, которая
неизбежно стремится к национализму и тоталитаризму. Что же до патриотизма, то
он (в представлении лево-либеральных интеллигентов) является чем-то вроде
мотора, двигающего массы в сторону «фашизма».

Подобный подход ставит «правильных» левых в довольно-таки двусмысленное
положение. С одной стороны, они не могут не сочувствовать большинству
(«трудящимся массам»), порабощенному капитализмом. С другой стороны, это самое
большинство с невероятной легкостью впадает в разного рода националистические
уклоны.

Что же делать, как совместить борьбу с капитализмом и за массы – с
борьбой против национализма и национально-ангажированных масс? Многие левые
нашли выход в либерализме. Они решили, что можно и нужно сделать основной
упор на защите меньшинств, которые, по их мнению, обязательно угнетаются. В их
представлении этой защитой наносится удар по угнетателям, но при этом
угнетенные меньшинства не представляют такой тоталитарной угрозы, как
многочисленное большинство. Отсюда и натужные попытки показать себя в роли
защитников национальных меньшинств, «страдающих» от «фашиствующих» российских
бюрократов (прежде всего, силовиков).

Наряду с меньшинствами, в центр ставятся отдельные личности, ставшие
«жертвами произвола». Защита таких личностей становится еще одним приоритетом,
что снова отодвигает на задний план защиту интересов большинства. (Крайне
«подозрительного», в виду своей склонности к тоталитаризму и национализму).

И здесь, конечно, особое значение приобретает борьба против государственного
аппарата, понимаемого как главная сила угнетения. (Национал-радикалам
отводится более чем скромная роль подпевал режима). Большинство левых критикует
этот аппарат именно за его «олигархичность», за «либерализм». Но вот в критике
левых либералов слышатся уже несколько иные нотки. Бюрократия рассматривается
как субъект тоталитарного подавления личности – и это отношение потихоньку
вытесняет классически левое отрицание капитализма, эксплуатации. Политическая
надстройка начинается восприниматься классическими левыми как нечто довлеющее
над экономикой, над базисом. Главным типом эксплуатации считается уже эксплуатация
политическая.

Патриотизм же воспринимается как важнейшая составляющая этой эксплуатации.

В данном плане левый либерализм вступает в достаточно жесткое противоречие с
российской левой. Последняя, в массе своей, стоит на позициях левого
демократизма и ставит в центр всего угнетенное большинство, которое часто и
безоговорочно отождествляется с народом и нацией. Именно его «освобождение»
подается как необходимое условие освобождения отдельных личностей и социальных
групп. Что же до меньшинств, то левые демократы воспринимают их защиту
скептически – в лучшем случае. Им представляется, что защитники меньшинств
занимаются сугубо элитаристским делом и совершенно излишним в условиях, когда
«угнетается» большинство. Очевидно, что левые демократы находятся под
мощнейшим воздействием советского коллективизма. А он, в свою очередь,
испытал мощнейшее воздействие русской общинности.

И если левые либералы сдвигаются в сторону классического либерализма, то
левых демократов неудержимо влечет в сторону традиционализма и консерватизма.
Кстати, один из ярчайших представителей левого демократизма – Сергей Кара-Мурза
– является самым настоящим традиционалистом.

В настоящий момент левый либерализм способен оказывать всего лишь информационное
воздействие на общество. У него нет хоть какой-то политически эффективной
структуры. Основные оппозиционные силы (националисты, коммунисты и
либерал-консерваторы) смотрят на левых либералов с большим подозрением.
Возникает вопрос, стоит ли говорить о левых либералах всерьез? Между тем,
информационное воздействие – это уже очень много в условиях современного
общества. А если нам суждено вступить в полосу политической нестабильности, то
левые либералы смогут достучаться до определенных групп, выбитых из привычной
колеи нынешним, далеко не шуточным Кризисом.

Оригинал этого материала
опубликован в Русском журнале.